Перефразируя французское выражение, мы можем сказать «deshonneur obliqe» («бесчестье обязывает»)-декабрьское бесчестье и разговоры о весеннем реванше требовали продолжения. Гитлер выбрал для начала наиболее удобный участок - наш керченский плацдарм. Он тщательно подготовил эту операцию.

Немцы сосредоточили при выходе с полуострова крупные танковые соединения. Они бросили в бой свыше пятисот самолетов. Они добились численного превосходства и вклинились в наше расположение. Наши части были вынуждены отойти на новые позиции.

Вскоре после начала керченской битвы советские части начали наступательную операцию возле Харькова. Первым ударом частям Красной Армии удалось прорвать фронт противника в двух местах.

Сильные бои продолжаются и на других фронтах. Так на Северо-Западном фронте позавчера наши части заняли два населенных пункта. На одном из участков этого фронта за первые десять дней мая уничтожено свыше четырех тысяч немцев. На Калининском и на Западном фронтах бои не замолкают: ряд «весенних дивизий» Гитлера сильно потрепаны.

С приходом весны партизанские вылазки сменились настоящими боями. На Брянском, на Калининском, на Западном фронтах отдельные партизанские отряды объединились и наносят немецким войскам чувствительные потери. Трудно порой сказать, где происходят самые ожесточенные сражения - на фронте или за линией фронта, в немецком тылу.

Успешно разворачиваются воздушные бои. Несколько дней тому назад на Калининском фронте наши летчики на «Харрикейнах» сбили изрядное количество немецких бомбардировщиков. На Брянском фронте вчера наш бронепоезд сбил два «Хейнкеля-111». Немцы пытаются прорваться к нашим большим городам, и зазеленевшие леса на запад от Москвы чуть ли не каждую ночь дрожат от падающих немецких бомбардировщиков.

Да, весна пришла! В Крыму жарко. Над Мурманском белые ночи. Вокруг Москвы стоит чересчур теплая предгрозовая погода. Огромная внутренняя сила воодушевляет Красную Армию.

Немцы упорно дерутся: под Керчью или у Харькова они защищают свое право не только терзать кашу землю, но и владеть Парижем, мучить греков и крошить старые английские города. На наших полях сейчас идет грандиозная битва за свободу нашу и мира. Европа не может ждать. Разговорами о втором фронте нельзя отвлечь ни одну германскую дивизию, ни одного германского солдата.

Мы слышали речи государственных деятелей Великобритании. Надо надеяться, что англичане услышат голос орудий.

26 мая 1942 года

Эта война богата контрастами. В немецком тылу не затихает партизанская война. Люди с охотничьими ружьями и с ножами нападают ночью на немецкие штабы. А в районе Харькова продолжаются гигантские танковые сражения, похожие на морские бои, где приходится говорить не столько о территориальном продвижении, сколько об уничтожении сухопутных кораблей противника. В Карелии можно проехать десятки километров фронта и никого не увидеть. А вот участок фронта, где бои идут за один дом, даже за одну комнату.

Город расположен на Западной Двине. В нем было много древних церквей, и городом интересовались, кроме окрестных крестьян, только археологи. Улицы были полусельскими. Во дворах мычали коровы, кудахтали куры, когда проезжал автомобиль, на него кидались с лаем собаки. Но городок был советским. В школах мальчики мечтали об авиации и об Арктике. Все знали, что сын огородника стал депутатом Верховного Совета, что касается дочки аптекаря, она любила перманентную завивку, а увлекалась Хемингуэем. В городе были даже кружок друзей испанского народа и курсы поэзии. Потом началась война. В город пришли немцы. Сначала они только грабили, но, когда к городу подошли русские, немцы стали убивать жителей. Эсэсовцы согнали четыреста человек: женщин, стариков, детей - и всех расстреляли. Немецкий комендант объявил, что «расстреляны евреи», но среди убитых было много русских.

Три месяца идут уличные бои. Когда подъезжаешь к городу днем, над развалинами низко стелются черные облака дыма. Ночью город пылает, - сколько может гореть город, в котором половина домов из дерева? Казалось бы, давно он должен был превратиться в гору пепла. Но он еще горит… силы города велики, и только человек еще упорней.

