P. S. Не показывайте мои письма своему дяде…
Я прижимаю пенис к твоей щеке
Его конец касается твоего уха
Медленно ласкай мою мошонку
Твой язык нежный как вода
Твой язык острый как нож
Красный как кровь
Его кончик дразнит меня
Мой пенис истекает слюной
Твой зад меня влечет
Он открывается как твой рот
Я обожаю его как небо
Я поклоняюсь ему как огню
Я пью из твоей расщелины
Раздвигаю твои голые ноги
Открываю их как книгу
И читаю там свою смерть.
Бабетта закурила только что скрученный косячок, когда я вскрикнула от неожиданности.
— Что? Что такое? — воскликнула она, бросившись ко мне.
— Я сейчас получила мерзкий стих, — выдавила я из себя, силясь улыбнуться, прочитав первые строки с отвращением, смешанным с любопытством. — Воспевающий анальный секс.
Мне не терпелось ему ответить. Бабетта, повторив стих несколько раз, сделала вывод:
— Как видишь, этот парень уже в твоей постели. Я бы даже сказала, что он предается в ней разврату.
Элли
Дорогой мой, будьте уверены, никто ничего не знает, тем более мой ангельский дядюшка…
Последние четверостишия очень красивы… Когда я вас увижу?
Месье
Я этого очень хочу, но не лучше ли будет подождать?
Элли
Подождать? Но зачем ждать? Вы хотите прислать мне другие стихи?
Месье
Есть какая-то магия в том, чтобы говорить о таких вещах, не зная друг друга… но долго я не продержусь…
— Мне нравится ваше имя. Элли. Элли, Элли, Элли.
— От вас оно звучит как красивая мантра. Впрочем, меня это не удивляет: я всегда знала, что мое имя не лишено эротизма.
— Так странно, у вас другой тон в СМС.
— Другой? Вам нравится, когда я более раскованна?
— Раскованна? Забавно… Нет, мне нравится в вас все.
— Но все же вы не спешите со мной встретиться.
— Нет, я мечтаю об этом… но мне так нравится наше общение…
— И правда, это литературное напряжение очень приятно. От него теплая волна в животе.
— Вот видите! Оно пикантно… восхитительно… Во вторник утром?
— Отличная идея — во вторник утром!
— Где мы сможем встретиться?
(Наверное, Месье не следовало мариновать меня так долго.
Или Бабетте не нужно было так рано уходить. Оставшись одна, я не могла сохранять видимость нравственности.)
— У меня есть идея, но боюсь показаться вам непристойной.
— У нас с вами все пристойно… но даже непристойность мне по душе… Так где?
— Я имею обыкновение работать в отеле, потому что дома меня все отвлекает. Поэтому, предлагая вам это, я просто приглашаю вас зайти к себе на работу. Я часто останавливаюсь в пятнадцатом округе, на улице Волонтеров.
— Запомнил… вы меня интригуете… значит, улица Волонтеров. Я вас оставляю. Пишите мне еще…
— Обязательно напишу.
— Возможно, я увижу вас во сне…
— Завтра обязательно отчитаетесь, доктор.
Элли
Дорогой мой!
Вот запоздалый ответ на один момент в вашем письме, не дающий мне покоя.
Значит, вы пытаетесь задавить мои девичьи ощущения своим мужским опытом… ладно… По-вашему, женщина может желать только пенис. С нетерпением жду момента, когда признаю вашу правоту, но пока очень сомневаюсь, что когда-нибудь смогу сказать: «Мне неважно, кому отдаться. Главное для меня сейчас — это пенис».
Может, со мной уже и случалось нечто подобное. Но, чтобы дойти до такой стадии, я должна быть в полубессознательном состоянии.
Бог мой, но как же тогда поэзия? Я с трудом могу поверить в то, что женщина может до такой степени уподобиться животному, чтобы искать только эту часть мужчины, пусть и фундаментальную.
