Поздно показывается огрызок ущербной луны. На вездеходе по трясине возвращается с переднего края генерал-лейтенант Лелюшенко. Молод, прост, энергичен. При тусклом свете коптилки над истерзанной цветными карандашами картой он объясняет битву за Ржев.
Это не локальный бой, это большая и длительная битва. Конечно, не развалинами второразрядного города дорожат немцы. Ржев - это ворота. Они могут раскрыться на восток и на запад. Один пленный сказал мне: «При чем тут Ржев?… Это начинается с пустяков, это может кончиться Берлином…»
В Ржеве немцы сконцентрировали крупные силы: девятая армия, которой командует генерал-полковник Модель. В начале битвы здесь находились 6-я, 87-я и 256-я пехотные дивизии. Потом немцы подвели 102-ю, 251-ю, 129-ю, 206-ю и часть 162-й дивизии. Наконец, сегодня генерал Модель бросил в бой две новых дивизии - 110-ю пехотную и 5-ю танковую. Передо мной пленные, которые пробыли в Ржеве один - десять часов, другой - всего четыре часа, - их с ходу бросили в бой.
Генерал Лелюшенко - танкист. Он хорошо понимает роль танков, но он и не фетишист: он знает, как бьют танки наши артиллеристы и бронебойщики. Он говорит мне, что за сегодняшний день немцы потеряли двадцать один танк.
На щербатом столе свеча и кипа немецких писем. Открытки - виды Нюрнберга, портреты фюрера, сомнительные красавицы. Я разбираю готические каракули: «Мы очень рады, что получили от тебя письмо, так как многие, находившиеся с тобой, погибли под Ржевом и сейчас газеты переполнены объявлениями…» Это писали родители ефрейтору Фердинанду Обергофу. А вот неотправленные письма солдат. Обер-ефрейтор Карл Хригс пишет в Варбург: «Поверь, Энне, подобного тому, что мы переживаем в последнее время, я еще не видел на войне. Русские танки нас буквально утюжат. От страха волосы становятся дыбом». А ефрейтор Вильгельм Гейнрих сообщает своей матери: «Здесь ад. Русские атакуют как дикие. Если так будет продолжаться, ни один из нас не выживет. Нервы разбиты». Я приведу еще отрывок из письма обер-ефрейтора Роберта Клопфа его брату, летчику в Торне: «Это нужно пережить самому, чтобы понять, что такое настоящая война. Здесь идет жесточайшая борьба - быть или не быть. Количество оружия, введенного в бой обеими сторонами, превосходит все пределы. В настоящее время русским удалось прорваться. Им, разумеется, не так важен город, их цели идут дальше. Они хотят уничтожить наши армии. К сожалению, в нашем полку потери больше, чем прежде в этой кампании. Ржев несколько дней горел. Сгорело много складов, более двух миллионов порций продовольствия погибло. Вообще дела плохи…»
Показания пленных говорят о тяжелых потерях немцев. Вот 256-я пехотная дивизия. У меня приказ ее командира от 14 июля. Генерал-майор Вебер в этот день напоминал своей солдатне о «блестящих победах» в Дюнкерке и Бретани. Не прошло и трех месяцев - от 256-й дивизии остались номер и могильные кресты. Врач этой дивизии Крегер Вольфганг, захваченный в плен, говорит: «Мы потеряли убитыми и ранеными свыше двух третей».
Пленный ефрейтор Карл Шрек 125-го зенитного полка рассказывает: «С продовольствием у нас стало, прямо скажу, замечательно. Выдают на роту, а в роте почти никого не осталось. Так что желудки наполнить есть чем». Он говорит безо всякой иронии: это неисправимый оптимист.
Нужно ли говорить о том, что велики и наши потери? Развалины Ржева стали полем воистину грандиозного сражения. Я гляжу на Волгу и невольно думаю о Сталинграде. Понимают ли американцы, как воюет Россия? Или еще и поныне они приравнивают к этим битвам стычки в Египте или на Соломоновых островах?
