- Откуда у вас плита? - Я искал повод, чтоб отказаться.

   - Да вот, подобрал как-то кусок нихрома, намотал на карандаш, - объяснял он наличие в своем номере электроплитки.

   Двадцать первый век. Веку за полдень. Но что делать, если пожароопасные приборы в боксах запрещены.

   - Женщины будут, две. Они пока тоже избегают меня. Кебаб сделаю. Если не давать мужчине жрать, а женщине кушать, то им не до отношений. Ты любишь пряности? Ах, черт...

   Переминаясь с ноги на ногу, он наступил на мой саженец и сломал его.

   Грибоедов уже выковырял ямку и теперь вложил в нее корневища березки, вместе с грунтом завернутые в какую-то ткань, которая со временем должна была в земле раствориться. Джус бесцеремонно вынул деревце из его лунки и вставил в мою.

   - Это волюнтаризм! - возмутился Грибоедов.

   - Не говори гадостей, - невозмутимо сказал Джус. - Впрочем, ладно. Пойду принесу.

   Он воткнул лопату и отошел. Деревце, разумеется, я тут же вернул Грибоедову. Он в ответ что-то пробормотал.

   - Что? - переспросил я.

   - Опасный тип, - понизив голос почти что до шёпота, доложил он. - Кажется, из спецназа депо. Знаете, сколько там отморозков? - Я знал. Не много, но есть. - Я вижу, он и вам неприятен. Живете на одном этаже? - посочувствовал он.

   Этот псевдо-Грибоедов имел сходство со знаменитым портретом работы Крамского. Только флегматичности в его лице было, пожалуй, больше. Да очки он уже несколько дней, как снял. Но всё ещё приволакивал ногу.

   - Давайте завтра вечером или даже пораньше приходите ко мне. А то вы от него не отвяжетесь. Я во втором корпусе, можете даже заночевать. Я очень скоро выписываюсь, а комнату вы оставите за собой. Там у нас литературная секция. Интереснейшая интеллигенция собирается.

   - Какое твоё? - сказал подошедший Джус, держа на весу два деревца.

   Я взял у него саженец.

   Накануне Джус мне напомнил о нашем ужине при свечах. Я сказал, что окончательно еще не решил, однако, как только стало темнеть, крадучись покинул корпус. Пробираясь на цыпочках мимо двери Джуса, я никаких признаков предстоящего шабаша не обнаружил. Ни женский смех, ни чарующие напевы, ни даже запах подгорелой баранины не коснулись моих органов чувств. Мне даже показалось что за дверью темно. И пусто - как может быть пусто только в бескрайнем космосе.

   - Сюда! - прошипел Грибоедов, как только я, покрытый мурашками, чуть отошел от подъезда.

   Он схватил меня за руку и увлек в кусты.

   - Опасно! - шипел он мне в ухо. - Он знает и непременно придет! Я теперь сам в опасности! Я не могу подвергать себя опасности из-за вас. Мне завтра выписываться. А послезавтра - паром. Меня уже ждут на воле. - Слово "опасно" и производные от него он в полминуты произнес раз десять, чем изрядно меня взвинтил. Я мгновенно потерял голову. - Я вас на стройке укрою, - продолжал шипеть и волочить меня через сквер Грибоедов. - Я сам строитель и там неоднократно бывал. Скучаю, вот и хожу. Познакомился с прорабом. У него в вагончике и спрячетесь эту ночь. А завтра объявите администрации. Впрочем, если это по каким-то причинам для вас неприемлемо, то прораб вам поможет бежать. Вывезет на грузовом пароме. Вас, конечно, найдут по фанку. Но зато вы избавитесь от преследований этого негодяя. Переждёте в походящем подполье, а там...

   Если у меня еще оставались сомнения в том, что Джус негодяй и преследователь, то они тут же исчезли.

   Футбольное поле мы пересекли бегом. Под идущей на убыль, но всё еще яркой луной. Я всё пытался ускорить рысь, однако этот черт, Грибоедов, подволакивал ногу, приходилось подстраиваться под спотыкливый ритм этого иноходца.

   Стройплощадка была огорожена и освещена по периметру. Мы влезли в какую-то щель, обогнули огромную кучу щебня. Мне показалось, что стропы у ближайшего подъемного крана покачиваются и поскрипывают. Я почти ничего не соображал, будучи на грани паники и готов был шарахнуться от любого движения.

