В штаб района долетел слух: к нам идет новый командир. Генерал! И не просто генерал, а тот самый, что контрударом по Алуште подарил войскам генерала Петрова столь необходимые им трое суток.

Генерал Дмитрий Иванович Аверкин, командир кавдивизии!

Мы готовимся к встрече, строим новую землянку - генеральскую. Наш Бортников Иван Максимович - командир района - хлопочет, дает советы, даже за лопату хватается, будто другого кого отстраняют от командования, а не его самого. Незаметненько слежу за ним, между хлопотами замечаю: а все же старик обижен.

Как- то перехватил мой пристальный взгляд, приподнял острые плечи:

- Конечно, генерал есть генерал, тут ничего не попишешь. Говорят, академию кончил, а что я? Ну, попартизанил в двадцатом, а потом - начальник районной милиции, вот и вся моя академия.

- Не прибедняйтесь, Иван Максимович. Дай бог каждому знать горы так, как знаете вы.

- Алексею Мокроусову вызвать бы меня, растолковать: мол, так и так, Ваня, генерал - это, брат, не шутка. Я же понятливый. Слушай, начштаба, а может, мне к бахчисарайцам податься? Как-никак свои.

- Мы, значит, своими не считаемся, Иван Максимович?

- Да я разве против, скажи на милость? Вот и ты можешь не сгодиться. У генерала цельный штаб дивизии. - Иван Максимович беспокоится о моей судьбе.

Я махнул рукой.

- Живы будем - не пропадем.

Неожиданно прибыл к нам уполномоченный Центрального штаба Трофименко. Ялтинец, знакомый мне человек - главный инженер Курортного управления. Он принес срочные приказы: первый - о назначении генерала Аверкина на должность командира Четвертого партизанского района Крыма, второй - о том, о чем надо было давно сказать со всей решительностью. Второй приказ в наше время известен историкам партизанского движения в Крыму как знаменитый мокроусовский приказ за номером восемь.

Чем же он знаменит?

Сейчас, спустя почти три десятилетия, вчитываюсь в его строки и ничего особенного в них не вижу.

А тогда строки как стрела в сердце. Мол, как же так! Фашист чувствует себя в нашем Крыму на положении чуть ли не полновластного хозяина, ездит по дорогам, как на свадьбу, да еще песенки поет. Где же ваши активные действия, уважаемые командиры и комиссары? Сколько ваш отряд отправил на тот свет фашистов, поднял в воздух мостов, изничтожил километров линии связи? Для чего оставили вас в лесу? Не с сойками же кумоваться!

Приказ требовал решительно: за месяц не меньше трех ударов по врагу на каждый отряд, на каждого партизана - одного убитого немца!

В тот холодный декабрьский день запало в сердце: району - не меньше пятнадцати боевых ударов по врагу! Это врубилось в память надолго, и позже, когда в месяц наносили по тридцать ударов, я всегда помнил цифру: не меньше пятнадцати! Может, потому и получалось в два раза больше…

Трофименко по-хозяйски умащивался в нашей командирской землянке.

- Надолго, товарищ? - спросил Бортников.

- Пока хоть разок самим штабом района по фрицам не шарахнем.

- Велели так?

- Совесть велит.

- Совесть? Это хорошо. Только ты болезненный какой-то.

- На несколько оборотов хватит. - Трофименко мягко улыбнулся, и это очень понравилось Ивану Максимовичу.

- Устраивайся повольнее.

Тихо жил ялтинский инженер, побыл неделю, а будто и не было его. Есть люди, которые не мешают другим.

Трофименко ходил с нами в бой, в котором мы уложили два десятка немцев, сожгли пару машин. Вернулись в штаб. Передохнул он сутки, а потом стал прощаться:

- Пора! Ты уж напиши в рапорте, что и моя милость при сем присутствовала.

- Напишу о том, что здорово швыряешь гранаты.

- И хорошо. Прощевайте, дружки.

Через три месяца Трофименко умер от голода. Когда почему-либо приходит на ум приказ номер восемь, то в первую очередь я вспоминаю о тихом партизане, ялтинском инженере Трофименко.

