— Ну, это такая железная штуковина, которая держит под потолком над сценой осветительные приборы. К штанкету крепятся части декораций, иногда занавес. И он свободно ходит между сценой и колосниками, вверх-вниз, но, конечно, не сам по себе, им управляет особый механизм, и, чтобы штанкет рухнул вниз, надо было привести в действие этот механизм…

— Значит, кто-то хотел таким образом свести с ней счеты? — закусив пухлую нижнюю губу, покачала головой Света. — И кому же она могла мешать, такая маленькая?!

Глеб усмехнулся:

— Маленькая-то маленькая, но в кулуарах ее называют «железной леди». Ярко выраженный характер лидера, которому позавидует любой мужчина.

— Это хорошо, — обрадовалась Света. — Знаете, это просто замечательно! Такие характеры, как правило, одерживают победу… здесь, в нашем отделении. У нас ведь простых случаев не бывает. Сплошная рукопашная. Кто кого. Мы, конечно, очень помогаем, но наступает решающий миг, когда организм сам… И вот тогда так нужны характер и воля.

— Спасибо, Света, — благодарно произнес Глеб. — Спасибо за помощь и поддержку. А вот что вас привело сюда, в это трудное, жестокое дело, такую маленькую?

Света довольно рассмеялась и, слегка кокетничая с Глебом, таинственным шепотом сообщила:

— Я ведь тоже хоть и маленькая, но жутко волевая. Вот закончу институт, буду врачом-реаниматором, и тогда уж многие вопросы в отделении смогу решать сама. — Она серьезно поглядела Глебу прямо в глаза и твердо сказала: — Таких, как вы, буду пускать к самым тяжелым.

— А почему? — удивился Глеб.

— У вас… душа нежная… а значит, легкая, проникающая в биополе другого человека. Вы вреда причинить не можете тому, кто без сознания. Наоборот…

— Откуда вы про меня это знаете? — удивился Глеб той безапелляционной уверенности, с которой Света ставила ему диагноз.

— А у меня с детства способности такие. Ко мне даже родители прислушивались, когда я совсем ребенком была. И с запахами тоже… с детства. К нам приехал знакомый из другого города, и я не могла находиться с ним в одной комнате — я чувствовала, как от него исходит тяжелый, чуть сладковатый тошнотворный запах. Я буквально теряла сознание от этого запаха. Никто ничего не чувствовал, одна я. А потом покрылась сыпью. Врачи не понимали, что это за аллергическая реакция, а я-то точно знала, что это от запаха. В результате этот знакомый обокрал моих родителей и смылся. Так его и не нашли. А потом в Сочи… Мы с мамой познакомились на пляже с одной мадам, она отдыхала с дочкой. И меня сразу стало выворачивать от этого уже знакомого запаха, и на следующий день — опять сыпь. Оказалось, что девочка той мадам совсем не дочь, она украла ее для каких-то преступных целей, а когда девочка хотела сбежать — убила ее в гостинице…

Глеб потрясенно смотрел на Свету.

— Мною даже занимались исследователи из института судебной медицины. Но я ищейкой на запах работать не собираюсь — у меня в жизни другие цели и задачи.

— И… часто вас преследует этот ваш… запах?

— Естественно, в толпе я ничего такого не чувствую. Только в общении, когда начинается информационно-энергетический обмен.

— Но вы же феномен! — искренне вырвалось у Глеба.

— Я знаю. Меня же изучали, я говорила. — Света помолчала и грустно добавила: — Не очень-то это приятный дар. Если честно, то весьма обременительный… Ладно, идите… за своей музыкой, — Света толкнула Глеба к выходу. — Если сегодня не разрешат, можете магнитофон в сестринской до завтра оставить.

Во дворе Глеб столкнулся с Севкой, на всех парусах мчавшимся к больнице.

— Мне сказали по телефону, что ей лучше. Мне необходимо видеть ее!

— К ней не пускают, — остановил его Глеб. — Она пришла в себя, но сейчас спит.

— Должны пустить! — Севка нервным движением сдернул шерстяную шапку. — Мне на несколько секунд. Поймите, мне нужно от нее услышать только одно слово.

Глеб вздохнул.

— Попытайся, Сева, — сочувственно проговорил он. — Я ничем не могу помочь — меня самого только что оттуда выпроводили. Но учти — Алену нельзя волновать, нельзя утомлять… Это на твоей совести.

