Капитан молча сдвинул телефонный аппарат к краю стола.

— Алло, дядя Миша, это я. Да, еще в больнице. Джой себя неважно чувствует, мне бы не хотелось усугублять ее состояние. Сделаешь мне на завтра пропуск? Ну, пожалуйста… мне же ни о чем не удалось поговорить. Ну конечно…

Алена с очаровательной улыбкой протянула трубку оперативнику.

— Здравия желаю, товарищ полковник. Нет, завтра опять я. Он подменился на сутки. Так точно, товарищ полковник… Да я понимаю, искусство должно правдиво отражать жизнь… Тогда с вашей племянницы два билета на премьеру. — Капитан озорно поглядел на Алену. — Так точно, товарищ полковник.

Алена вернулась в палату, взяла из рук Джой новую записку. Прочла и, спрятав в карман, долго и напряженно смотрела на ее измученное, бледное, но от этого еще более красивое лицо. Джой также не сводила немигающих глаз с Алены.

— В начале своей медицинской карьеры, — заговорила негромко Джой, — я работала с крысами…

«Вот и продолжала бы и дальше с ними работать, — чуть не вырвалось у Алены. — Хищник с хищником — тогда никого не жалко…»

— Интеллект крыс ближе всего человеческому интеллекту. Только законы существования жестче, — продолжала Джой. — Когда одно семейство воюет с другим и силы уже на исходе, а позиции равные, тогда выходят два лидера — с одной и с другой стороны. Они встают на задние лапы и со смертельной ненавистью смотрят друг на друга, пока один из них не выдерживает направленной на него энергии и не падает бездыханно.

— Милая история. — Голос Алены прогудел жестко и саркастически. — Сожалею, что вы лежачая. У нас в России есть правило: лежачих не бьют, а то можно было бы уподобиться братьям нашим меньшим, тем более я с детства питаю симпатию к этим интеллектуальным тварям…

Она приблизилась к тумбочке Джой, склонилась к блокноту, нацарапала пару фраз и, отойдя к окну, отодвинула штору.

— У вас душно… Я приоткрою форточку… буквально пару глотков чистого воздуха.

Пока Джой читала, Алена скрылась за шторой и уже через минуту, заперев форточку на шпингалет, вернулась обратно, вынула из сумки какой-то предмет, предусмотрительно завернутый в мягкое полотенце, и бесшумно положила его под подушку Джой.

— В какое время мне лучше прийти завтра? — Алена вышла к оперу.

— Да хоть так же. Уже уходите? Давайте свой пропуск — отмечу… Товарищу полковнику передайте, что по этому завтра уже не пустят. Он разовый.

— Да, да, спасибо. Господи, сумку забыла.

Алена вернулась в палату, и капитан услышал, как посетительница пожелала американке поспать — это восстанавливает силы.

На следующий день точно в это же время Алена переступила порог комнаты, где, как и накануне, дежурил знакомый опер.

На сей раз капитан Пантелеев встретил ее без сдержанного неодобрения.

— Привет представителям искусства! — встал он ей навстречу и, взглянув на часы, заметил: — Ого! Точность — вежливость королей! Минута в минуту. — Он кивнул в сторону плотно закрытой двери в палату и с сожалением произнес: — Хуже ей стало ночью. Так что вряд ли ваше свидание состоится. Хотя из посольства американцы у нее с утра были. Недолго, правда.

— Как же так… — Алена присела на краешек стула рядом с капитаном. — Она вчера вроде бы была очень даже ничего. Слабость — это же естественно после ранения и операции. По себе знаю…

— Я в курсе вашей истории, — с явной симпатией сказал капитан. — И в общем-то мне понятен ваш интерес как творческого человека к этой американке… Пьесу будете сочинять?

— Ну да, попробуем, — неопределенно ответила Алена. — Значит, меня пускать не велено?

Капитан с сожалением развел руками:

— Без разрешения врача никак… Да и потом, есть ли смысл в вашей встрече, если она в полубессознательном состоянии.

— Вы правы! — Алена поднялась и, достав из сумочки листок бумаги, попросила у опера ручку. — Это вот мои телефоны — театральный и домашний. На любой спектакль в любом количественном составе всегда милости просим.

Алена попрощалась с капитаном, но через несколько минут снова просунула голову в дверь и спросила:

— Скажите, пожалуйста, а этот вот сегодняшний пропуск можно в следующий раз использовать, раз свидание не состоялось?

