— Уверен в этом и готов лететь с первым, кого вы назовете.

— Вы знаете Вихорева?

— Нет, не знаю.

Бицкий вызвал адъютанта, приказал пригласить Вихорева.

Вошел невысокий, худощавый человек в фуражке ВВС, но в кителе и брюках гражданского летчика (брюки были заправлены в кирзовые сапоги). Иконникова несколько удивила его экипировка, а летчик как-то странно козырнул, сложив ладонь ложечкой.

— Летчик первого класса Вихорев явился но вашему вызову.

Сдерживаясь, чтоб не улыбнуться, Бицкий сказал:

— Знакомьтесь. Ваш штурман, старший лейтенант Иконников.

Вихорев опять же странно, совсем по-граждански сложил в ложечку ладонь и подал ее Иконникову сверху, будто огибая невидимую волну перед собой.

— Здравствуйте, Вихорев. И к Бицкому:

— Зачем, простите, мне штурман? Четырнадцать лет летал без штурмана и ни разу не заблудился. Полагаю, что и на войне могу летать без штурмана.

Бицкий возразил:

— Вы не учитываете, что на войне нужно не только летать, но и бомбить. Вы ведь никогда не бомбили?

— Нет. Но надеюсь и это освоить.

— Все же лучше, если будет штурман. Словом, знакомьтесь, притирайтесь друг к другу, а затем я вас вызову и дам задание.

Как выяснилось из задания Бицкого, "свободная охота" имела целью блокировать три западных аэродрома, откуда предпринимались немцами налеты на Москву.

Эти аэродромы были известны, и теперь лишь требовалась исключительная дерзость в действиях одиночного экипажа.

В одну из следующих ночей Вихорев и Иконников, как следует все обсудив, вылетели на своем двухмоторном бомбардировщике Ил-4 на эту самую "свободную охоту".

Снегу в зиму сорок второго года выпало много. Ночь выдалась ясная, морозная, звездная, как в сочельник. Летят они — и видят под собой сказочное сверкание снегов, таких близких душе русского человека.

Прошли на запад на высоте четырех тысяч метров, благополучно миновали линию фронта южнее Вязьмы, обойдя самую гущу вражеских зениток, и совершенно беспрепятственно приблизились к одному из вражеских аэродромов.

Вот теперь вообразите: видят они немецкий аэродром, как на макете в классе. Вне всякого сомнения, идут полеты. То и дело вспыхивают прожекторы, освещая взлетно-посадочную полосу. Даже глазам не верится: "Как в мирное время!"

Их, конечно, здесь не ждали. Гул их моторов смешался с гулом немецких самолетов. Иконников предложил Вихореву зайти вдоль взлетной полосы, по оси ее, что тот и сделал, а штурман послал вниз две бомбы, всего стокилограммовых. Бросил их с небольшим разрывом, чтобы повредить первую и последнюю трети укатанной полосы и помешать, во всяком случае в эту ночь, тем, кто еще не взлетел, взлететь, а тем, кто в воздухе, сесть. Не отрываясь от прицела, Константин убедился, что попал, и дал Вихореву курс на Оршу, на другой заданный аэродром.

Пришли и сюда таким же манером, никем не замеченные, опять бросили парочку бомб и пошли дальше.

Идут на следующий, третий. И так им это дело понравилось, что настроение — хоть в пляс. Вдруг оба увидели идущий параллельным курсом с ними какой-то остроносый самолет. Еще посоветовались: "Не «ил» ли?"

Он шел с огнями, освещенный, как пассажирский самолет, словно бы на линии воздушных сообщений. Увидел их, помигал огнями. Они ему поморгали точно так же, и тогда Вихорев сказал Косте:

— Слушай, это фриц — «Хейнкель-111», клянусь своей тещей! И главное, он принял нас за своих. Давай зажжем огни, пристроимся к нему и потопаем следом. Он нас и приведет куда надо.

Иконникову предложение понравилось.

Вместе с «хейнкелем» они подошли к Витебску. Увидели внизу действующий аэродром. Вспыхивают огни, идут полеты, все чинно, мирно. Немец пошел на снижение, и Вихорев за ним снижается по кругу. «Хейнкель» дал зеленую ракету, выпустил шасси, и наш самолет проделал за ним все то же. Немцы зажгли прожектора, и он пошел на посадку, а наши в это время были на четвертом развороте. И тогда Вихорев убрал шасси и вышел на прямую вдоль полосы. Она была прекрасно видна, освещенная прожекторами.

