К разрушениям, причиненным бурей, прибавились разбитые во время боя стекла окон, еще одна сломанная дверь, пятна крови на палубе. Звеня пригоршнями патронов в широких карманах, с винтовками за плечами, расхаживали по палубе матросы и кочегары. Вышедшие, наконец, на свободу арестованные собрали вокруг себя толпу любопытных. Со всех сторон сыпались вопросы, и освобожденные узники едва успевали отвечать. Человек, убивший капитана, по фамилии Гринблат, играл роль вожака всей тройки. Он подошел к Андрею и сказал:

— Первым делом надо поставить людей на вахту и послать кочегаров в машинное. Смотрите, мы пляшем по волнам, как лоханка.

— А почему я? — спросил, внезапно изумившись, Андрей. — Почему я должен распоряжаться?

— Не торгуйтесь, товарищ, — сказал арестованный. — Вас послушают, а это главное. Я ведь знаю, — отвел он еще не сорвавшееся с уст Андрея возражение. — А затем пойдемте в кают-компанию и решим совместно, кому командовать.

— Ну, ладно! — сказал Андрей и, обернувшись к команде, громким голосом заявил: — Загурняк, ты пока за боцмана. Гони народ на вахту. Домой пойдем, — чтобы никто вола не вертел. Яковчук, возьмись-ка за машинное. Кочегаров к топкам поставь да посмотри, что за народ там в машинном оставался. Может, кого надо заарестовать, так ты их в каюту арестованных отправь. — Тут Андрей спохватился и, словно извиняясь, посмотрел на Гринблата. — Фу, черт, привыкли мы вас арестованными величать. Давай знакомиться! Как вас всех зовут?

— Ну, со мной вы уже немного знакомы, — с усмешкой сказал Гринблат. — Разве для других. Меня зовут Моисей Гринблат, а этого, — указал он на хромого, — Андрей Горленко, рабочий-металлист, а это товарищ Пруст. Он студент-медик, родом из Литвы.

— Ну, ладно, а то всё арестованные да арестованные. Так вот, ребята, — продолжал Андрей, — теперь давайте приведем корабль в порядок. Давайте возьмемся все скопом, а затем вечерком посовещаемся, как нам быть дальше.

— Товарищ, — сказал Гринблат, — дайте распоряжение, чтобы радиотелеграфист пересмотрел, ну хотя бы со мною, все радиотелеграммы капитана. Я думаю, нам надо знать, о чем он говорил с сушей. Мало ли что может быть!

— Верно, товарищ. Эй, товарищ Рогачев, займись-ка с товарищем Гринблатом по этой части.

Работа на палубе «Св. Анны» закипела. Все, начиная с Андрея и кончая юнгой, занялись делом. Мы с Кованым отправились в капитанскую каюту. Вооружившись секстантом, определили место «Св. Анны», перенесли его на карту и, рассчитав расстояние до ближайших портов и запасы угля, дали рулевому курс на порт Сан-Винцент на островах Зеленого Мыса, то есть туда, куда вел «Св. Анну» капитан. Пока продолжалась осада кубрика, судно ушло далеко на юг, и Мадейра оказалась теперь так далеко на севере, что у нас действительно не хватило бы угля до нее добраться.

Это решение было сообщено команде, Андрею и Гринблату. Разумеется, никто не возражал против такого решения. Затем мы приступили к осмотру книг и бумаг капитана, но сначала пересчитали кассу и передали все деньги и ценные бумаги Гринблату. К нашему удовольствию, мы нашли в железной шкатулке, ввинченной в стену над койкой капитана, наличных и чеков на солидные банки на сумму свыше тридцати тысяч рублей золотом. Это давало нам возможность закупить уголь и провиант не только до Марселя, но и до любого, самого отдаленного порта Средиземного моря.

Дружная работа всей команды в течение нескольких часов привела палубу в порядок. К этому времени помощник кока приготовил обед, имевший невиданный успех у голодной братвы.

Сам кок лежал теперь в капитанской каюте и больше всего горевал о том, что не может принять участие в общей работе. За ним усердно ухаживал медик Пруст. Он перевязал больному рану, к счастью, оказавшуюся легкой. У кока была навылет прострелена нога, но кость осталась целой, и Пруст обещал, что еще в Средиземном море кок начнет ходить по палубе.