Хотя, конечно, у меня бывали ночи, когда я ворочалась в своей постели, задыхаясь от всепоглощающего желания. Так что, может, вы и правы… возможно, тогда мне было нужно только это. К тому же как-то вечером подруга поведала мне похожую историю. В стиле Питера Пена, вы увидите, но я уверена: вы оцените ее по достоинству. Итак, дело происходит по ночам. Я говорю «по ночам», потому что их несколько. Везде темно, хоть глаз выколи, время позднее, и малышка на втором этаже, томящаяся в своей розовой девичьей спаленке, извивается на влажных простынях, не в силах уснуть, буквально распятая этой настоятельной потребностью быть наполненной мужчиной — единственным действом, превращающим девочку в женщину. Я заметила, что в подобных случаях бесполезно пытаться удовлетворить себя самой, поскольку вместо спасения получаешь дополнительную стимуляцию и, как только заканчивается оргазм, снова возвращаешься к тем же мыслям. Несколько раз я ловила себя на том, что, лежа в кровати, жду, когда кто-нибудь откроет мою дверь — все равно кто — и овладеет мною. Неважно, кто это будет, — соседский сын, вечно торчащий у окна и тщетно подстерегающий меня, водопроводчик или даже вор. Главное — это тело мужчины. Тело, руки мужчины, его властные потребности, опьяняющий и греховный запах. Я ждала его, как ждала в детстве того, когда же Питер Пен влетит в мое окно. Впрочем, история про Питера Пена довольно забавна. Не так давно я писала одному парню: «Тебе известно, что Господь придумал ночные рубашки для того, чтобы девочки не надевали под них трусиков? Думаю, именно за этим Питер Пен прилетал к Венди. Наверняка эта маленькая шлюха спала раздвинув ноги».
Вы читали эту сказку Джеймса Барри? Мне кажется, это самая красивая и грустная история на свете, повествующая одновременно о смерти детей и пробуждении детского эротизма. Поскольку я уверена: она была голой под своей ночной рубашкой… да еще этот капитан Крюк!
Я просто пытаюсь сказать: желание у девушек, вызывающее невыносимую бессонницу, трогательно тем, что оно абсолютно парадоксально и безнадежно. Я знаю мало девчонок своего возраста, которым повезло испытать настоящий оргазм в объятиях мужчины. Под «настоящим» оргазмом подразумеваю тот, который возникает от проникновения.
Не знаю, в чем причина. Может, в том, что в двадцать лет наше тело еще напоминает неисследованный континент? Или в том, что ребята нашего возраста не имеют достаточного опыта, чтобы понять наши потребности?
Как бы то ни было, удовольствие нам проще доставить себе самим. Но когда нас обуревает это почти истеричное желание секса, справиться с ним в одиночку мы не можем. Поскольку взывает к мольбе не только та часть тела. Желание, поднимающееся из глубин чрева, требует мужского присутствия, просто из чисто животного инстинкта, потому что так задумано природой, потому что физиологически мы созданы для того, чтобы цепляться за спину мужчины, который наполняет нас собой. И сможем ли мы при этом испытать оргазм, уже неважно. Так что в этом смысле вы, возможно, правы. «Главное — пенис».
Однако это непросто и почти унизительно — чувствовать себя до такой степени примитивной. Готовой пресмыкаться, умолять.
А теперь хочу вернуться к тому, о чем вы вкратце упомянули в одном из своих первых писем, — вы не помните, что говорили о своем пристрастии к Мандьяргу и Калаферту моему дяде. Зато вы рассказали о том моей матери на уик-энде в Джерси, или что-то в этом роде. И вот она голая правда: где-то полгода назад моя мать, в очередной раз застав меня с Калафертом под мышкой, воскликнула: «Не понимаю, как ты можешь это читать!». На что я ответила: это, возможно, одна из самых лучших книг в мире. И тогда она сказала мне что-то вроде такого: «Забавно, ты бы нашла общий язык с одним из коллег Филиппа».
Я:?
Мама: «Один из хирургов клиники обожает эротическую литературу».
Вот такая история. Вот кому мы на самом деле обязаны этими сообщениями, которыми обмениваемся уже несколько дней.
Разумеется, им необязательно об этом знать. Но вам это известно лучше, чем мне.
Уже половина четвертого.
Еще раз извините меня за возможные опечатки и орфографические ошибки, просто в этот час я уже себя плохо контролирую…
Элли
