К вечеру океан остервенел совершенно: девятибалльный шторм с проливным дождем. Ночь в Атлантике. Вот так ночка!.. Не то что предметов на пароходе, вытянутой вперед руки не видно.

Капитан выдерживает направление по компасу, скорость хода — по команде флагмана. Вахтенные — впередсмотрящие промокли, что называется, до мозга костей.

Было уже около полуночи, когда шторм разыгрался так сильно, что стало невозможно лежать на койке. Вещи в каюте как бы ожили: чемоданы, свертки, ботинки так лихо шаркали из стороны в сторону, что казалось, будто они обрели полную независимость, самостоятельность в жизни.

Кругом словно все взбунтовалось: возникли доселе небывалые скрипы, удары, непонятные стоны… О сне не могло быть и речи. Кренения парохода доходили до сорока градусов. Наверху, над каютой, что-то тяжело грохотало, будто падало прямо на голову. От шума, треска, писка и беспрерывных глубоких кренений голова шла кругом.

Вдруг сильнейший удар — и Георгий оказался висящим между потолком и полом на руках, вцепившихся мертвой хваткой в балку… "Вот и все!" — мелькнула мысль. И тут же: "Нет, не все…" Корабль выравнивался, на удивление. Георгий выждал чуть и снова попытался улечься, сообразив, что только инстинкт спас его от падения на пол. Не успел он занять горизонтальное положение, как новый сокрушительный удар вышиб его из койки… Взметнув руки к балке, как вратарь к мячу, Георгий опять повис в воздухе.

В эту кошмарную ночь на корабле никто не сомкнул глаз. В нескольких местах на пароходе снесло поручни, смыло с палубы какой-то ящик, недостаточно прочно принайтовленный.

Утром океан стал чуть стихать. Георгию удалось проскочить в кают-компанию. Он застал там несколько человек, пьющих чай. Все так же, как в каютах, разбросано. Битая посуда, сливочное масло на полу. Анна Ивановна, бедняга, хлопочет. Кое-как, балансируя, удалось выпить три чашки чая с лимоном. Вот что такое девятибалльный шторм!

Утром после завтрака снова приступили к отладке оружия. Наконец все подготовлено, все проверено, патроны набиты в ленты. Пушки и пулеметы стреляют отлично. Теперь Молчанов спокоен: отразить атаку врага есть чем.

Вечерело, и он, свободный от дел, долго стоял на палубе, вглядываясь в океан. Серый и необозримый, он казался взволнованно-грустным. Как-то нелепо, неизвестно зачем метались у парохода чайки.

Вечером прибыли в канадский порт Галифакс. Лежа на койке, Георгий слышал, как гремели якорные цепи. Итак, от Нью-Йорка прошли 600 миль. Все ближе к Родине.

15 ноября все еще стояли в Галифаксе. В кубрик вошел старпом:

— Вас просит к себе на мостик капитан.

Окинув взглядом бухту с трапа, Молчанов увидел, что другие пароходы зашевелились. Капитан сказал, чтобы "артиллерийский начальник" был готов пробовать установленную на корме канадскую пушку: в 10 часов на борт прибудет инструктор.

"Декабрист" стал мало-помалу двигаться, и с кормы прекрасно было видно, как за ним выстраиваются суда. Норвежские, английские, американские флаги развевались на мачтах. Океан на редкость спокоен, день исключительно благоприятный. Вскоре на катере прибыл инструктор. Короткий разговор, и приступили к делу. Устройство пушки образца 1904 года было, разумеется, проще простого. Но Молчанов со своей артиллерийской командой с готовностью восприняли инструктаж.

Раздалась команда:

— Огонь!

На миг оглушил выстрел. Далеко-далеко ответило эхо, и снова воцарилась тишина.

Пушку опробовали четырьмя выстрелами. «Артиллеристы» довольны: "Порядок!", "О'кей!".

Инструктор отбыл на другие суда, и еще долго там слышалась контрольная стрельба.

Головная часть каравана теперь заметно двигалась вперед. К вечеру караван шел со скоростью восьми мил т, в час. Георгий считал суда и насчитал их около пятидесяти. Суда шли колоннами, по пять-шесть кораблей в кильватере. Между каждой колонной около мили. За обедом капитан сообщил, что в караване шестьдесят пять судов, не считая военного конвоя.