Вихорев сказал: "Действуй, Костя! Сейчас мы их накроем".

Иконников прильнул к прицелу и увидел, что визирная линия как раз тянется вдоль выстроенных самолетов, стоявших на линейке крыло к крылу, очевидно, готовых к отлету или только что прилетевших. Штурман послал на них первую бомбу, за ней вторую…

Следующая пришлась точнехонько в крышу трехэтажного здания на краю поля. Иконников увидел, как она утопила его в клубах огня и дыма.

Между тем Вихорев уже набирал высоту и в развороте, оглядываясь назад, видел оставшиеся на аэродроме пожары.

В бомболюках бомб больше не оставалось, задание было выполнено. Они уходили все дальше и дальше и поднялись уже высоко. В ясной морозной ночи еще долго видели мерцание все не смирявшихся огней. Довольные собой и результатами своей первой "свободной охоты", они шли курсом на восток и теперь оживленно делились впечатлениями. И стрелки их, что были в задней кабине, Кувшинов и Ширяев, тоже живейшим образом включились по СПУ в обсуждение удачных попаданий бомб… И — увы! — в это время не наблюдали за воздухом.

Вдруг раздался страшный треск, словно бы разорвался фюзеляж. Иконников, ничего еще не понимая, увидел впереди над собой вылетевшее в одном из переплетов фонаря стекло. И тут же в поле зрения мелькнуло тускло-белесое брюхо ночного истребителя Ме-110. Вот когда он почувствовал, что спину его обдало зябким ветерком. Это был двухмоторный «мессершмитт». Теперь уж как-то слишком ярко светила луна, и на фоне снегов она. вероятно, и помогла немецкому асу — ночному истребителю — найти в бескрайнем ночном небе наш одинокий самолет.

Только Иконников сообразил, в чем дело, как Вихорев толкнул штурвал от себя, и самолет под крутым углом понесся к земле. Высота стала падать катастрофически. От пикирования появилась резкая боль в ушах, Константин торопливо глотал слюну, не слыша теперь уж и гула моторов, и тут взгляд его упал на торопливо склоняющуюся влево, мерцающую светляком стрелку высотомера "Триста метров! Прыгать, что ли? Нет, поздно…"

Он сжался весь, зачем-то закрыл лицо руками, будто они могли защитить от удара, и приготовился к встрече с землей…

Но нет. Видно, еще было не время. Совершенно неожиданно для себя Константин ощутил вдруг огромную перегрузку, и радостное тепло согрело грудь: "Вихорев жив!" Да, мелькнувшая уж было страшная мысль, что Вихорев убит, самим выходом самолета из пике опровергалась. Ясней ясного стало, что летчик сам свалил так круто машину, чтобы ускользнуть от повторной атаки проклятого Ме-110. Теперь оставалось ждать и думать: "Удался Вихореву этот маневр или нет?"

Вздрагивая, трепеща крыльями от колоссального напряжения развитой скорости, самолет вышел в горизонтальный полет у самых макушек деревьев. Мелькали, бешено мчались под крылья, вблизи размываясь в сплошной серый тон, черно-белые пятна заслеженного леса. Все на борту затаились и молчали.

Но вскоре Константин почувствовал, что самолет их начинает как-то колебаться. Быстро обернувшись, увидел в тусклом лунном подсвете Вихорева: тот почему-то склонился к левому борту, держит на шее левую руку, а правой шевелит штурвал. На лице летчика темнеет пятно.

— Что с тобой? — беспокойно спросил Костя.

— Возьми управление, поведешь машину… — вяло проговорил Вихорев. — Я перевяжу рану.

Иконникова даже бросило в пот от этой новости. Тем не менее он торопливо выдернул из закрепления на борту запасную ручку управления, воткнул ее в гнездо перед своим креслом, поставил ноги на педали, попробовал, волнуясь, управлять, угловато покачивая машину.

В первую минуту это потребовало от него такого напряжения всех физических и духовных сил, что штурман не смог вымолвить нескольких слов, чтобы спросить, как там Вихорев. С необыкновенным старанием удерживая кое-как в горизонтали самолет, он долбил про себя одни и те же фразы: "Он ранен в шею! Хлещет кровь! Он ранен…"