После обеда состоялось совещание в кают-компании. На нем присутствовали мы с Кованько, Андрей, Яковчук, Кас, Загурняк, Гринблат с товарищами и все свободные члены команды.

— Ребята, сначала надо выбрать капитана, — сказал Андрей. — Мы еще не дома. Когда доберемся, — дело темное. Без порядка, без дисциплины дело наше картофельной шелухи не стоит. Называй, ребята, кого хотите в капитаны.

— Андрея! — закричал кто-то во всю ширь матросской глотки.

— Верно! — подхватили другие.

— А я за Николая Львовича, — робея, возразил Кованько. — Все-таки нужно знать...

— Андрея! — орали другие.

— Товарищи, минутку, — поднял руку Гринблат. — Мне кажется, что товарищ Кованько прав. Нам нужен капитан, знающий навигацию, способный вести судно и быть на месте во время стоянок в иностранных портах. Ведь нам придется еще иметь дело и с французами, и с англичанами, и с морской полицией, и еще мало ли с кем. Тут надо быть начеку. Я тоже за Николая Львовича. Он доказал нам свое хорошее отношение к команде, а чтобы он не чувствовал себя неловко, мы поступим так, как это делается в Красной Армии. Мы дадим ему комиссара, и комиссаром будет Андрей. Верно?

— Верно! — закричали матросы. — Вот ловко придумал!

— Ты, Андрей, будешь самым южным комиссаром на свете, — смеясь, сказал Кованько и хлопнул Андрея по плечу. — Почти у самого экватора. Вот это номер!

— Так-так-так, — сказал весело Андрей. — Как, ребята, возражений нет?

— Нет. Припечатано! — заорали матросы, поднимая руки. — Крой дальше!

— Ну, дальше легче! Предлагаю старшим помощником — товарища Кованько. Боцманом — Загурняка. Есть возражения? Нет. Ну, и ладно. Остальные все на своих местах. Только чур, ребята, это не в шутку. Кто забузит, взгреем, и не хуже, чем рыжий черт.

— Ты не пугай, комиссар, а то разжалуем, — смеясь, сказал Вороненко. — Еще, гляди, зазнаешься.

Андреи смеялся, обнажая большие белые зубы.

— Нет уж, брат, поздно, не разжалуешь. На, выкуси. — Он протянул ему выразительную комбинацию из нескольких пальцев.

— Скажите, товарищ Гринблат, — спросил Кованько. — Как это вы узнали обо всем, что у нас происходило? Ведь вы же сидели взаперти.

— Хм, — усмехнулся Гринблат, — взаперти-то взаперти, но где есть наш брат-революционер, там есть и конспирация и осведомленность. Сначала мы сидели в полной изоляции, совсем как в тюрьме. Тесно, грязно. Ну, в бурю мы едва не погибли. Но уже в пути, когда мы были в Норвегии и капитан жил на берегу, к нам по ночам стал пробираться Андрей. Он спускал нам сверху на веревочке пищу, табак и записки. Мы принимали все это через иллюминатор и отвечали ему записками. Так установилась у нас связь с командой. Потом стали мы разговаривать с солдатами из охраны. Ребята славные. Но с ними мы откровенничать боялись. Кашин держался враждебно. Старый служака, тупая голова и к тому же кулак-партизан. Из таких формировались самые стойкие кадры белых. А когда после бури на судне началось брожение, к нам стал заходить якобы с поручениями от капитана Сычев. Он и с солдатами вел какие-то переговоры и с нами говорил. Теперь-то мы знаем, что ему удалось сагитировать их, и они сначала не приняли участия в бою против нас, а затем даже примкнули к нам. Но какой-то он странный был, этот Сычев. Неразговорчивый. Удивляло нас, что он оказался не на стороне команды, и мы боялись провокации. Но он завоевал наше доверие решительным образом. Однажды ночью он принес нам в каюту сверток. В нем оказались два револьвера с запасными обоймами. При револьверах была записка: «Готовьтесь к бою!» Ну, тут уж сомневаться не приходилось — мы сообразили, что он прикинулся сторонником капитана только для того, чтобы помочь своим, матросам. Вот мы и приняли участие в бою. Да, бой был горячий. Революция на пароходе в океане.

— Вот так штука! — протянул удивленно Кованько. — Какие, оказывается, тут дела делались. А мы, как слепые котята, ходили. Но какой же все-таки прохвост был наш капитан!

— Вы, Сергей Иванович, еще не все-то знаете, — сказал Андрей.