Пишет ефрейтор Рухман, еврей, из Ленинграда: «Брат мой погиб на фронте, защищая Ленинград. Отец и мать умерли зимой в Ленинграде. Сестра осталась в Витебске, наверно, погибла…»
Пишет старшина Наурзбаев, казах: «Мои два брата пали на поле брани. Я сейчас сражаюсь за Сталинград…»
Пишет лейтенант Ушаков, русский: «Мой старший брат, танкист, погиб в начале войны. Мой дом в Ельце немцы сожгли, увезли сестру Ольгу. Жена с ребенком убежала из Ельца, но вестей от них нет. Я не хочу жить иллюзиями - наверное, и они погибли».
Это могло бы погасить огонь, это его разожгло. Нельзя воевать без ненависти к врагу. Это знают французы, вспоминая «Drфle de querre», торжественные похороны немецкого летчика, приезд фон Тиссена и академические статьи во французских газетах о добродетелях и пороках Гитлера. Теперь французы созрели для войны, для ненависти, для победы. Они поймут нас. Наши фронтовые газеты печатают статьи солдат: «Вчера мы истребили шестнадцать гитлеровцев», - говорят даже не «убили», а «истребили» или «уничтожили», как о крысах или змеях.
Недавно я встретил красивую молодую девушку Павличенко. До войны она была одесской студенткой, теперь она снайпер. На Южном фронте она убила 309 фашистов. Она говорит об этом скромно, но с удовлетворением, Какая француженка не признает в ней родную сестру? Лейтенант артиллерии Макеев пишет мне: «Я хотел бы убить фашиста штыком или прикладом или задушить его своими руками». Какой француз не подумает: этот Макеев чувствует, как я…
Доколе окровавленная, но непобедимая Россия будет повторять, что война с немцами не рыцарский поединок и не футбольный матч?
4 сентября 1942 года
Есть часы, когда душа обнажена, когда можно говорить только с друзьями. Я пишу эти строки не для наблюдателей, не для тех, кто считает войну спортивным матчем, я пишу эти строки для солдат Сражающейся Франции. Эти солдаты оставили во Франции дом, работу, близких, они узнали горечь изгнания. В недавнем прошлом граждане великой державы, они стали солдатами маленькой армии. Они все потеряли, кроме сердца. В этом сердце ненависть к врагу и к предателям. В этом сердце любовь к родине. В этом сердце Франция. Нельзя унести родину на подошвах, но можно унести ее в сердце. В Жергови лакеи Гитлера принесли землю из разных провинций Франции, это была земля, испачканная испражнениями наци и грязными руками лакеев Вишбадена. Земля Франции в сердцах солдат Сражающейся Франции. Они поймут горе и гордость России.
Весной наш народ с доверием смотрел на запад. Мы взволнованно разворачивали газеты, сдерживая дыхание, мы толпились у репродукторов. Того, чего мы ждали, не случилось. Мы по-прежнему одни выдерживаем натиск врага. Мы многое пережили, мы переживем и это.
Не первую неделю наши бойцы защищают подступы к Сталинграду. Они отходят шаг за шагом, уничтожая тысячи немцев и обливаясь своей кровью. Тридцать дивизий Гитлер бросил на Сталинград: двадцать пять немецких, пять румынских. Я говорю только о дивизиях на одном маленьком участке. Полторы тысячи самолетов помогают немецкой армии штурмовать Сталинград. Многие из этих самолетов недавно были в Тобруке, в Бресте, в Гавре, в Гамбурге. Немцы решили вывести нас из строя до того, как наши союзники соберутся воевать. Немцы и рабы немцев штурмуют Сталинград, который Гитлер называет «крепостью», чтобы объяснить силу русского сопротивления.
Это и впрямь крепость: дело не в укреплениях, дело в мужестве защитников. Задымленные, изможденные, с красными от бессонных ночей глазами, не покидавшие поле боя больше месяца, они все же стреляют, кидают гранаты, идут в штыки. В городе, среди огня, женщины строят укрепления. Сталинград - вот символ России, в уменьшенном виде героическая трагедия этой войны.
Два дня тому назад лейтенант Васильков уничтожил три танка. Осколок снаряда раздробил ему руку. Лейтенант Васильков тогда сказал товарищам: «Без руки я не вояка. Но я еще уничтожу четвертый…» Он пополз под четвертый, обвязанный гранатами.
