За поспешными действиями Василия Николаевича Степанов угадывал интригу по смещению с занимаемой должности действующего генерала. Подозревая, он не допытывался, не желая вмешиваться в местную служебную возню.

         Помог случай.

         Степанов серьёзно переживал за безопасность супруги. Прокурор – Яков Андреевич и племянница были « в теме». Их работа в прокуратуре напрямую зависела от судьбы Странника. Жене же Степанов ничего не сказал, и она не предполагала опасности. Безбоязненно ходила по Магадану, куда хотела. Жила она вместе с  племянницей мужа, её грудным младенцем и прокурором  на квартире полковника, удивляясь, отчего супруг отказался от хлебосольного гостеприимства.

         Степанов не открывал, что прячется в камере СИЗО, объяснял: пропадает сутками на работе в связи с оперативными обстоятельствами, подготовкой к задержанию особо опасного рецидивиста.

         Нагрянув как-то к полковнику, Степанов не обнаружил жены. Сердце его сжалось. Узнав от Василия Николаевича, в каком направлении отправилась гулять супруга с племянницей и женой самого полковника. Майор выехал на служебной машине за ними.

         Квартира полковника находилась в центральной части города. Просторные улицы зазывали вывесками магазинов. В супермаркете, где обычно отоваривалась супруга полковника, прогуливающейся троицы не оказалось. Не было их и в соседнем магазине тканей.

         Майор обежал двухэтажный торговый центр. И там пусто, во всех секциях. Дурное предчувствие сосало под ложечкой. От отчаяния опускались руки. Степанов выглянул в окно и заметил знакомую женщину, беседовавшую с водителем служебной машины.

         Перепрыгивая через две – три ступени, майор буквально скатился вниз. С водилой говорила эвенка Рудник. Она расспрашивала о Степанове, увидев его входящим в магазин.

         Водила отнекивался, имея строжайшее указание не разглашать, кого и куда возит. Бедный сержант не знал, как отвязаться от назойливых вопросов эвенки.

         Степанов кивнул Рудник. Бросалось в глаза, что она повзрослела и устала от жизни. Лицо вытянулось, остро торчали скулы, глаза горели нездоровым напряжённым блеском.

- Пойдёмте, я покажу, - сказала Рудник и потащила Степанова через дорогу.

         Широкими шагами майор пошёл следом, читая волю в маленькой фигуре эвенки, укутанной в  длинный застиранный плащишко, под которым позвякивали порванные застёжки на китайских сапогах.

         Они свернули за угол, и Степанову предстала ужасная картина. Позже он узнает, то были «цветочки». За широкой витриной парикмахерской в кресле под колпаком сидела его жена и сушила уложенные волосы. Рядом с женой под колпаком расположилась другая женщина с до боли известным лицом. Парикмахерша. Она зашла в место, где прежде работала, чтобы сэкономить у подруг на стрижке. Как говорится, на халяву и дёготь сладок.

         Супруга полковника за столиком делала маникюр. Племянница Степанова листала модный журнал, скучая. Она ещё не определилась, что делать с головой. К младенцу Грише, которому пришла пора кормиться, назад на квартиру не торопилась.

         Парикмахерша естественно не знала ни жены Степанова, ни полковничьей супруги, нм племянницы. Женщины сосуществовали мирно. Видно было, жена Степанова о чём-то спросила Парикмахершу. Та ей ответила.

         Один майор сознавал опасность. В любую минуту мог подскочить со своими пацанами Странник, чтобы забрать любовницу. Тогда кошмар возобновился бы вновь. Лиду, жену Степанова, Странник прекрасно знал по Москве. Нежданной встречей он воспользовался бы на полную катушку.

         Степанов рванул внутрь. Он схватил Парикмахершу выше кисти. Парикмахерша завизжали уязвлённой пантерой. Женщины вокруг тоже закричали.

         Пластмассовый колпак сушилки слетел с крепежа и покатился по полу. Парикмахерша споткнулась и упала. Степанов потянулся за ней и тоже упал.

Изогнувшись, Парикмахерша врезала ему каблуком под дых.