— Это на моей совести… — как попугай, глухо повторил Севка и, опустив глаза, совсем тихо пробормотал: — Как и многое другое…

Он вдруг взглянул на Сергеева так растерянно и жалобно, что рука Глеба непроизвольно потянулась к его вихрастой голове, чтобы погладить парня по волосам. Но Севка резко отстранился, в глазах промелькнул ужас.

— Нет-нет, вот уж чего мне не надо, так это жалости. Увольте!

Он втянул голову в плечи и, кивнув Глебу, почти бегом направился к больнице.

У Нины Евгеньевны упало сердце, когда в полумраке зала в дверном проеме возник мощный силуэт Петра Сиволапова. Мелькнула надежда, что и все остальное, возможно, объяснится так же просто, как и его исчезновение. Пользуясь всеобщим замешательством, она подошла к нему и тихо сказала:

— Никуда не уходите, Петр. Нам необходимо срочно поговорить.

— Инга? — Сиволапов с тревогой взглянул на Нину Евгеньевну.

— Потом, все потом. Будет лучше, если вы немедленно пройдете ко мне в кабинет. Вот ключ.

— Но спектакль…

— Идите, Петр, — твердо повторила Ковалева. — Через десять минут я расскажу вам все, что мы решим. — Ковалева вернулась к сцене.

— Что будем делать, Нина Евгеньевна? — запыхавшийся Глебыч никак не мог отдышаться. — Лифт, как назло, застрял между этажами. Давно я так по ступенькам не бегал! Так что же нам теперь остается? Отменять?

Ковалева резко мотнула головой.

— Ни в коем случае. Иначе это станет наваждением. Однажды отмененный спектакль нельзя отменять еще раз. Уж поверьте моему опыту. У родившегося спектакля, как у человека, складывается судьба. Нельзя ее калечить с самого начала. Я предлагаю сыграть заменой «Бесприданницу». Маша, — обратилась она к помрежу, — пригласи сюда Лидию Михайловну и пусть предварительно посмотрит, можно ли собрать на вечер состав «Бесприданницы».

— Ну что ж, возможно, это правильно, — задумчиво помял в пальцах сигару Глебыч. — Сейчас скоренько обзвонить всех официально приглашенных… А зал все равно пустовать не будет. Желающие прорваться на премьеру, думаю, с удовольствием посмотрят «Бесприданницу», даже если уже видели… Я справлялся об Алене — у нее, тьфу, тьфу, положительные сдвиги.

— Да, я тоже уже говорила с врачом. Дай Бог, дай Бог… — И Ковалева повернулась к появившейся Мальвине: — Ну что? Чем порадуете, Лидия Михайловна?

— Как ни странно, все сходится. Даже Максим Нечаев на месте. А то ведь вечно стреляет по городам и весям. — Мальвина иронично поджала ярко-малиновые губы.

— Что делает по городам и весям? Я что-то не понял, — переспросил Шкафендра.

— Ну как же, Валентин Глебович. — Глаза Мальвины вспыхнули плотоядным блеском. — Он ведь чемпион по стрельбе. И между прочим, на сцену с настоящим оружием выходит. Алена Владимировна совсем разбаловала его. А я так считаю: если ты актер, так и работай в театре, а то только и отпрашивается на соревнования… Позднякова всегда его сторону держит, а мне репертуар составлять. А играет он много и не везде второй состав имеет…

— Да, вот вопрос со вторыми составами так и остается открытым, — завелся было на свою больную тему Шкафендра, но Ковалева, поморщившись, прервала его:

— Давайте о текущих вопросах потом. Значит, пожалуйста, Лидия Михайловна, собирайте актеров на «Бесприданницу». Воробьева, Гладышев, Трифонов и Кравчук сейчас в театре. Остальных срочно обзвоните. Если что, я у себя…

Ковалева вошла к себе в кабинет и предусмотрительно повернула ключ в двери. Сиволапов нервно расхаживал из угла в угол.

— Петр Алексеевич, без лишних прелюдий… сразу о главном. Пока вы были в Таллине, вас успели определить на роль одного из основных подозреваемых в покушении на Алену.

Сиволапов тяжело рухнул в кресло и в недоумении уставился на Нину Евгеньевну.

— После покушения Травкин на колосниках обнаружил вашу запонку, забившуюся в щель, — одну из тех, что дарили на юбилее. С вашими инициалами. Милиция вскрыла вашу квартиру, но второй запонки им обнаружить не удалось. Хотя пафос этих поисков мне лично совершенно непонятен… Ну, положим, нашли они вторую запонку — и что? Но я отвлеклась. Очень нервничаю, потому что в любой момент вас могут арестовать.