«За что сегодня идет бой?» - «За детский дом». Это не шутка. Двухэтажное каменное здание, здесь помещался детдом. Бойцы еще нашли среди гильз и мусора куклу с отбитым носом. Этот дом был превращен немцами в дот, в амбразурах мелкокалиберные пушки, в окнах верхнего этажа пулеметчики и автоматчики. За вывеской «Детский дом» сидел автоматчик. Русское орудие пробило стену. Русские ворвались в нижний этаж. Немцы убежали на верхний этаж. Лестницу они забросали гранатами. Тридцать шесть часов бой шел между двумя этажами. Один из красноармейцев, осмотревшись, заметил, что потолок деревянный. У русских был крупнокалиберный пулемет. Начали строчить от одного угла к другому. Наверху забегали. Потом закричали: «Рус, сдаюсь»… Дом захвачен.

В другом доме - здесь была фотография, еще валяются карточки молодоженов и детишек - борьба шла между двумя комнатами. Красноармейцы, высовываясь в окно, кидали гранаты в соседнее окошко.

Идут сражения за маленький домик, за ларек, за газетный киоск, за будку сторожа среди огородов. Отдельные немецкие гарнизоны из 25-30 солдат и офицера защищают дома, превращенные в дзоты. В мае уличные бои разгорелись с новой силой. В боях за одну улицу немцы потеряли свыше пятисот человек. Запах трупов и гари. Яркое, уже знойное солнце. И оскалы мертвых.

Немцы стараются поджечь деревянные дома, укрепленные русскими. Пожары приходится тушить среди боя. Саперы тащат мешки с песком, а если нужно, берутся за гранаты.

Подошли русские танки. Таких боев город еще не видал. За два дня от немцев очищено более половины города. Немцы ушли за реку. Теперь бои идут на другой стороне.

Ночью ползут к русским постам перебежчики. Их становится все больше. Один из них, солдат 257-го полка 83 ПД Вильгельм Штрейх, пьет чай и лопочет: «Это ад… ад…» Он католик из Прирейнской области, религиозный человек, он в ужасе рассказывает: «В церкви мы убивали женщин… полковник приказал… звери… у нас полторы тысячи раненых в подвалах, а их даже не перевязывают… полковник сказал, что, если мы сдадимся, будут отвечать семьи… у меня жена, мать… Это ад… ад…»

Город горит. И будто улыбается мертвый немец на улице. Рядом с ним расплющенная детская кровать, томик стихов и пробитая пулей жестяная вывеска магазина «Торты. Пирожные. Сдоба». Пламя пожара кажется бледным и нарисованным среди золота заката. Так изображали ад художники пятнадцатого века. В двадцатом веке так воюют.

29 мая 1942 года

Белые ночи, они и над плененной Норвегией, над настороженным Стокгольмом и над Ленинградом. Время бессонницы, время для чудаков и влюбленных. В нереальном ночном свете мир представляется иным, меняются пропорции, перемешиваются перспективы. Фантазия севера никогда не была цветистой, яркой, необузданной. Север прежде всего стыдлив. Но он отнюдь не скромен, он многого хочет и многого требует. «Все или ничего» - этот вызов прозвучал на далеком севере. И люди севера в самой романтике оставались непримиримыми. Кто лучше поймет героизм Ленинграда, нежели горняки Кируны, моряки Норвегии, пасторы в деревянных домах, тоскующие о справедливости, студенты Лувда и Упсалы, для которых и в наш век страсть выше сварки металлов?

Я не хотел говорить ни о белых ночах, ни об Ибсене, ни о родстве архитектуры Стокгольма с архитектурой Ленинграда. Но иногда становится невтерпеж. Тяжело человеку, который знает и любит Норвегию, который понимает ее драму, пережить, что несколько сот изменников, авантюристов, босяков, родившихся в Норвегии, называются «норвежским легионом», что и они приложили свою руку к покушению на Ленинград.

Может быть, норвежцы смогут простить напавшей на них большой стране и пепел городов, и могилы. Не знаю. Но Квислинга они не простят. Я говорю не «Квислингу», но «Квислинга» - покорителям мало было убивать, они захотели унизить.