Солдаты в наступившей тишине, казалось, очень громко разговаривали, одни ругались, другие смеялись, и по-видимому, от сознания, что остались живы медленно попарно, по трое шли к насыпи, то и дело вскидывая головы и всматриваясь в небо.
Состав, еще не совсем разгруженный, не доезжая до поворота, остановился. Паровоз дал гудок и снова попятился назад, набирая скорость. Подошел старший лейтенант Агафонов. - Вот сволочи! Так они нам и работать не дадут! - с ненавистью в голосе произнес он. - Надо командованию доложить. Это, видать, только разведка. Теперь жди гостей!
- Видимо, так, - согласился с ним лейтенант.
- Раненые, убитые есть? - спросил он, оглядываясь по сторонам.
- Вон, Котеньков, - тихо сказал лейтенант, указывая головой на кучу гравия.
- Где? - не видя за гравием тела Котенькова, спросил Агафонов.
- Да вон, за гравием.
- Жаль старика, - снимая фуражку, упавшим голосом произнес старший лейтенант. - У него семья большая, не знаешь?
- Жена и трое детей.
- Да. Какая нелепость!
- Перед этим, только что, говорил, отдыхая на платформе: "Так воевать можно… - И на тебе, - произнес задумчиво лейтенант. - Судьба...
В наступившей паузе лейтенант пытался представить, как будут вести себя далеко отсюда совсем ему незнакомые жена и дети Котенькова, когда получат похоронку о нем. Представить их у него не получалось: появились в памяти мать, сестренка, соседи. Все те, которых он видел раньше.
- Куда мы его? - коротко спросил лейтенант, боясь назвать фамилию солдата, который с полчаса тому назад разговаривал с ним.
- Да, о чем он спрашивал? - подумал лейтенант. - Да, вспомнил. Просил, чтобы молодого солдата, как выразился ефрейтор Васин, салагу, отпустить к женщинам, чтобы они ему крапивой задницу нашлепали. И говорил еще, что у него есть семья и дочь взрослая. А теперь уж ничего ему не надо ..,
- Надо отнести его в сторонку, пока я свяжусь с батальонным, - сказал старший лейтенант, посматривая на часы.
Лейтенант подозвал солдат и приказал им отнести тело Котенькова под куст боярышника, росшего недалеко от трассы, на склоне бугра, и прикрыть его плащ-палаткой.
Паровоз, подавая сигналы короткими гудками, подогнал под разгрузку платформы. Лейтенант скомандовал солдатам приступить к разгрузке.
- Ну, смотри здесь, я пошел, - сказал старший лейтенант и, повернувшись, пошел неспеша, стараясь ногами попасть на каждую шпалу.
Мирно шипел паровоз, а чуть дальше от них на линии дороги, стуча кувалдами, солдаты забивали костыли в шпалы, закрепляя рельсы.
Все кругом было таким же, как и вчера, обыденным, повседневным. Казалось, что ни природе, ни людям, работающим вдали, нет никакого дела до той трагедии, которая только что произошла здесь на платформе, и лишь людям, видевшим ее вблизи, было как-то не по себе.
Они работали молча, с каким-то остервенением. Не стало слышно тех разговоров, тем более шуток и смеха, которые то и дело раздавались раньше. Лишь неприятный скрежет лопат о гравий, пыхтящий шум паровоза, стоявшего невдалеке под парами да доносившийся перестук кувалд нарушали напряженную тишину, возникшую между работающими людьми.
Лейтенант с тревогой посмотрел туда, к самому горизонту, куда уходила насыпь дороги, где работали женщины, и ему перед глазами предстала девушка, которую он видел дней семь тому назад, когда они проходили по трассе. Она показалась ему красивой, хотя ее лицо было покрыто слоем пыли и грязи, глаза из-под косынки, надвинутой на лоб, сверкали добротой, смелостью и дружелюбием.
Ее широко открытые глаза как бы призывали его окунуться в их бездонность.
И когда она разговаривала со старшим лейтенантом, и когда она слушала его ответную речь, посматривая изредка в его сторону, он видел ее глаза и их призывность, направленную на него. «Может, я ошибся?» - думал он, глядя сквозь воздушное марево, стоявшее в неподвижном воздухе над трассой.
