В зале поднялось нечто невообразимое.

— Перестаньте ёрничать, Хук! — рявкнул выведенный из себя смехом зала Токадо.— Не забывайте, кто вы и где находитесь!

— Мистер Токадо,— спокойно поправил его Соломон.— Я прекрасно помню, что я человек и выступаю на заседании Совета Директоров Лиги с цель разоблачения заговора, равного которому еще не знало человечество — с целью разоблачения заговора против самого человечества!

Смех оборвался, и в зале повисла напряженная тишина. Люди боялись посмотреть друг на друга… вернее, теперь у них даже не возникало такого желания. Все, как один, смотрели на огромного длинноволосого бородатого мужчину за кафедрой, желая и в то же время страшась услышать, что он еще скажет!

— По-моему, вы окончательно сошли с ума, мистер Хук…— В наступившей тишине голос Токадо прозвучал обвиняющим гласом прокурора.— Или же сами стоите в центре обрисованного вами заговора! — Похоже, вместо того, чтобы взорваться, Председатель сумел плевком погасить тлеющий кончик запала.

— Я вовсе не сошел с ума, господин Председатель,— размерено произнес Аксель,— и не я заговорщик…

— Кто же тогда?

— Вы!!! — громом прозвучало в наступившей тишине.

В следующий миг рука Акселя взметнулась, и некий снаряд, как выпущенный из пращи камень, метнулся к лицу Токадо. Толстый японец не успел среагировать, лишь глаза его расширились от ужаса, когда сидевшая в голове Председателя Крыса увидела, как мгновенно расправившаяся паутина оплела ее убежище и тугой петлей затянулась на шее. Все это происходило в полнейшей тишине, запечатлевалось в объективах телекамер и фотоаппаратов. На Акселя кинулся ближайший из сидевших за столом директоров, но, в отличие от директора Токадо, Соломон Хук оказался готов к нападению. Один из костылей, превратившийся в его руках в грозное оружие, обрушился на голову нападавшего, опрокинув его навзничь. Среди людей началась паника, по проходам зала к сцене уже бежали охранники, и никто не мог сказать наверняка, люди они или нет. Но когда Аксель выхватил из кобуры бластер и выстрелил в лицо одного из директоров, все — и бегущие к сцене, и замершие в ступоре растерянности — одновременно остановились, и у каждого мелькнула одна и та же мысль: этот волосатый парень сошел с ума! Они молча наблюдали, как, словно при замедленной съемке, падает на стол тело убитого на их глазах человека. Падает и никак не может упасть! Наконец оно с грохотом повалилось на белую скатерть и успокоилось навек. По крайней мере всем так казалось до тех пор, пока затылочная часть черепа «убитого» не откинулась подобно крышке люка и наружу не метнулось небольшое существо неясных очертаний и цвета слоновой кости, но Аксель ждал этого, и мгновенно разрядил в беглеца бластер. Обугленный труп пилота повалился на пол, и в тот же миг среди находившихся в зале директоров началась странная эпидемия обмороков. Оставшиеся на ногах члены Совета оторопело смотрели, как между их ног шныряют крохотные существа, и только Аксель с Мтомбой, ругаясь на чем свет стоит, тщетно пытались помешать беглецам. Через минуту зрелище ограничилось трупом Токадо. В сетке затянутой вокруг его головы бесновалось голое тело Крысы, тщетно пытавшейся разорвать сверхпрочную паутину ловушки.

* * *

— Я давно начал подозревать,— подумав, произнес Аксель,— что дело здесь не ограничивается простыми экономическими мотивами, хотя поначалу все выглядело как конкурентная борьба.

— И ты так ни разу и не поколебался в своей уверенности? — Алекс насмешливо прищурился. Впрочем, он не считал, что старый друг хвастается — ни прежде, ни — насколько он сумел убедиться — теперь подобной слабости за ним не наблюдалось.

— Ну как же…— Соломон усмехнулся в бороду и отпил из стакана.— Я ведь не непогрешимый пророк Мохаммед. Когда после возвращения с Яна я разговаривал со Стенсеном, я почти поверил, что ошибался, что именно он — основной персонаж разыгравшейся на наших глазах драмы, а основной побудительный мотив — овладевшая им бредовая идея мирового господства.

