— Плохо с ним? Да? — спросила она у Сергея.

— Бредил всю ночь… Топор требовал. «Руби гужи!» — кричал.

Возок был маленький, и девочке негде было сесть. Она встала на запятки и всю дорогу поглядывала на Костю, надеясь перехватить его взгляд. Но воротник тулупа плотно закрывал лицо мальчика.

Пурга за ночь утихла, дали прояснились, деревья, опушённые инеем, стояли недвижимо и казались хрупкими, точно отлитыми из фарфора. Сухой снег визжал под полозьями.

С наветренной стороны изб, амбаров и сараев намело огромные сугробы с искусно обточенными гранями, с причудливо нависающими козырьками. В поле на буграх снег снесло, и обнажилась мёрзлая рыжая земля.

Подвода остановилась у крыльца больницы. Сергей, как маленького, взяв брата на руки, понёс его в помещение.

Костя заметил Варю и поманил её к себе:

— Бригадиром пусть Митя пока будет… А ты за теплицу отвечаешь. Понятно?

— Не беспокойся, всё сделаем. Ты лечись.

— Я долго не залежусь. Грипп у меня, наверное.

А на другой день Варя вновь бегала в больницу и узнала от санитарки, что у Кости Ручьёва воспаление лёгких.

На уроке девочка сидела, повернув голову к окну, и ей всё представлялись заснеженная Чернушка, полынья во льду, тонущий воз и Костя, бросившийся спасать коня.

— Ты совсем не слушаешь! — шепнула ей Катя. — Клавдия Львовна заметить может…

В перемену Варя рассказала восьмиклассникам, что Косте придётся пролежать в больнице не менее трёх недель.

Ребята приуныли. Это было совсем некстати. Приближались зимние каникулы, школьников ждали новогодняя ёлка, катание с гор, лыжные состязания, к которым Костя уже начал готовиться.

— Вот это хлебнул водички! — огорчённо сказал Паша. — Дорогонько ему купание обойдётся…

— Что говорить! — отозвался Вася. — Будоражил нас, подгонял, а теперь сам застрянет, как воз в распутицу… А всё через кого? Через одного недотёпу… — И он покосился на Витю, который, не решаясь подойти к ребятам, медленно собирал учебники и тетради.

— Тихо, ты! — одёрнул его Митя. — Не знаешь разве, что Витя во всём повинился, от отцовского заступничества отказался? Думаешь, легко это?..

— Ты, Новосёл, помолчи! — сказал Паша. — Я тебе потом всё растолкую…

И хотя ребята ничего обидного Вите не говорили, но мальчику казалось, что в душе они негодуют на него и никогда не простят Костиной болезни. Он ходил подавленный, молчаливый.

— Вы Вити Кораблёва сейчас не сторонитесь, — сказал Фёдор Семёнович школьникам. — Помягче с ним будьте. Поддержите его…

Дома Никита Кузьмич с досадой посматривал на приунывшего сына:

— Что, брат, достаётся тебе? Не принял моей подмоги, так уж пеняй на себя… выкручивайся теперь как знаешь.

Но потом, не выдержав, он начинал собираться в школу:

— Так уж и быть, поговорю я с директором. А то ведь заклюют тебя, на ногах не устоишь.

— Совсем это не нужно, — сдерживала его Галина Никитична. — Ты лучше Витю спроси, как к нему в классе относятся. Не похоже, чтобы его заклевали…

И Витя всё чаще и чаще становился на сторону матери и сестры. Он стал мягче с ними, предупредительнее. Часто Витя и Галина Никитична вместе шли в школу, и между ними завязывались откровенные разговоры.

Когда же в сумерки сестра собиралась за водой, мальчик отбирал у неё вёдра и сам отправлялся к колодцу. Возвращался он обычно не скоро, так как пережидал, чтобы от колодца все разошлись, ставил на лавку в кухне тяжёлые вёдра и жадно пил холодную воду.

Как-то раз, возвращаясь вместе с ребятами из школы, Витя заметил мать. Она тянула к речке маленькие круторогие санки с плетёной корзиной, наполненной бельём. На повороте санки раскатились, и корзина опрокинулась в снег.

Варя с Катей первыми кинулись к Анне Денисовне, помогли поднять корзину, собрали мокрое бельё.

— Тётя Нюша, давайте мы повезём, — предложила Варя, хватаясь за верёвку. — А вы сзади придерживайте.

Подбежал запыхавшийся Витя:

— Это вас не касается… Идите своей дорогой!