         С растрёпанными волосами она побежала к служебному выходу. Рудник попыталась преградить ей дорогу, но получила раскрытой пятернёй царапины  по лицу.

         Степанов с пола ухватил Парикмахершу за ногу. Она повторно рухнула, отбрыкиваясь.

         Услышав, как работницы называют Парикмахершу Ольгой, Странник с Кощеем называли её лишь по кличке, Степанов сказал, защёлкивая на тонких кистях наручники:

- Когда-то, Ольга, ты была человеком!

- Это когда на самосъёме после работы стояла?! – окрысилась Парикмахерша. -  Майор, не лыбся. Странник тебя найдёт. У него руки длинные. Зря он тебя в тундре не шлёпнул. Я советовала!

                                                               7

                                                   ДЕД   И   УРОД

         Рудник пригласила Степанова в квартиру, где обреталась. Четырёхкомнатная принадлежала Попову. Он пригласил эвенку из жалости и для компанейства, чтобы в квартире убиралась да помогала деду готовить.

         Степанов подивился, как классно в наше время стали жить отставные шаманы. Мебель в зале стояла морёного корейского дуба. Унитаз, куда майор попросился по малой, сиял лакированным красным деревом.

         Попов вышел из просторной белокафельной кухни. На шее висел синий фартук. На покое дед увлёкся приготовлением мясных и рыбных блюд, допуская Рудник лишь к нарезке салатов и варке борща. Острый тесак поблескивал в огрубелых в морозной тундре кистях деда. Маленькие глазки нехорошо поглядывали из-под разросшихся седых бровей. Степанов решил, что Попов осудил  приглашение милиционера на квартиру и с удовольствием тесаком бы пырнул. Мысль была не совсем правильная, и Степанов отогнал её, списав на нервы.

         О прошлом роде занятий Попова напоминали  пёстрый бубен и голова медведя на стене, медвежья шкура на полу, оленьи рога, прибитые вместо вешалки. В клетке скакал попугай. Дед пытался создать уют.

         В комнатке Рудник на тумбочке стояла в рамке размытая, сделанная «мыльницей» фотография покойного жениха  Яна.

         Из детской кроватки с писком, напоминавшим свист летучих мышей, полезло странное уродливое создание, младенец – девочка с вдавленным, будто пяткой пробитым лбом, пульсирующей гематомой на шеей, жутко перекошенными глазами, ртом круглой ощеренной дыркой с единым молочным зубом. Дочь Рудник – Маня держалась за кроватку ручками с шестью пальцами и хрипло квохтала. Она пыталась гулить, что свойственно новорождённым, но уродство голосового аппарата выдавало кряжистое сопение стариков.

         Степанов невольно отпрянул. Рудник погладила девочку по вспотевшей

липкой головке:

- Вот произвела зверушку от этого подонка. Силой он овладел мной, и боги тундры мстят.

         Эвенка без сомнения и твёрдо выдала слова. Степанову сейчас неуместно было спорить с ней, доказывать случайность природной ошибки и отрицать идолопоклонство. Деревянное вырезанное из пня эвенское чудище глядело из угла спальни. Выпуклые глаза его чем-то напоминали бессмысленный блуждающий взгляд девочки.

- Мы каждый день с Рудник молимся, - сказал Попов, замерший с тесаком в проёме дверей. Сочувствие из его интонации выветрилось, осталась попытка объяснить нежданно свалившееся богатство – ковры на полах и стенах, плазменный телевизор, бар с иностранными напитками для гостей.

         Рудник взяла девочку на руки. Чтобы дитя не орало, сунула в рот младенцу розовую соску. Единственный вылезший зуб скользнул по резине со скрежетом. В глазах Рудник пробежало затаённое сочувствие. Она не отказалась от ребёнка в роддоме. Возможно, это что-то значило, кроме религии и морали предков.

         Прошли на кухню. На ходу Попов закрывал двери в комнаты, чтобы майор не клал глаз на роскошную обстановку.

         Рудник присела на стул:

- Теперь вы понимаете, почему я его так ненавижу. Этот Странник или Пут-  ник от меня не уйдёт. Выследила его сучку…