— И что же тебя разуверило?

— Не что, а кто, — поправил друга Хук.— Сам Стенсен и разуверил, назвав похитителей дочери крысами.

— Ничего не понимаю.— И Оварунга потряс курчавой головой.

— А это нельзя понять,— согласился Соломон,— это можно только почувствовать.

Он выразительно посмотрел на друга.

— Наверное, каждому хотя бы отчасти знакомо состояние, когда мозг усиленно работает над проблемой, не имея в своем распоряжении фактов, беспомощно цепляясь за ничего, на первый взгляд, не значащие мелочи. Говорят, Менделеев именно таким образом увидел во сне свою знаменитую Периодическую таблицу элементов. Дураки называют это слепым везением, на самом деле все значительно сложнее.— Он посмотрел на африканца поверх кромки стакана и усмехнулся, заметив, как недоверчиво покосился на него старый друг.— Вижу, что не убедил тебя.— Он на секунду задумался.— Давай подойдем к вопросу с другой стороны. Каков Стенсен? — Он вопросительно посмотрел на друга, но на собственный вопрос сам же и ответил.— Сильный, не привыкший к излишним церемониям мужчина, неизменно получающий все, что ему нужно, потому что именно он стоит у руля и правит, куда ему заблагорассудится. И вдруг у него — почти Бога! — крадут дочь! Каково его отношение к похитителям?

— Сволочи! — подсказал Алекс.

— Верно,— кивнул Аксель.— «Ублюдки», «подонки» и прочие нелицеприятные определения, среди которых превалируют нецензурные выражения. Спрашивается: при чем здесь «крысы»? Отметьте и еще один момент. Стенсен явно знал похитителей, а в таких делах есть, конечно, исполнители, но они — всего лишь безликие статисты. Главная же фигура — заказчик. Тем не менее, Стенсен говорит о «крысах», то есть гнев его направлен не на одного человека, а на всех, причастных к похищению, лиц. Мне это показалось странным… И потом — крысы не занимаются киднеппингом! Они крадут сыр, колбасную кожуру, хлебные корки, но никак не взрослых дочерей властных претендентов на мировое господство!

— А не слишком ли ты увлекся своей теорией? — усмехнулся Мтомба. Сейчас, когда все волнения позади, он мог позволить себе поиронизировать над рассуждениями друга.

— Может быть…— Аксель сделал большой глоток и равнодушно пожал широкими плечами.— Но я привык доверять ощущениям, и, как видишь, не ошибся. Если хочешь, я просто отметил тогда эту фразу, как странность, о которой не следует забывать, — и только. Кстати, не с нее начались мои подозрения. До этого, сразу по возвращении, я отметил еще один факт, долгое время не дававший мне покоя. Это — запах Токадо.

Аксель допил очередную порцию виски, поставил пустой стакан на стол и с невозмутимым видом стерпел смех Мтомбы и нескрываемое изумление Алекса.

— Ты что же, нюхал Толстяка? — Африканец, наконец, успокоился, но, сформулировав вопрос, вновь расхохотался особенным, членораздельным смехом: «Ха! Ха! Ха!»

Соломон хладнокровно перенес повторный приступ Оварунги, и когда тот, наконец, успокоился, как ни в чем не бывало пояснил:

— Удивляешь ты меня, дружище. Ты превратился в кабинетного сыщика — это скверно. Ты привык читать газеты, выслушивать донесения агентов, рыться в рапортах и, суммируя чужие мнения, делать свои умозаключения. Ты разучился добывать факты САМ! А ведь то, что я сказал, не так глупо… если, конечно, не ржать, а поразмыслить над услышанным здраво.— Аксель выразительно посмотрел на друга.— Токадо, как и все тучные люди, страдает повышенной потливостью и, как следствие, активно пользуется дезодорантами. Не надо обладать носом спаниеля, чтобы учуять стоящий в его кабинете запах. Запах, который исчез без следа, когда я вторично посетил нашего друга после своего возвращения с Яна и его — из клиники доктора Фуджи.

— Ну и?…

— Войдя в кабинет, я просто отметил этот факт и тут же забыл о нем. Ты ведь помнишь ситуацию тех дней — смерть Анны, знакомство с очаровательной Лори…