* * *

Генерал Аверкин появился шумно, со «свитой» - майоры, капитаны… Одеты - будто только со строевого смотра, правда не парадного, но по всей форме.

Сам генерал имел прямо-таки богатырский вид: высокий, плечи - косая сажень, выправочка - позавидуешь. И голос настоящий, мужской, за три версты слышен.

- Начштаба, с картой ко мне! - приказал басом, адресуясь к моей персоне.

- Есть! - Стараюсь не подкачать.

- Рассказывай, где отряды, что делают, что имеют.

Выложил, что знал, покороче, побесстрастнее, как и положено докладывать старшему начальству.

- Ялтинский, говоришь, на самой макушке гор, а потом, как его?…

- Акмечетский.

- Во-во! Где он?

- В двадцати километрах от переднего края Севастопольского участка фронта.

- Это очень интересно. - Генерал долго смотрел на отметку, где было место дислокации самого западного отряда нашего района. - Это хорошо, что он там, отряд Акмечетский. Иди, начштаба!

Через час снова вызвал. Вокруг Аверкина офицеры его штаба, посередине клеенка, а на ней разная снедь и фляга. Генерал взял стакан:

- Пьешь?

- Бывает.

- Чистый?

- Не пробовал.

- Тогда разбавь. Пей!

Выпил - аж дух захватило.

- Закусывай, - подвинул банку фаршированного перца.

- Не отказываюсь! - сказал я весело.

- Теперь толком покажи дорогу на Ялтинский отряд, а оттуда на Акмечетский.

Я поднял на генерала глаза. Взгляды наши встретились.

- Я совсем недавно вернулся из Ялтинского. Обстановку могу доложить.

Генерал строго:

- Что приказано, то и делай.

- Ясно.

Доложил, что знал, а потом все же спросил:

- Подпишете приказ о вступлении в командование районом? Он написан, - я потянулся к планшету.

Генерал рукой остановил:

- Пригляжусь к отрядам, а потом скажу. А пока так: чтобы на рассвете был у меня толковый проводник к ялтинцам. Все!

Генерал переночевал и ушел, увел майоров и капитанов, охрану - группу автоматчиков. Мы снова остались с Иваном Максимовичем в своем штабе. Лишь недостроенная землянка напоминала о шумных гостях.

Бортников прикинул так и этак, а потом попросил:

- Пиши Мокроусову рапорт: генерал в командование не вступил, дорога у него севастопольская. Все ясно?

- Яснее некуда, товарищ командир! Генералу - фронт, партизану - лес!

- Все так и должно.

Поступают тревожные вести из отрядов: каратели готовят против нас небывалую по масштабам экспедицию: дивизии подтягиваются к горам.

Из штаба полетели наши связные с предупреждением: внимание!

12

Ялтинцы приветливо встретили генерала.

Аверкин со своими майорами, капитанами, телохранителями. Остатки первой боевой группы. Вторая группа - ребята на подбор… Всего более ста пятидесяти партизан. Сила! Казалось, сам черт им не страшен, не то что карательный отряд. Пусть попробуют - по сопатке получат!

Генерал первым делом потребовал установить связь с командиром Акмечетского отряда Кузьмой Калашниковым.

Связные немедля бросились выполнять генеральский приказ.

Но Аверкин не хотел покидать ялтинцев, не оставив после себя доброго боевого следа. Тут мысли генерала и отрядного Мошкарина полностью совпадали. Последний тоже мечтал о крупном боевом успехе, ну хотя бы об ударе по тем же Долоссам.

Срочно был вызван Становский.

Генерал скользнул по нему взглядом строгих и требовательных глаз:

- Кто в Долоссах?

- Румынская рота, товарищ генерал. Еще взвод немцев и группа полицаев.

- Слушай внимательно. Сегодня же пойдешь в разведку. Лично выясни, сколько и чьих там солдат, вооружение, огневую оборону.

- Понятно.

Мошкарин добавил:

- И где Митин.

- Понятно.

- О результатах докладывай через связных.

Генерал и командир отряда Мошкарин по всем правилам готовились к удару по вражескому гарнизону, были даже у южного обрыва яйлы - на личной рекогносцировке.