Через несколько дней мы все трое вновь встретились в приемной Мьюира. И снова он не принял нас. Вероятно, накануне хорошо повеселился.

Мы не могли высказать возмущения или как-то протестовать. Уже сам факт, что нам разрешили посетить американское посольство, считался милостью. Разве мы не находимся в состоянии войны? И разве мы не являемся подданными враждебного государства?

Для меня было большой неожиданностью, когда наконец Мьюир согласился меня принять. Я увидел все того же веселого Мьюира, которого знал по клубу «Атлантик», по встречам в салоне «Прадо».

— Как поживаете, сеньор К.? — приветствовал он меня. — Давно не имел удовольствия видеть вас. Как жаль, что нас развели в разные стороны политические разногласия.

Я знал, что эти слова ни в коей мере не отвечают его истинным чувствам. Однако меня радовало, что в конце концов его отношение ко мне хоть немного изменилось. Поэтому ответил в том же тоне:

— Мне также очень приятно вновь встретиться с вами. Надеюсь, что вскоре будет выяснено обстоятельство, которое вы называете «политическими разногласиями». У меня нет никаких разногласий с общим делом союзных держав. Я такой же демократ, как вы, и более чем кто-либо являюсь врагом Гитлера.

Он оглядел меня с ног до головы и медленно, будто колеблясь, произнес:

— Дай бог, чтобы все было именно так. Посол Бетета проявляет большой интерес к вашему делу, он и меня заинтересовал. Я позвонил вам с тем, чтобы вы подготовили мне меморандум об обстоятельствах, предшествующих вашему выезду из Германии. Я отправлю этот документ в Вашингтон.

— Что? — изумился я.

— Это должно быть краткое сообщение о вашем происхождении, о роде занятий до того, как вы покинули границы рейха. Причины вашей эмиграции, положение вашего состояния в Германии на основании последних сведений. Желательно также, чтобы вы перечислили своих ближайших родственников, которые остаются гражданами нацистского государства, и назвали время, когда вы имели от них последние вести. Документ не должен быть слишком длинным. Не следует вникать в детали. Можно подготовить краткую curriculum vitae[26], которая послужит нам основанием для изучения вопроса.

Я был потрясен неожиданным вниманием к своей особе со стороны американского правительства. Поэтому пообещал направить Мьюиру «меморандум» в тот же вечер, а затем мы расстались почти так же дружески, как это было в «Атлантике» после долгих часов, проведенных за игрой в кости в обществе друзей.

Теперь уже ничто не задерживало меня, и я мог осуществить столь желанную поездку к морю, где Ольга, по ее словам, хотела быть со мною как жена с мужем. Любопытно, смогу ли я выполнять эту роль?

С почти отеческой настойчивостью я упросил Ольгу позволить мне сопровождать ее в магазин, где, как она считала, можно было купить красивые костюмы для пляжа. То был роскошный — один из самых дорогих — магазин с каким-то иностранным названием, где в изобилии предлагались последние американские образцы женской одежды. На витрине красовались обворожительные манекены на фоне тропических декораций — обещание того, чем должен стать наш отдых. Ольге нравились все платья подряд, и, как всегда, она ни на чем не могла остановить свой выбор. Нерешительно, как и в ресторанах, где она просила стакан пива, Ольга все же изъявила желание купить одно платье, причем самое дешевое. Обычное белое платье будничного покроя.

— Выбирай любые, какие тебе хочется, — говорил я ей, советуя взять более подходящее для отдыха у моря. — Не хочется ли тебе эту желтую блузу для пляжа? Она очень мила, и, кроме того, этот цвет идет блондинкам. В городе ты можешь носить ее с юбкой. В бассейн или на пляж будешь ходить в шортах.

— Как это можно ходить с голыми ногами?

— Но все пользуются такими блузами, чтобы не сгореть на солнце!