Таких Васильковых много: это весь наш народ. Но народ не масса, не собрание анонимов. Я знаю, что за границей многие склонны объяснить ожесточенность русского сопротивления отсутствием индивидуальности, семейного очага, очерченности частной судьбы. Мужество человека кажется некоторым чересчур «осторожным» людям неприятным, они предпочитают говорить: «Русские - это гигантский муравейник». А между тем у Василькова была жена, трое детей. Он хранил не только фотографию на сердце, но и горячую любовь в сердце. Может быть, эта любовь удвоила его силы?
Русские такие же люди, как французы или американцы. Русские тоже любят жить. У русских тоже любимые девушки, семьи, матери, плотная заросль горячих воспоминаний. Я видел мать. Она потеряла на войне четырех сыновей. Она могла проплакать свои глаза, но глаза ей нужны: она шьет гимнастерки солдатам. До войны она была учительница музыки. Она шьет гимнастерки и говорит: «Как мои мальчики - воюю»… У нее окаменевшее лицо Ниобеи. Ей сиротливо, пусто, что ее привязывает к жизни? То, что вело в бой ее сыновей.
Мне пишет лейтенант Иолович: «Моя жена нервничает, теряет надежду, спрашивает: «Когда конец?…» Она хочет оправдать это любовью ко мне. Я женился незадолго перед войной. 26 июня прошлого года у меня родилась дочь, а за два дня до этого я ушел на фронт и дочки еще не видел. Но сейчас не только такая любовь нужна, сейчас любить надо шире. Если бы она видела то, что видели мы в освобожденных от фрицев деревнях… Теперь нужно жить одним: убивать фашистских гадов».
Ненависть к врагу, любовь к родине - кто из солдат Сражающейся Франции не поймет этих чувств? Велика и многообразна Россия; кроме большой, есть у каждого солдата и своя маленькая родина. Часто слышал я мечтательные слова - в блиндаже, у батареи, на дороге, в госпитале: «Вот у нас места… красота!…» Один вспоминает березовую рощу и речку, в которой он купался мальчиком, другой - сухую, пахнущую полынью степь, третий - сибирскую тайгу и ружье охотника, четвертый - горы Кавказа. Это и есть земля, придававшая силы Антею, это и есть волшебство патриотизма. География переходит в историю. Француз сражается за свой Бекон-ле-Брюер и за Францию Жанны д'Арк, Вальми, Вердена. Русские комсомольцы помнят не только о прелести рощи или речки, но и о веках российской державы. Так комсомольцы зачитываются подвигами древних князей Дмитрия Донского и Александра Невского. Россию защищает Россия.
Нет у нас границы между фронтом и тылом. Вот город Тула. Прошлой осенью ее осаждали немцы. Тула выстояла. Эвакуировали на восток знаменитые оружейные заводы. Но осталась сотня старых рабочих, немного сырья и много упорства. В дни осады уже работали некоторые цеха: ремонтировали танки. Теперь Тула изготовляет минометы, снаряды, винтовки. Рабочий полк Тулы давно влился в Красную Армию, но имя за полком сохранилось, как почетное. А старые рабочие и женщины Тулы иногда работают по двадцати часов в сутки. Семнадцатилетний Ваня Прохоров пошел добровольцем на фронт. У него тульская винтовка, сделанная в 1899 году. С этой винтовкой воевали его дед и отец. На ней нарезки - по числу убитых врагов. Нарезок больше сотни, из них семь новеньких, сделанных Ваней. Мать Вани работает на заводе. Она говорит: «Тульское ружье хорошее. Пуля из него летит от самого сердца…» Еще лучше то сердце, от которого летит меткая пуля, - сердце Тулы, сердце России.
Я получил недавно замечательное письмо от одной женщины из Саратова. Фамилия ее Хитрова. Она - домашняя хозяйка. Теперь она работает четыре часа в день на дорожном строительстве. Она пишет: «Иногда слышишь, что теперь война, может быть, скоро всем конец, а поэтому не стоит ничего делать хорошо. По-моему, наоборот. Раз война - надо все делать еще лучше. А если раньше смерти умрешь, то и до победы не доживешь… В начале войны я смутилась. Услышу дурную сводку с утра, и все из рук валится. А теперь я окрепла душой. Услышу сводку, что наших потеснили, и говорю себе: а я назло немцам буду вдвое больше работать. Вот красноармейские штаны постираю, поштопаю. Не хочу умирать раньше смерти. Если где-нибудь рядом немецкий шпион, пусть он видит, что мы морально крепки, несмотря ни на что…» Разве эта женщина, стирающая солдатские штаны и работающая на дороге, не героиня из классической трагедии?