   Дверь вагончика была не заперта. Мы вошли. Грибоедов открыл жалюзи, и в помещение от лампочки на ближайшем столбе влился свет. Под окном был откидной стол и пара тоже откидывающихся сидений, как в железнодорожном вагоне былых времен. В дальнем углу стоял металлический шкаф. Стены были обшиты пластиком, который кое-где поотстал, обнажив детали каркасных конструкций. К одной из таких конструкций он меня и пристегнул, профессионально защелкнув наручник на моем запястье, а потом на стальном профиле. Я и сообразить ничего не успел, недоуменно дергая руку.

   - Спокойно, дядя. Фининспектор пришел, - сказал Грибоедов совершенно другим тоном, твердым и немного насмешливым.

   - Финансовый? - тупо спросил я, подергивая цепочку. Впрочем, я уже предвидел ответ.

   - Финальный, - сказал лже-Грибоедов. - Бога прогневишь - смерти не даст, как говорит народная мудрость. А еще она говорит: на Бога надейся, а сам не плошай. Мы с тобой тоже не станем плошать. Пока это Господь нас приберет... А при нынешнем разгуле депо Ему и вовсе затруднительно будет.

   - Так ты с ним заодно? С этим... - спросил я, сам сознавая, что говорю очевидную глупость. Джус, конечно, в этой истории совсем ни при чем.

   - Еще чего. Я в одиночку работаю, - сказал Грибоедов-Каспар.

   Будь у меня хотя бы полчаса времени, а в руке что-нибудь увесистое, я бы выломал арматуру из хлипкой стены. Я бы за полчаса весь вагончик разнес на кусочки. Однако ни времени, ни железяки этот бывший Грибоедов мне подсовывать не собирался. Он открыл шкаф и вынул оттуда полупрозрачную пластиковую канистру, под горлышко заполненную содержимым. Двадцать литров, вполне достаточно, чтобы спалить и меня, и вагончик, если это бензин.

   - Да, но как тебе тело так быстро спроворили?

   - Дурачок, - сказал оборотень. - Да ты присмотрись, это ж статус-стандарт. Такие подсовывают интеллигенции. У тебя стандарт полицейского, уж извини. Я-то о теле заранее позаботился. Чтоб ты меня за Грибоедова принял. Сам Грибоедов давно выписался.

   Собственно, большого сходства не требовалось. Предыдущего Грибоедова я почти не знал. Достаточно было приблизительного соответствия протопортрету работы Крамского.

   - А очки?

   - Да что очки. - На секунду его интеллигентский профиль замер на фоне окна. За окном мне почудилось какое-то движенье. Впрочем, в этой моей последней жизни мне постоянно что-нибудь чудилось. - Можешь сам нацепить любые. Вот нога - это существенно. Хотя могли быть и более трагические изъяны.

   - Выходит ты знал, что у тебя с той ходкой ничего не получится? Заранее подготовился ко второй?

   - Почему не получится? Кое-что получилось. Ты теперь очень другой. А следующая ходка тебя еще глубже опустит. И не думай, что я на этом остановлюсь. Будет еще и еще, если понадобится. Нас воскресят, возможно, накажут, но рано или поздно я снова тебя найду, чтобы опустить в самое беспросветное лузерство.

   Сбросив личину, он внутренне преобразился. Стал энергичен, весел, агрессивен, зол. Словно и не был в аду, и явно находил удовольствие в своем положении. У меня даже мелькнула мысль: уж не за счет ли моего лузерства он так воспарил? Впрочем, это соображение возникло значительно позже.

   - Зачем ты со мной так? - спросил я. И уточнил. - С нами.

   - Так надо. Для твоего блага. Для нашего, - в свою очередь уточнил он. - Ты даже не представляешь, насколько мы друг с другом повязаны. Если б ты знал истину, брат, и если б ты ее принял так же, как я, без выпендрежа и сомнений, то... Всё склонилось бы пред нами. И Европа, и Азия. И черножопая Африка с Кейптауном на конце. - Он нагнулся над канистрой, свинтил крышку. В канистре оказался и вправду бензин. - Все со временем объясню. Вот только сойдемся поближе. Возможно, после этой ходки скажу. Или прямо там, если не забуду. Ты мне напомни - тебе ж интересно, не мне.

   - Душегуб! - машинально сказал я, в тот же миг осознав, насколько это слово оказалось уместно.