— Да я умру от стыда, если покажусь в одной блузе и купальнике…

Какой инстинкт подсказывал ей все то, что создавало вокруг нее ореол невинности и делало ее в моих глазах совершенно недоступной?! В Ольге соединялись извечные противоречия латиноамериканки и католички. Она собиралась ехать со мной в качестве любовницы и в то же время стеснялась показать свои голые ноги на улицах какой-то приморской деревни!

Мы сняли на десять дней домик в окрестностях самого модного пляжа, где было немноголюдно и где мы могли наслаждаться полной свободой и уединением. Нас там никто не знал — ни Ольгу, ни меня. Даже служанка, которую мы наняли, решила, что мы прекрасная супружеская пара, хотя и с большой разницей в возрасте.

Мы прилетели на побережье в удивительно ясный день. На небе — ни облачка. Ольга, как ребенок, наслаждалась окружающей природой. Она не останавливалась перед роскошными отелями, не взглянула на дорогие рестораны главной авениды, по которой мы ехали в такси, направляясь к нашему маленькому домику.

— Посмотри на закат! Боже мой, какие краски! — восклицала она, показывая на диск солнца, который с невероятной быстротой скатывался в море где-то прямо за пляжем.

Шофер, догадавшись, что мы — туристы, объяснял нам:

— Здесь почти никто не купается; опасный пляж, открытое море. Волны здесь всегда огромные. Первое, что делают приезжающие сюда американцы, это бегут посмотреть на пляж — берег «Большого прибоя». Говорят, что даже в Соединенных Штатах Америки не бывает таких больших волн.

И в словах простого шофера, как в капле воды, отразилось неистребимое стремление граждан этой страны быть не хуже других. Как раз об этом я говорил Фрицу в первый день нашей ссоры.

Такси продвигалось вперед с большим трудом, время близилось к вечеру, и народу на улицах становилось все больше и больше. Но я думал о другом: о том, что с каждой секундой подходил момент, когда я должен буду выполнять обязанности супруга! В ушах у меня все еще гудело от шума, моторов, но сильнее всего был страх, овладевший мною, едва самолет приземлился на этой гостеприимной земле, где мы наконец могли остаться наедине.

Снятый мною домик состоял из двух спален, гостиной, столовой и крохотной кухни. Внутреннее убранство было скромным, помещение украшали лишь морские трофеи. И только радиоприемник в углу гостиной придавал современный вид этому незатейливому, отделанному грубым деревом жилищу. Если мы и испытывали некоторые неудобства, то они полностью восполнялись дружелюбием окружающих нас людей. Жители побережья — народ искренний и открытый, общение с ними доставляло радость и украшало жизнь, освобожденную от липкой паутины светских условностей. Казалось, что все вокруг наслаждаются вечным праздником, что у местных жителей один закон — жить в радости, которой наградил их некий языческий бог. Напыщенность лаинесов, темные костюмы столичных адвокатов вспоминались здесь, как мрачный сон. Где-то далеко остались моя ожесточившаяся родня, «черный список», мои бесхарактерные друзья и их жены, которые укладывались в постели с друзьями мужей только потому, что последние не подарили им чистокровную лошадь. «Это все — дела богачей», — просто и выразительно сказала Ольга. А еще дальше, совсем далеко, остались мое суровое детство, строгость кальвинистских догм, которые так затруднили мне жизнь, исключив возможность предполагать злые намерения в ближних. Я в избытке познал ложь и предательство. Сорвал не одну гроздь презрения и соперничества, процветающих в узком кругу «избранных». Именно здесь, как нигде, бушуют низменные страсти, едва прикрытые мнимой дружбой, что так поразило меня в первый визит в поместье Эль Пинар.

Теперь передо мной открывался еще один, совершенно новый для меня мир. Я жаждал исследовать его дебри, пробираясь по руслу одной из тех жизненных рек, что бесшумно прорезают джунгли социальных условностей, смывая все препятствия на своем пути. Откроются ли мне секреты этого мира в объятиях юного создания?

Я никогда в жизни не испытывал такого волнения, как перед нашей первой ночью на курорте. Страх парализовал мой разум, напоминая о беспощадной угрозе нового позора.