"Эх! - вздохнул он. - Если бы не служба," - и, повернувшись, пошел к платформам. Взял у стойки запасную лопату, взобрался на одну из платформ и вместе с солдатами стал разгружать гравий.
- Товарищ лейтенант! - крикнул сержант Мохов, - мы что, без вас не сумеем разгрузить?
- Сможете, я не сомневаюсь, - не разгибаясь и продолжая кидать лопатой гравий, произнес в ответ лейтенант. - Но, думаю, помочь надо, быстрее кончим, отдохнем.
Вначале лейтенант вспотел, дышать стало труднее. Но он знал, что такое состояние долго держаться не будет, и продолжал усиленно махать лопатой. Гравий был мелким и сухим, лопатой брался легко, и бросать его с платформы было одно удовольствие.
Одну платформу разгрузили быстро и, дав сигнал машинисту, чтобы продвинул дальше платформы, сели передохнуть.
- А где похороним Котенькова? - когда присели на отдых и закурили, спросил сержант Мохов.
Старший лейтенант пошел узнать у батальонного, - ответил лейтенант.
- Скорее всего повезем в город на общее кладбище.
- Он же не гражданский, а военный, значит, надо хоронить вместе с солдатами, - вмешался в разговор Васин.
Те солдаты и офицеры, которые погибли при освобождении города, уже собраны и похоронены в братской могиле, - начал пояснять лейтенант. –
Что же теперь из-за одного нашего Котенькова будут братскую могилу раскапывать?
- А почему бы и нет? - сказал Васин. - Он такой же солдат, как и все, а поэтому и похоронен должен быть так, как и все.
- Да я что, против? - возмутился лейтенант. - я бы в свое удовольствие не только предал его тело земле, а и памятник мраморный поставил, и не в городе, а здесь вон на том бугорочке (и он показал рукой на выступавшую земляную площадку нависшую над косогором и хорошо видную с трассы), чтобы каждый проезжающий в послевоенное время снимал шапку, а паровоз приветствовал могилу сигналом гудка, отдавая дань солдату, погибшему при строительстве дороги, так необходимой для разгрома фашистов на Курско-Белгородском направлении. А в мирное время эта дорога на вес золота будет стоить для этих степных, считай, районов. Так что, ефрейтор Васин, наш Котеньков вполне заслуживает той площадки и хорошего мраморного памятника на ней. Но это в будущем, - поднимаясь, произнес лейтенант, - а сейчас пошли разгружать гравий. А то как бы не повторили налет фашисты.
То, что они прилетят, он знал наверняка, а вот когда, тут только приходится гадать.
Два "мессера", конечно, прилетели на разведку и по своей разбойничьей привычке расстреляли несколько обойм по ничем не защищенным людям. "Они не страшны и особого вреда не принесут, - думал Мишкин. - А вот если с ними пожалуют бомбардировщики, то все наши труды могут пойти насмарку".
- Давай, ребята поднажмем! - покрикивал лейтенант на солдат и так работающих с огоньком, и сам не отставал, заряжая их своим примером.
Гравий под умелыми рабочими руками подавался быстро, и не прошло часа, как еще одна платформа была разгружена.
"Осталось две платформы - это на два часа и полчаса на отдых, - думал лейтенант, опершись на черенок лопаты. - должны к вечеру управиться."
Платформы разгружать, наконец, кончили.
Хотя солнце над землей стояло еще высоко, но напряженность дня, выпавшая на долю солдат, сказывалась. Это было заметно по тому, как они натружено, медленно отчищали рельсы от гравия.
- Веселее давай, веселее! - подбадривал Мишкин солдат. - Чем быстрее отчистим рельсы, тем скорее будем дома.
- До дома еще далеко, товарищ лейтенант, может, год, а может, два, - отозвался ефрейтор Васин.
- Я имею солдатский дом, - пояснил лейтенант, вытирая лицо платочком.
И в который раз мелкий гравий, привезенный издалека, стлался перед глазами, сползая с лопат, хрустел под ногами с утомительной надоедливостью. Но всему приходит конец.
Солдаты закончили отчистку рельсов от гравия и, тяжело опершись на черенки лопат, ждали очередного приказа.
