Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Посетитель был высок, худощав до предела, но в нем чувствовалась сила. Седоватые волосы он прикрывал по моде клира войлочной шапкой. Вендель Домараск мог бы поспорить на что угодно, что под ней скрывалась тонзура или ее следы. Пришелец мог бы также – об этом магистр тоже готов был поспорить – по-монашески опустить глаза, покорно склонить голову, сложить руки и бормотать молитвы. Мог бы. Если б хотел. Сейчас он определенно не хотел. Смотрел магистру прямо в глаза.

Глаза у пришельца были очень странные. Своей неподвижной пронзительностью они беспокоили, пробуждали тысячи мурашек за воротником и на спине. Но самым странным был их цвет – у них был цвет стали, цвет старого, потемневшего клинка. Реальность усиливали огоньки на радужках – тютелька в тютельку крапинки ржавчины.

– Ecce sub occiduas versae iam Noctis habenas astrorumque obitus, ubi primum maxima Tethys imu… impulit… Ай! О Иисусе!

Вендель Домараск, magister scholarum коллегиатской школы Святого Креста в Ополе, а одновременно главный резидент таборитской разведки, шеф и координатор шпионской сети в Силезии, тихо вздохнул. Он знал, кем был пришелец, его предупредили, что тот вскоре прибудет. Он знал, по чьему приказу гость явился и кого представляет. Знал, каковы полномочия гостя, знал, что тот имеет право приказывать, знал также, что грозит за невыполнение его приказов. Большего Домараск не знал. Ничего больше. Не знал он и как зовут пришельца.

– Ну да, сударь, – решился он наконец применить форму столь же вежливую, сколь и безопасно нейтральную, – нелегко нам здесь, в Силезии, в последнее время. Ох нелегко. Я, поймите, говорю это не для того, чтобы отвертеться от заданий или оправдать бездеятельность, нет, уж что нет, то нет: я прилагаю старания, брат Прокоп может быть уверен…

Он осекся. Стальной взгляд гостя, оказывается, кроме прочих, имел еще поразительную способность перекрывать поток излияний.

– В феврале прошлого года, – Вендель Домараск перешел к кратким и более конкретным фразам, – возник, как вы наверняка знаете, Отшелинский Союз. Силезские князья, старосты и рады[105] Вроцлава, Свидницы, Явора и Клодска. Цель: мобилизация армии для удара на Чехию. А вначале, перед мобилизацией, ликвидация действующих в Силезии чешских сетей.

Посетитель кивнул в знак того, что знает. Но выражение стальных глаз не изменилось.

– Ударили по нам сильно, – без всякого выражения начал шпион. – Епископская инквизиция, контрразведка Альбрехта Колдица и Путы из Частоловиц. Аббаты из Генрикова, Каменца и Кшешова. Осенью поймали свидницкого резидента и нескольких наших людей во Вроцлаве. Кого-то заставили давать показания или кто-то предал, потому что уже во вторую неделю адвента выловили группу из Явора. Зимой арестовали большинство агентов в районе Нисы. А в этом году не проходит месяца, чтобы кто-нибудь не попался… Или кого-нибудь не убили. Террор ширится… Страх охватил людей. Вербовать новых агентов в таких условиях трудно, проникать трудно, риск предательства и провокации возрастает… Брата Прокопа, я понимаю, интересуют не трудности, а результаты, следствия… Передайте, что мы делаем все, что можем. Делаем свое. Я делаю свое. Придерживаюсь принципов ремесла и делаю свое…

– Я приехал сюда не инспектировать, – спокойно вставил сталеглазый. – У меня в Силезии свои задачи. Вас я навестил по трем причинам. Во‐первых, вы лучше законспирированы, а мне важна собственная безопасность. Во‐вторых, мне нужна ваша помощь.

Магистр вздохнул, сглотнул слюну, смелее поднял голову.

– А в‐третьих?

– Вам нужна помощь Прокопа. Вот она.

Сталеглазый развязал свой узелок, достал из него крупный сверток, обернутый овечьей шкурой и ремешком. Брошенный сверток тяжело ударился о стол, свидетельствуя о содержимом приглушенным звоном. Шпион протянул костлявую, покрытую старческими пятнами руку. Рука походила на петушиную шпору.

– Именно это, – сказал он, не прикасаясь к свертку, – нам необходимо. Золото и победный дух. Пусть Прокоп даст мне больше золота и еще парочку побед вроде Таховской, и через год Силезия будет его.

– Numquam tibi sanguinis huius ius erit aut magno feries impre… imperdita Tydeo pectora; vado equidem exsul… exsultans… Ой! Ай!

