Заезжаем в контору агентства. Увы, надежда получить почту из дому, которая должна прибыть сегодня двухчасовым самолетом, не оправдалась… С пятницы бастуют рабочие — арабы компаний «Дол» и «Бритиш петролеум», снабжающие горючим международный аэропорт, — воздушное сообщение прервано. Транзитные самолеты тоже не делают из-за этого посадки, минуют Аден.

Мукеркер говорит, что он не рискует ехать дальше на своей машине: он араб и может ожидать от английских патрулей любых провокаций. Такие случаи уже бывали. Люди, совершенно не причастные к партизанскому движению, оказывались безвинно брошенными в тюрьму только за то, что они арабы.

Пока мы раздумываем, как попасть на рейд, у дверей останавливается бронированный «лендловер», и в контору заходит пастор — «дог коллер» (собачий ошейник), как здесь называют военных капелланов, из-за их белых стоячих воротничков. Он старый знакомый менеджера и заехал по пути. Едет к маяку Элефантс-Бэк (Слоновый зад): нужно утешить раненых, исповедать умирающих, там был бой… Френсис Хогг их духовный пастырь.

Пользуемся его вынужденной любезностью и, разместившись в просторном «лендловере», через несколько минут оказываемся у бокового входа на Принс оф Уэйллс пирс.

В полицейском участке, через улицу напротив, на высокой кирпичной ограде сидит солдат с автоматом. Второй — у решетчатой калитки, через которую видно, что дворик участка заполнен арестованными, сидящими и лежащими прямо на земле. На холме слева, где высится белое здание нового и самого комфортабельного и дорогого аденского отеля «Рэд Си», видны клубы черного дыма: горит отель или рядом…

На причале толкучка, собралось множество моряков и пассажиров, сообщение с рейдом под тщательным контролем военных патрулей. Катера отходят с большими задержками, после тщательной проверки отбывающих. На каждом — сержант и солдат морской пехоты с автоматами. Приходится ждать своей очереди…

По рейду ходят патрульные катера морской пехоты с крупнокалиберными пулеметами; задерживают и осматривают все фелюги и другие мелкие суда и направляют их к пристани Акбари. Их там тщательно обыщут.

Разговорились с лейтенантом Вудро Тинклером. Еще совсем молодой, только полгода в армии, после окончания «паблик скуул» в Харроу и сдачи экзамена на офицера. Все творящееся вокруг ему кажется странным.

— Я был воспитан картой мира, четверть суши на которой была окрашена в цвет Британской империи, — медленно, растягивая слова, говорит он. — Солнце никогда не заходило над британскими владениями. Но я никогда не думал, что все может кончиться вот этим! — Лейтенант неопределенно кивнул куда-то в сторону города.

— Да, англичане совсем непохожи на тех, что были раньше, — заметил Леонид Андреевич. — Раньше английский офицер вряд ли снизошел бы до разговора с незнакомыми, да еще с русскими!

С этим нам пришлось не раз согласиться позже, не только в Адене.

Наконец подошла наша очередь на баркас, и к себе на рейд мы попали в полной темноте. Радист вручил депешу от Ляшенко: «„Адмирал Ушаков“ с носовой секцией дока подойдет завтра, во второй половине дня».

Над городом всю ночь взлетали ракеты, слышалась стрельба.

Утром прибыл шипшандлер, доставил последние заказанные продукты и лед. Он сообщил, что в городе все затихло, установился относительный порядок, заградительные кордоны на улицах сняты, но въезд в город и выезд из него контролируются.

У Бориса Попенкина адски разболелся зуб, парень места себе не находит. Пришлось после обеда отправиться с ним на берег, к агенту. Там Бориса быстренько посадили в машину и отвезли к дантисту. Вернулся Попенкин через два часа. И сразу счет — зубная боль обошлась в семьсот пятьдесят шиллингов — около девяти с полтиной на наши деньги. Был он у дантиста по имени Йе Хинг Тонг, китайца или вьетнамца.

Врач китайский, транзисторы японские, мясо австралийское. Так что же здесь арабское!!

Вернулись на док. Приказал всем отдыхать, готовиться к завтрашнему выходу. В семнадцать часов подошел «Адмирал Ушаков» и стал со своей секцией далеко на рейде.

