Перед весенними битвами Гитлер хочет приободрить своих солдат, потерпевших зимой поражение. Он пускает слухи о новом «колоссальном» вооружении немцев. Он распространяет вздорные сообщения о слабости Красной Армии. Вряд ли солдаты 16-й армии обрадуются, услыхав по радио рассказы Берлина о том, что в русских полках теперь только шестидесятилетние старики и шестнадцатилетние подростки…
Сейчас не время говорить о наших резервах. О них расскажут летние битвы. Я побывал в одной из резервных частей, видел молодых, крепких бойцов, хорошо обученных и хорошо экипированных. Настроение в резервных частях прекрасное: все понимают, что враг еще очень силен, но все понимают также, что враг будет разбит. Прошлым летом люди помнили о Париже, о Дюнкерке, о Крите. Теперь они помнят о Калинине, о Калуге, о Можайске, о Ростове. Ненависть к захватчикам воодушевляет резервистов. Прошлым летом Германия представлялась русскому крестьянину государством, фашизм еще мог сойти за газетное слово. Теперь фашизм стал реальностью - сожженными избами, трупами детей, горем народа. Между Нью-Йорком и Филиппинами не только тысячи миль, между ними - мир. Сибиряк чувствует, что под Смоленском он защищает свою землю и своих детей.
Наши заводы хорошо работали эту зиму. Не стоит напоминать, в каких тяжелых условиях протекала эта работа. Миллионы эвакуированных показали себя героями. Есть у нас танки. Есть самолеты. Наши друзья часто спрашивают: «А как показали себя американские истребители? Английские танки?» Легко понять чувства американского рабочего или английского моряка, которые хотят проверить, не напрасно ли пропал их труд. Отвечу сразу: не напрасно. Я видел немецкие бомбардировщики, сбитые американскими истребителями. Я видел русские деревни, в освобождении которых участвовали английские «матильды». Но правда всего дороже, и друзьям говорят только правду: у нас фронт не в сто километров, и на нашем огромном фронте английские и американские истребители или танки - это отдельные эпизоды. Достаточно вспомнить, что все заводы Европы работают на Гитлера. И Гитлер самолеты не коллекционирует. Гитлер не копит свои танки - его самолеты и танки не во Франции, не в Норвегии, они даже не в Ливии - они перед нами и над нами.
О втором фронте говорят у нас повсюду - в блиндажах и в поездах, в городах и в деревнях, женщины и бойцы, командиры и рабочие. Мы не осуждаем, не спорим, мы просто хотим понять. Мы читаем цифры ежемесячной продукции авиазаводов США и улыбаемся: мы горды за наших друзей. И тотчас в голове рождается мысль: какой будет судьба этих самолетов?
Мы говорим о втором фронте как о судьбе наших друзей. Мы знаем, что теперь мы воюем одни против общего врага. Вот уже триста дней, как война опустошает наши поля, вот уж триста ночей, как сирены прорезают наши ночи. Мы пошли на все жертвы. Мы не играем в покер, мы воюем. Судьба Ленинграда, его истерзанные дворцы, его погибшие дети - это символ русского мужества и русской жертвенности. Накануне весны мы говорим о втором фронте как о военной мудрости и как о человеческой морали. Так мать, у которой все дети на фронте, глядит на другую - ее дети дома…
26 апреля 1942 года
Недавно наши бойцы захватили два мешка с немецкой полевой почтой: письма на фронт и письма с фронта. Я просидел ночь над листками, покрытыми готическими буквами. Не скажу, чтобы это было увлекательным чтением. Нам теперь приходится все время заниматься душевным миром гитлеровцев. Это примитивный и скучный мир. Лучше разводить кроликов или наблюдать за барсуками. Немец выпуска 1942 года однообразен, заранее знаешь все, что он может написать своей невесте и невеста напишет ему.
Все же немецкие письма назидательное чтение. Если они не открывают нам ничего нового в психологии, они помогают в оценке военного положения. Немецкая армия развинчена. Солдаты начали думать, а для гитлеровских солдат - это микроб смертельного заболевания. Из десяти писем восемь полны жалоб, шесть дышат сомнением, три отмечены отчаяньем. Конечно, эта статистика случайна: что значат триста писем по сравнению с миллионами солдат? Но это не первые письма, которые я читаю. Прибавьте сотни дневников, рассказы пленных, секретные немецкие сводки. Немецкий солдат усомнился в победе - таково главное завоевание зимней кампании 1941/1942-го.