– Вы упоминали, – magister scholarum прикрыл оконце, – что ждете моей помощи.

– Вот перечень того, что мне будет необходимо. Постарайтесь сделать это побыстрее.

– Хм-м… Будет сделано.

– Мне также необходимо встретиться с Урбаном Горном. Уведомите его. Пусть прибудет в Ополе.

– Горна нет в Силезии. Ему пришлось бежать. Кто-то донес, его уже почти схватили. Он убил в Миличе епископского убийцу и тяжело ранил другого… Ха, как в рыцарском романе. Сейчас он, пожалуй, в Великопольше. Точно не знаю. Как специальный агент Горн мне не подчиняется и ни о чем не докладывает.

– В таком случае – Тибальд Раабе. Притащите его сюда.

– С этим тоже будут проблемы. Тибальд сидит в тюрьме.

– Где? У кого?

– В замке Шварцвальдау. У господина Германа Цеттрица.

– Найдите мне хорошего коня.

Рыцарь Цеттриц-младший, хозяин Шварцвальдау, сидел, раскинувшись на напоминающем трон кресле. Стену за его спиной покрывал немного закопченный гобелен, изображающий, судя по всему, райский сад. У ног рыцаря лежали две невероятно грязные борзыe. Рядом, за заставленным столом, сидела свита рыцаря, лишь немногим менее грязная, чем борзые, состоящая из пяти вооруженных бургманов и двух женщин легко угадываемой профессии.

Герман фон Цеттриц стряхнул крошки хлеба с живота и родового герба – красно-серебряной турьей головы – глянул сверху на священника, стоящего перед ним в униженной позе просителя.

– Да, – повторил он. – Конечно, да, поп. Как тебя звать? Забыл.

– Отец Апфельбаум. – Священник поднял глаза. У глаз, как отметил Цеттлиц, был цвет стали.

– Значит, – он выдвинул челюсть, – так оно и есть. Да, поп Апфельбаум. Упомянутый Тибальд Раабе сидит у меня в яме. Я арестовал мерзавца. Ибо он еретик.

– Серьезно?

– Он распевал пасквили на попов, насмехался над Святым Отцом. Картинку такую потешную показывал, дескать, папа Мартин V в хлеву за свинками присматривает, папа – это тот третий, с тиарой на голове, третий слева. Хааа-ха-ха-хааа-ха-ха!

Цеттриц аж прослезился от смеха, с ним разом и его бургманы. Одна из борзых залаяла, получила пинка. Сталеглазый пришелец страдальчески улыбнулся.

– Однако ж я его предупреждал, – посерьезнел рыцарь, – чтобы он мне подданных не подстрекал. Пой, говорю ему, курва мать, сколь угодно песенки о Виклифе и Антихристе, называй сколько влезет попов пиявками, потому как они и есть пиявки. Но не втолковывай черни, курва твоя мать, что перед Богом все равны и что вскоре все будет общим, включая и мое имущество, мой бург и мою сокровищницу. И что дань за́мку вообще платить не надо, потому что приближающийся справедливый божеский порядок упразднит и ликвидирует всякие подати и повинности. Я предупреждал, предостерегал. Он не послушался, вот я и посадил его в яму. Еще не решил, что с ним делать. Может, велю повесить. Может, только выпороть. Может, поставлю под прангер на рынке в Ландесхуте. Может, выдам в руки вроцлавского епископа. Мне надо смягчать отношения с епископатом, потому что мы в последнее время малость пособачились, хаааа-ха-ха!

Сталеглазый священник, конечно, знал, в чем дело. Знал о нападении на монастырь цистерцианцев в Кшешове, которое Цеттриц совершил летом прошлого года. Из хохота людей за столом он сделал вывод, что они наверняка участвовали в грабеже. Возможно, он слишком внимательно присматривался, возможно, что-то было в его лице, потому что хозяин Шварцвальдау неожиданно выпрямился и хватанул рукой по поручню кресла.

– Кшешовский аббат спалил у меня трех мальчишек! – рявкнул он так, что не постыдился бы и гербовый тур. – Вопреки мне проделал. Не поладил со мной, курва его мать, хоть я его предупреждал, что так этого не оставлю! Бездоказательно обвинил парней в содействии и сочувствии гуситам, отправил на костер! А все только для того, чтобы меня обидеть. Думал, я не решусь, думал, у меня сил нет, чтобы на монастырь ударить. Ну так я ему показал, где раки зимуют!

вернуться

105

городские советы.

27
{"b":"24199","o":1}