— Там указано число — поэтому вам его перепишут… Вы только предварительно звоните, чтобы впустую не ездить. Путь-то неблизкий. Знаете номер ординаторской?

Алена кивнула и еще раз поблагодарила капитана. Она оделась в гардеробе и вышла на улицу.

С высокого крыльца Малышка рассмотрела фигуру Глеба, вышагивающего по отдаленной заснеженной аллее. Она попятилась обратно к входу и, обогнув толстую колонну, спрыгнула сбоку прямо в сугроб. Прокралась вдоль здания больницы, торопливо повернула за угол…

Минут через десять Алена, запыхавшаяся и довольная, возникла перед Глебом, который стоял у машины.

— Ты что, по-пластунски по снегу ползала? — изумился Глеб, увидев, что она вся с головы до ног в снегу.

— Ага. Мы с опером Пантелеевым в партизанов играли, — радостно отозвалась Малышка. — Он изображал армию Колчака — ему по духу как-то гражданская война ближе, а я — мирное население, ушедшее в леса и пускающее под откос вражьи поезда… Отряхни меня, — и протянула Глебу маленькую пушистую варежку.

— Поворачивайся! — Сергеев сдернул с головы вязаную шапку и начал счищать прилипший к дубленке снег. — Ну и как успехи? Много составов удалось вывести из строя?

— Восемь! — не задумываясь ответила Алена и сделала поползновение влезть в машину.

Но Глеб вытащил ее за руку обратно.

— Ну-ка, ну-ка, партизан, дай-ка мне взглянуть… Ух ты, и что же это у тебя на ногах? А я-то думаю, с чего бы это ты вдруг изъявила желание на заднем сиденье прокатиться. Как же тебя в такой обуви в палату к больной пустили?

— А там сразу при входе в гардероб бахилы надевают. Для стерильности, — пояснила Алена, от растерянности нагло уставившись в глаза Глебу.

Она присела на заднее сиденье и, вытянув ноги в открытую дверь, постучала, стряхивая снег, огромными, на вид чуть ли не горнолыжными ботинками размера сорок пятого.

Глеб присел на корточки рядом с Аленой и нарочито кротким голосом спросил:

— Малыш, долго еще врать будем?

Алена молчала, сосредоточенно околачивая с ботинок налипший снег.

— А ботинки у кого напрокат взяла? — поинтересовался Глеб, выковыривая пальцем застрявшие между ботинком и ногой Алены ледышки.

— Ну это-то не проблема, — так же нахально ухмыльнулась Алена. — В мужской костюмерной, где же еще-то?!

— А возвращать собираемся? — Глеб осмотрел машину в поисках пакета с Алениной обувью.

— Это называется — наводящие вопросы, — уточнила Малышка и изъяла из-под сиденья коротенькие меховые сапожки. — Возвращать — ни в коем случае. Раз уж ты так рвешься в соучастники, выкинешь этих уродов в лесу — километров эдак в десяти от этого места.

— А может, в уличный сортир спустить… на даче?

— Не стоит рисковать. До весны еще далеко, и будет обледеневшая улика торчать в твоем частном хозяйстве.

— В нашем, — поправил ее Глеб. И, увидев непонимание на лице Алены, пояснил: — В нашем хозяйстве. Надеюсь, партизанский азарт и очарование опера Пантелеева в образе Колчака не отбили напрочь твою явно ослабевшую память… так же как и совесть. Напомнить дату нашего венчания? Это будет ровно через две недели… А если еще точнее, — Глеб сверился с часами, — через тринадцать дней и восемь часов. Так что предлагается слово «мое» поменять на «наше».

Глеб взглянул через Аленино плечо и, прошептав: «По горизонту противник», пропихнул ее в машину и захлопнул заднюю дверь.

Лишь только «ходячие» больные миновали их, Глеб снова открыл дверь. Алена развязывала слипшиеся от снега шнурки. Когда она подняла голову, ее глаза уже не смеялись, они были серьезными и очень грустными.

— На самом деле все это и печально, и противно, и… подло. Но у меня нет другого выхода, — тоскливо проговорила она, утыкаясь лбом в мокрый воротник куртки Глеба. — Я сейчас все расскажу тебе… и, возможно, ты отменишь наше венчание… и по-прежнему останешься единовластным собственником виллы… с уличным сортиром…