Во второй половине дня за оружие взялись офицеры штаба армии и политотдела. Они залегли в руинах прибрежных улиц, отстаивая каждый дом и каждый метр земли.

Стойко удерживая в своих руках берег Волги, защитники Сталинграда прикрыли высадку первых барж с гвардейцами Тринадцатой дивизии.

Грудь Александра Родимцева украшала Золотая Звезда. Вторая рядом с ней загорелась позднее, после победы. Но ту, первую свою Звезду капитан республиканской армии Гешос Павлито — «русо камарадос Павлито» — добыл на древней и прекрасной земле Испании, когда под огнем врага формировал первые регулярные подразделения Народной армии, когда обучал испанцев владеть советскими пулеметами.

И вот командиру дивизии Родимцеву, теперь уже генералу, окончившему академию имени Фрунзе, снова предстояли уличные бои.

Боевой путь дивизии начался в августе сорок первого года. Тогда это еще был Третий воздушно-десантный корпус. Он участвовал в обороне столицы Украины города-героя Киева, сдерживал. Брага на реке Сейм, совершал дерзкие удары по тылам противника.

Двадцатого ноября, когда воздушно-десантный корпус переформировали в восемьдесят седьмую стрелковую дивизию, ее командиром стал Родимцев. То было тяжелое время многодневных ожесточенных боев за город Тим. Именно эти бои и явились рождением новой гвардии. Девятнадцатого января сорок второго года дивизию преобразовали в Тринадцатую гвардейскую. Приказ народного комиссара обороны так и гласил: «За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава».

Всю зиму — до самой весны — длились бои в районе города Щигры. А затем наступила полоса неудач на харьковском направлении.

В конце июля дивизия, находясь в резерве, расположилась в лесу волжской поймы против города Камышина.

Полки, батальоны и роты набирались сил. Дивизию пополнили и опаленные в боях бывалые воины, уже належавшиеся в госпиталях, и совсем еще юнцы, впервые надевшие шинель.

Начались тяжелые многокилометровые учебные походы и тренировочные переправы через Волгу. Наставниками были прославленные ветераны дивизии, ее лучшие стрелки и разведчики, истребители танков и пулеметчики. В ротах и взводах то и дело появлялась фигура в красноармейской гимнастерке и генеральскими петлицами — командир дивизии с утра и до позднего вечера отрабатывал с бойцами тактику уличных боев. Люди готовились к упорной обороне и смелым наступательным действиям.

Так продолжалось шесть недель, вплоть до двенадцатого сентября, когда поздней ночью пришел боевой приказ: переправиться в Сталинград!

Объявлена тревога. К ним здесь привыкли, учебные тревоги назначались нередко. Но теперь едва уловимые признаки говорили: вот оно, началось!

На рассвете в полках появились автоколонны резерва Главного командования, и машины стали поглощать взвод за взводом, батальон за батальоном. В движение пришла вся дивизия — десять тысяч человек.

На автомобили погрузили и разожженные кухни — пища продолжала вариться на ходу. Водители строго соблюдали дистанцию не меньше ста метров — в небе шныряли фашистские самолеты.

К вечеру дивизия расположилась в лесу. Стояла теплая осень, с деревьев уже слетала листва, устилая землю золотистым ковром. Здесь, поближе к городу, вражеские самолеты появлялись чаще. Но колонна надежно замаскировалась, и противнику нащупать ее не удалось.

Ночь принесла с собой короткий солдатский сон — его не могли нарушить ни разрывы бомб, ни гул отдаленной канонады, доносившейся со стороны реки.

А в штабах не спали. Там деятельно готовились к переправе.

Тринадцатой дивизии отвели участок в центральном районе Сталинграда, растянувшегося узкой лентой вдоль волжского берега на шестьдесят километров. Теперь уточняются участки, где предстоит действовать полкам и батальонам.