Вскоре на агентском катере прибыл Ляшенко. Виктор Ананьевич выглядит хорошо, хотя переход у них был труднее нашего. Из-за фронтовой обстановки, обострившейся последние пару дней, он решил в Адене не останавливаться, но секция имеет пробоину, полученную в штормовую погоду в Красном море, поэтому пришлось изменить решение, придется задержаться здесь, пока ее не заделают. Но работу всю решено делать на внешнем рейде, ни в гавань, ни на внутренний рейд не заходить. А нам дано указание уходить отсюда как можно быстрее. Где соединиться обоим караванам, решим позднее, связавшись по радио.

«Стремительный» остается с носовой секцией, он догонит нас позже.

Вторые сутки, как из Адена. Мы сейчас несколько в стороне от проторенных морских дорог, и море пустынно, не то что в Красном, на столбовой дороге к Суэцкому каналу! Команда занимается обычными делами. Боцман Ризаев обходит свои владения и сокрушенно качает головой, обнаружив следы ржавчины, проступающей сквозь краску на металле. С точки зрения всех боцманов мира, тропики — совершенно никчемные места. Не напасешься краски! Все ржавеет. И вот уже Коля Банных, Виталий Кухарчук, вооружившись скребками и ведерками с суриком усердно скоблят тамбур камбуза и тщательно загрунтовывают очищенный до блеска металл. Боцман, задав матросам работу, спускается вниз и осматривает крепления буксирных цепей. Все в порядке; он берет футшток и идет промерять уровень балластной воды в отсеках. Кок-пекарь Каун пристроился в тени под тентом «столовой», чистит картошку. Рядом электрик Чеботарев со старшим матросом Полещуком и мотористом Любушкиным сооружают из припасенного еще в Херсоне кирпича летнюю плиту, прямо на открытой палубе. Внизу становится невмоготу жарко. Борис Михайлович, третий штурман, заступил на вахту, секстаном «ловит солнышко». Сегодня горизонт чистый, ясный, обсервация по солнцу будет хорошей; после полудня, когда возьмем полуденную высоту, сверим полученное место с «Устилугом» и «Стремительным», штурмана будут долго спорить по «Акации», чье место точнее. Результаты никогда не сходятся, но какой же уважающий себя штурман не будет считать, что его «точка» самая верная! Таких штурманов нет ни под одним флагом мира, даже под либерийским.

На третьи сутки, к вечеру, нас догнал «Стремительный». За ним этим же утром вышла из Адена носовая секция дока. Следует малым ходом, выжидая, когда хорошо станет цемент на заделанной пробоине. Алексеев сообщил, что в Адене опять неспокойно. И точно, к вечеру аденское радио прервало свои веселые передачи и сообщило, что на сэра Артура Чарльза, председателя местного законодательного совета, произведено покушение, он тяжело ранен. За четыре дня это уже второе нападение на крупных должностных лиц.

А на другой день «Маяк» подтвердил сообщение аденского радио, добавив, что в результате полученных ранений Артур Чарльз скончался [7].

Команда вся чрезвычайно взволнована происходящим. Чтобы разъяснить положение, вечером провожу беседу. Рассказываю подробно о недавнем колонизаторском прошлом Британской империи. Вспоминаю Редиарда Киплинга, призывающего англичан: «От Суэца правь к востоку»…

Тогда владения Англии простирались от Нила до Гонконга. По мере распада Британской империи и роста освободительного движения в колониях эта политика стала приобретать особое значение и стала строиться на «заморских обязательствах» Британии, последовавших после договоренности премьера Макмиллана с президентом Кеннеди о заполнении Англией «стратегического вакуума» между американскими флотами — шестым, средиземноморским и седьмым, действующим в западной части Тихого океана…

На четвертые сутки перехода справа по носу показались берега Африки.

Гвардафуй, или Рас-Асир, выдается далеко в море на восток, как исполинский каменный таран. Высоко над водой — башня маяка. Вот она, крайняя восточная оконечность Африки! Высокий, скалистый, обрывистый и какой-то мрачный, окруженный малоизученными, коварными течениями, этот мыс возбуждал ужас у мореходов древности. Мыс Пряностей, как называли его, упоминается Шахерезадой в рассказе о Синдбаде-Мореходе. А известный ученый, арабский лоцман XV века Ахмад ибн Маджид в своих «периллах» (лоциях), написанных от руки (три таких лоции-подлинника хранятся в Ленинграде, в собрании отделения Института народов Азии и Африки Академии наук СССР), предупреждает о необходимости держаться подальше от этого места. Проходим в пяти милях, но в бинокль видно все хорошо.