Он отобрал у девочек верёвку, впрягся в санки и потянул их к речке.

— Не иначе, где-нибудь медведь издох! — ахнула Катя. — Витька Кораблёв бельё повёз полоскать! Чудо из чудес!

— Да-а… событие! — улыбнулась Варя.

Витя спустился на лёд и остановился у края проруби.

— Вот спасибо, сынок!.. Иди теперь. Я одна управлюсь, — сказала Анна Денисовна.

Витя оглянулся: девочки всё ещё стояли на высоком берегу.

— Нет… Я с тобой побуду, — тихо сказал он. — Давай пополощу! — и потянулся к корзине с бельём. Мать с удивлением покосилась на сына:

— Тогда уж лучше вальком постучи…

Витя взял тяжёлый, слегка изогнутый валёк и, присев на корточки, принялся изо всех сил колотить им по белью. Колючие брызги, как мелкий песок, летели в лицо, звучные удары валька далеко разносились по реке, и им отвечало такое же звучное эхо.

От ветра и ледяной воды пальцы на руках вскоре зашлись, стали неповоротливыми, чужими.

Вите очень хотелось сунуть их за пазуху или в варежки, но было неловко перед матерью, которая то и дело погружала руки в прорубь и, казалось, не чувствовала холода.

— Ты не храбрись, погрей пальцы-то, закоченеют! — посоветовала мать. — А на меня не смотри — у меня руки дублёные.

Витя немного подышал на пальцы и, раззадорившись, решил всё же пополоскать бельё. Выхватил из корзины рубашку и окунул её в прорубь. Ледяная вода, как кипяток, обожгла пальцы. Витя отдёрнул их, и течение утянуло рубашку под лёд.

— Мама… я рубаху утопил, — растерянно признался мальчик.

Мать покачала головой, потом рассмеялась и махнула рукой:

— А туда ей и дорога!.. Она латаная и не по плечу тебе. А старое, что ж его жалеть… — Анна Денисовна распрямила поясницу и пытливо посмотрела на сына: — Как в школе-то? Очень ребята косятся на тебя?

— Да нет, не особо. Может, что и думают про себя, только молчат…

— Ничего, ничего… Переболеешь — сладитесь, слюбитесь… Ребята у нас добрые. Ты бы Костю-то проведал. Как он там?..

Витя замялся. Он не раз подумывал о том, чтобы сходить к Ручьёву в больницу, поговорить с ним с глазу на глаз, но никто его не приглашал туда, а пойти одному у мальчика не хватало решимости.

— Схожу как-нибудь, — пообещал он матери.

Но вот дня через два Варя после уроков объявила, что сегодня восьмиклассники могут навестить Костю.

Ребята сбежали вниз, разобрали стоявшие за крыльцом лыжи и через школьный сад заскользили с холма вниз, к больнице.

Задержался лишь Витя Кораблёв.

— У тебя что? Крепление не держит? — спросила у него Варя. — У меня запасной ремешок есть. Возьми!

— Да нет… Уже исправил… — Витя вдел ногу в крепление и, помявшись, спросил: — А он что, Ручьёв… и меня звал?

— Понятное дело, всех!

— Тогда пошли! Догоняй! — обрадовался Витя и, с силой оттолкнувшись палками, покатился со «школьной горы».

Он мчался напрямик, ловко объезжая заснеженные кусты и стволы деревьев, взвихривая на поворотах веера снежной пыли. Вскоре школьники подъехали к больнице. Но к Косте сегодня их не пустили. Пробравшись к окну, они пытались посмотреть в палату сквозь оттаянные кем-то «глазки» в замёрзшем стекле, но увидеть ничего не успели: из-за угла вышел больничный сторож и разогнал школьников.

Кораблёв в эти дни жил неспокойно. Восьмиклассники как будто не сторонились его, и всё же на сердце было нелегко. Мальчику всё казалось, что он перед ребятами, особенно перед Костей, в неоплатном долгу.

— Что ты как в воду опущенный ходишь? — как-то спросила его Варя. — Встряхнись! Можно подумать — обижают тебя в школе.

— Я на ребят не жалуюсь… — Витя помолчал, потом смущённо признался: — Только мне для вас такое сделать хочется… что-нибудь особенное!

Что особенное — он и сам хорошо не знал. Может быть, случится пожар или кто-нибудь будет тонуть, и Витя первый бросится на помощь. Или Костя Ручьёв из-за болезни сильно отстанет в учёбе, и он возьмётся подготовить его к экзаменам…