Склонившись над столом, начальник штаба дивизии подполковник Тихон Владимирович Вельский показывает командиру батальона Червякову направление на вокзал. Первый батальон сорок второго полка откроет переправу всей дивизии. Именно ему, Захару Петровичу Червякову, бывшему сумскому учителю начальной школы, а ныне старшему лейтенанту и командиру батальона, предстоит повести людей к занятому противником зданию вокзала и вышибить его оттуда. Как только батальон переправится, сразу же следует пробиваться к вокзальной площади.

Червяков впился глазами в карту. Надо решить уравнение со сплошными неизвестными. Куда причалит баржа, на которой будут переправляться? Да и вообще, что там ждет на берегу?

А потом, после удачной высадки, как разобраться в этом городе? И не отрываясь от карты, словно размышляя вслух, спрашивает:

— Маршрут?.. Какими улицами?..

— Никаких там улиц! — говорит начштаба. — Одни развалины. А вот ориентиры надо запомнить: Госбанк, универмаг, городской театр, гвоздильный завод… А там и вокзал. У вас будут проводники. Впрочем, вокзал и без проводника увидите. Он сам себя покажет…

Начальник штаба был прав. Где там разглядывать улицы, когда город в руинах! Бой пойдет напролом — сквозь кварталы домов, сквозь огонь и пули, что хлещут из-за каждого обломка стены…

На рассвете комиссар дивизии Михаил Михайлович Вавилов пришел к командиру сорок второго полка Ивану Павловичу Елину. Тот вместе с комиссаром полка Олегом Иольевичем Кокушкиным сидел на разостланной среди густого кустарника плащ-палатке. Они собирались завтракать.

Коренастый, с широким лицом, Елин был лет на десять старше приземистого Кокушкина. Комиссар был еще очень молод. Под стать молодости и его отвага. Об этом наглядно говорили награды, полученные им за полгода войны, — два ордена Красного Знамени.

Боевые дни сблизили этих людей. К тому же оба они сталинградцы. Командир полка родом из Дубовского района, комиссар работал до войны на тракторном заводе.

Двадцать два года назад Иван Елин, красноармеец отдельного артиллерийского дивизиона легендарной Азинской Железной дивизии, оборонял красный Царицын. Теперь он, уже командир гвардейского полка, снова у стен родного города.

— Вот и вернулись домой, Олег Иольевич… Не думал я, что еще раз придется воевать в этих местах, — проговорил Елин своим хрипловатым голосом.

— А я, разве я мог бы когда-нибудь поверить, что на моем тракторном будут рваться снаряды? — задумчиво ответил Кокушкин.

Как поведет себя завтра полк? Оправдает ли добытое кровью высокое гвардейское звание? Исход предстоящего боя зависит от мужества каждого из тех, кто сейчас забылся сном здесь в лесочке. Впрочем, в этих людях командир полка уверен!

Переправа началась с наступлением темноты.

Ночью же боевые задачи получили и подразделения. Так же как и командир первого батальона Червяков, его коллеги, командовавшие остальными батальонами, разглядывали чистенькие листы только что полученных карт и хмурились, стараясь разгадать, что таят в себе эти ровные квадраты кварталов. Комбаты прикидывали, пока что в уме, боевые задачи для своих рот, и всех тревожила одна мысль: подоспеет ли оружие?

В заволжском резерве дивизию вооружить полностью не успели. Предназначенные для нее карабины, пулеметы, противотанковые ружья запаздывали. А тут полки подняты по тревоге, враг прорвался, ждать нельзя. Было приказано выступать с чем есть, а вооружаться в бою.

Но вот комиссар дивизии Вавилов принес важное известие: Военный совет фронта позаботился, чтоб полк, который будет переправляться через Волгу первым, был отлично вооружен. Ящики с оружием уже в пути, они будут с часу на час…

Вскоре стали прибывать грузовики. Тут же в лесу, на небольшой поляне, построены все три батальона сорок второго гвардейского стрелкового полка: первый батальон — старшего лейтенанта Захара Червякова; второй — капитана Василия Андриянова; третий — капитана Виктора Дронова.

Развернуто алое боевое гвардейское знамя.

Воины подходят к дощатому столику. Они получают оружие и торжественно клянутся не выпускать его из рук, пока бьется сердце.