Несколько дней тому назад я ехал ночью к Ржеву. В моей машине был американский корреспондент Леланд Стоу. Мы промерзли, и я постучался в избу, чтобы отогреться. Старая крестьянка не хотела нас пускать: уж не немцы ли (в деревне немцы похозяйничали)? Увидав мою шинель, она нас впустила, но, услышав разговор на иностранном языке, в страхе воскликнула: «Немец, ей-богу, немец!» - показывая на Стоу. Я объяснил ей, что это американец. Тогда она простодушно сказала Стоу: «Голубчик, что же вы так плохо нам помогаете? Заждались мы вас!» В избе было пусто - немцы все сожгли или увезли. В углу на койке лежал спящий ребенок, и крестьянка сказала: «Это внучек мой из Ржева. Мать его убили, гады…» Мальчик что-то шептал со сна, и я увидел, как Леланд Стоу в тоске отвернулся.
Я снова возвращаюсь к Ржеву. Притихшая было артиллерия опять разбушевалась. Контуженый боец Даниил Прытков, в прошлом уральский сталевар, человек тридцати лет, с тонким изможденным лицом и с глазами лунатика, рассказывает мне, как он убил шестьдесят восемь гитлеровцев: «Не хочу я немецких автоматов, шестнадцать забрал, все роздал. Противно мне из немецких стрелять…» И вдруг, обрывая рассказ, он говорит: «Пойду туда…» - он показывает рукой на Ржев - зарево пожара в утреннем свете кажется свечой, которую забыли погасить.
16 октября 1942 года
Зарядили осенние дожди. Дороги фронтовой полосы, развороченные танками, превратились в топь. Даже «джип» не может пройти. Навстречу идут пленные немцы, они подняли воротники шинелей, с пилоток течет вода. Год тому назад немцы лихо шли по этой дороге к Калинину и к Москве. Правда, они проклинали русские дороги, но тогда им казалось, что перед ними только одна преграда - дорожная грязь. Год тому назад суматоха царила на московских вокзалах. Гитлер готовился к въезду в Москву. Теперь он говорит об обороне.
А немцы готовятся к зиме. Они увеличивают накаты на блиндажах, углубляют пути сообщения. Пленные говорят, что солдатам обещали выдать ватники, теплые шапки, маскировочные халаты. Бесспорно, на этот раз германское командование готовится к зиме. Но все же немцы говорят о предстоящих морозах со страхом. Оборона Сталинграда нарушила планы Гитлера. Немцы собирались в сентябре взять Ленинград и Грозный. Но сентябрь они положили на несколько улиц Сталинграда. Теперь зима на носу. Еще нет морозов, но фрицы уже мерзнут. Зима как будто будет поздняя, и все же она будет слишком ранней для немцев: им не удалось обезвредить русскую армию. Ведь все немецкие газеты полгода кричали, что в разгроме немцев под Москвой виновата русская зима. Геббельс создал миф о непобедимости русской зимы. Неудивительно, что немецкие солдаты с ужасом думают о надвигающихся морозах.
Я пробыл на фронте десять дней, Я не видел людей, сомневающихся в нашей победе. Усталые лица. Меньше слов. Что и говорить - наш народ устал от войны. Но эта усталость стала новой силой. Ведь все понимают, что борьба идет за самое простое: за право дышать. Так усталость переходит в ожесточение. «Противно мне здесь спать, лучше пойду на улицу, - говорит в избе одной освобожденной деревни солдат-сибиряк, он поясняет: - Немца еще не выветрили». «Устал я - нет, сил нет, хочу бить немцев», - бормочет другой солдат, москвич, рабочий, отец четырех детей.
Я видел, как наши части уничтожили 87-ю немецкую дивизию и очистили северный берег Волги от немцев. Атака прошла на редкость удачно, и наши потери ничтожны. А в наших руках трофеи - и вся артиллерия дивизии, и полковое знамя, и даже штаны немцев - фрицы поскидали портки, чтобы переплыть реку. Успех операции в значительной степени объясняется инициативой младшего лейтенанта Рашевского, нарушившего приказ: он повел свою роту вперед в 12.00, а атака была назначена на 13.00. Немцы знали, что артиллерийская подготовка еще не закончена, и отсиживались в блиндажах. Они не успели добежать до пулеметов. За ротой Рашевского двинулись другие. 87-я дивизия, первая прошедшая в 1940 году по Елисейским полям Парижа, была разгромлена. Что двинуло вперед Рашевского и его бойцов? Ожесточение, тот климат непримиримости, который стал климатом России. Его, а не морозов должны страшиться немцы.
В решении лейтенанта Рашевского сказалась инициатива. За год войны наши командиры многому научились. Нельзя научиться плавать на берегу. Нельзя научиться воевать в Нью-Йорке или в Шотландии. Когда немцы напали на нас, у них был боевой опыт. Год не прошел для нас зря.