Однако во многих письмах еще чувствуется надежда на весну. «Весной начнется большое наступление», «Когда подсохнет, мы двинемся вперед», «Весной будет большая игра - или выиграем, или продуемся». Немцы надеются не столько на майское солнце, сколько на майские танки. Офицеры вместо «мая» часто ставят «июнь» или более туманно - «лето». Так или иначе все говорят о готовящемся наступлении.
Один штабной офицер философствует: «Основной удар, по-видимому, определяется проблемой нефти. Кроме того, для фюрера операции в России связаны с мыслями о победе на всех фронтах, и я не удивлюсь, если мы здесь должны расчищать дорогу к последним восточным бастионам Англии…» Другой офицер в письме к другу, находящемуся в Париже, мечтает: «Если нам удастся весной занять политические центры России, мы сможем повернуться на запад, и тогда мы будем справлять рождество в Германии - с английскими плюм-пудингами…»
Гитлер все надежды возлагает на моторы. Танки и авиация, авиация и танки - вот его козыри. Германия не спала зиму. Она готовилась к тем боям, которые, по всей видимости, будут решающими. Конечно, не спали и русские. Предстоят большие танковые сражения, и небо по оживлению не уступит земле.
В течение двух последних месяцев, разговаривая с пленными, я слышал все те же ответы: «Недавно из Франции…», «Недавно из Бельгии…», «Недавно из Голландии…». На прошлой неделе я встретил пленного фельдфебеля Макса Германа, который объяснил, что он со 104-й группой транспортных самолетов прибыл из Ливии. Я не знаю, верно ли, что фон Рундштедт уехал с Украины в Париж. Возможно. Но вместо одного Рундштедта из Франции на Украину прибыли десятки тысяч солдат.
До сегодняшнего дня Гитлеру удается воевать на одном фронте. Мы это не только знаем, мы это чувствуем.
Теперь многое зависит от решительности наших друзей - я говорю это прямо, как человек, знающий силу и слабость демократий. Давно уже сказали, что война - это не только наука, это еще искусство. Остается добавить: война - это еще чувство. Будь у людей большая голова и крохотное сердце, не было бы в яслях детей и не было бы на свете победы.
Мы видели среди трофеев самолеты, выпущенные с немецких заводов в феврале 1942-го, орудия, изготовленные немцами в марте 1942-го. Гитлер их не коллекционирует, он воюет. Радостно мы встречаем описания английских операций на французском побережье: мы верим, что это разведка. Вчера зенитчики читали при мне о десанте в Булони, о резиновых подошвах, которые помогли англичанам. Потом один из них сказал: «Здорово!… Но вот когда у них во Франции окажутся не только бесшумные подошвы, а и шумные пушки, тогда дело пойдет к победе… Почему я говорю о том, что Гитлер не коллекционер самолетов или танков? Свыше трехсот дней мы воюем как можем - изо всех сил. Первые в мире мы нанесли тяжелый удар слывшей непобедимой германской армии. И вот мы читаем, сколько самолетов производят США, сколько танков изготовляют доминионы…
В мирное время стены Лондона перед троицей покрывались плакатами: «Лето во Франции…», «Лето в норвежских фиордах…», «Лето в Швеннингене…», «Лето в Остенде…». Может быть, эти слова горят на звездном небе затемненного весеннего Лондона?
Передо мной немецкий приказ командующего 18-й армией «О подготовке зимней кампании 1942-1943». Гитлер забыл о своих «молниях»… Но брать Гитлера осадой - это значит погубить вместе с фашизмом труд многих поколений, это значит оставить нашим детям, пустыню. Тот, кто хочет все сберечь, может все потерять.
11 мая 1942 года
Люди с севера как никто умеют ценить солнце, цветы, весну! Бойцы этого батальона - северяне. Ласково жмурясь, они глядят на первые подснежники. Воздух особенно прозрачен, а стволы берез кажутся подвенечными платьями. Принесли почту. Одно письмо - комиссару. Он прочитал его, отошел в сторону, потом снова стал читать. Он говорит бойцам: «Слушайте - это письмо всем нам от матери Гоши».