Ночью опять шли без огней. Даже удивительно: в строю такая уйма судов, и никто никого всю ночь не видел! И без происшествий…

В ночь на 18 ноября опять разыгрался шторм. К утру караван принял малый ход, так как некоторые суда стали совсем неуправляемыми. На «Декабристе», однако, все хорошо. Машины работают безотказно. Но шторм есть шторм: люди лежат, мучимые морской болезнью.

Чтобы попасть в кают-компанию без риска быть смытым волной, нужно, глядя в иллюминатор, выждать момент, когда вода начнет стекать за борт, и тут очень шустро перебежать на мостик.

После обеда Георгий прилег. Но только задремал, услышал явно подводные взрывы. Помчался на капитанский мостик. Мысль работала поспешно: "Подлодка? Торпеда?

Мина?"

— В чем дело? — переводя дух, спросил у капитана. Тот не слыхал никаких взрывов. Позвонил в машинное отделение: там подтвердили — взрывы были. Позже выяснилось: один из конвойных эсминцев для острастки подлодок бросал глубинные бомбы.

26 ноября. Море, как никогда, спокойное, ход хороший. Днем кому-то из вахтенных почудился гул самолета. Подняли воздушную тревогу. Артиллеристы Георгия Молчанова быстро изготовились. У всех желание вступить в драку, но грозного врага так никто и не увидел. Позже выяснилось, что это капитан учинил ложную тревогу для проверки.

А вообще-то, старик капитан в разговоре с Молчановым заметил, что самолеты кораблям — как слону дробина. Георгий возразил с улыбкой:

— Не хотелось бы мне, капитан, в вашем обществе отведать этой "дроби"!..

Выяснилось, что шестьдесят судов отделились от каравана и взяли курс на Англию. А наши летчики поначалу надеялись, что весь караван предназначен для СССР! Увы, лишь пять судов — и все советские (четыре корабля присоединились в Галифаксе). Теперь эта пятерка под конвоем четырех военных кораблей шла курсом на Рейкьявик.

29 ноября в первом часу ночи все девять кораблей — транспорты и конвой — пошли с огнями: впереди уже был виден порт. Через час отдали якоря в Рейкьявике.

Прибывший под утро на «Декабрист» лоцман рассказал, что следующий караван, вошедший в бухту часом позже, был торпедирован у берегов Исландии немецкими подводными лодками. В два судна попали торпеды, но оба корабля благополучно прибуксированы в порт. Тот же лоцман сказал, будто бы всплывшую подлодку удалось потопить с поврежденного корабля удачным выстрелом из пушки.

Вечером слушали по английскому радио о положении на наших фронтах. На Южном фронте большой успех у Ростова: немцы с огромными для них потерями оттеснены к Таганрогу. На Центральном наши тоже имеют успех, атакуя врага с крупными для него потерями на Калининском направлении. На подступах к Мурманску английскими подлодками потоплено восемь немецких военных транспортов, шедших на мурманский фронт.

Рейкьявик, 30 ноября. Ночью радист в своей рубке старался поймать Москву. Рядом с каютой — Ленинская комната, где установлен громкоговоритель, поэтому все его поиски были слышны Георгию через открытую дверь каюты.

Ровно в два ночи (в 6 часов по московскому времени) он услышал на родном русском языке знакомый голос диктора! "Говорит Москва!" Георгий соскочил с койки как ужаленный, влетел в комнату. Передавали марши и боевые песни.

Собралось много народу. Прибежали даже несколько человек из душевой, боясь пропустить голос родной Москвы. Наконец услышали: "Говорит Москва! Передаем последние известия…"

Абсолютная тишина.

Передали о крупном успехе на юге. Немцы изгнаны из Ростова и в беспорядке, с большими потерями отступают к Таганрогу. Говорили и об успехах нашей авиации, уничтожившей за последние дни шестьдесят самолетов и несколько сотен танков. Успешные бои велись также в районе Клина…

И тут начались помехи. На той же волне стала работать, очевидно, немецкая станция, издавая звуки воющей пилы. Иногда можно было лишь различить отдельные слова, строить догадки по ним. Проскользнуло слово нота. Упоминалась Япония, к чему — непонятно. Дальше слушать из-за помех стало и вовсе невозможно, но люди, довольные, еще долго не расходились, шумно делясь мнениями.