– Мори-сан, вы подобны босацу[20]! В знак благодарности могу ознакомить вас с результатом моих исследований: знаете ли вы, как человек тратит двадцать четыре часа в сутках?

– Я бы предпочел остаться в неведении, – ответил напуганный Кэндзи, пытаясь найти способ высвободить рукав и скорее смыться.

– Ну все-таки я расскажу: в среднем человек спит восемь часов, ест два часа, работает семь часов, развлекается три часа, ничем не занят в течение часа, полчаса, в общем, тратит на справление естественных нужд, столько же посвящает личной гигиене и в течение двух часов идет пешком.

– Блеск! Мне осталось не более часа двадцати минут на ходьбу! Моцион прежде всего. Сайонара, Ватанабе-сан, – воскликнул Кэндзи и последним решительным движением вырвался из лап продавца достойной смерти.

– Куда они все несутся в этом сумасшедшем городе? – риторически вопросил Ихиро. – И не бегут ли они навстречу своей кончине?

Но судьба в тот день была немилостива к Кэндзи. Едва он миновал бани Клюни, как снова нарвался на надоедалу.

– Мсье Мори!

Из толпы, как чертик из коробки, появилась Эфросинья Пиньо с большой корзиной. Она выскочила из толпы и как снег на голову обрушилась на Кэндзи.

– Угадайте, что надумала эта неумеха Мели Беллак! Собралась мясо вам завтра жарить без чеснока! Вот кулема, сидела бы уж у себя в Коррезе! И вот я вынуждена скакать сюда, на улицу Тюрбиго, чтобы добыть несколько долек! А мои бедные вены на ногах так и гудят, так и гудят! Как я устала нести свой крест!

– А зачем надо было бежать к черту на кулички? – проворчал он.

– Ну а то как же! Здесь же самый лучший чеснок, я-то знаю, не забыла еще те времена, когда продавала фрукты и овощи с лотка.

– В таком случае счастлив за вас, но я очень спешу, мне нужно на площадь Мобер.

И он мигом ретировался, не в силах более выслушивать излияния Эфросиньи Пиньо.

– А я-то, дура такая, надеялась, что он мне подбросит пару монет на фиакр! А так, на минуточку, ведь он отец моей невестки! – взвизгнула ему вслед Эфросинья Пиньо.

Хотя Робер Доманси по натуре был прижимист, на этот раз вслед за тратами на мебель от Дюфаэля и на конверт для Рафаэля Субрана он замыслил еще одну. Время от времени он предлагал себе маленькую радость: ужин в дорогом ресторане и проматывал при этом бо́льшую часть содержания, которое ему каждый месяц присылала мать. Она тяжко трудилась на перчаточной фабрике возле Узеса и ограничивала себя во всем, чтобы дитятко в Париже ни в чем не нуждалось.

Он спустился на улицу Рояль, рассказывая себе отрывок из пьесы, которую собирался написать на досуге и которая его, несомненно, должна прославить.

Робер Доманси, безмерно гордый придуманным диалогом, хотя он и не знал еще, к какому сюжету его пристроить, поступью победителя вошел в ресторан «У Вебера», излюбленное место отдыха художников и поэтов.

Официант принялся настойчиво предлагать ему welsh rarebit – уэльский пивной суп и к нему гренки с сыром.

– Мсье Каран д’Аш его обожает, – доверительно добавил он.

Робер Доманси заметил человека в кремовом костюме, который сидел возле военного – ему раньше говорили, что это сам генерал Галифе, – и поглощал йоркскую ветчину с румынским салатом.

– Нет, благодарю, я возьму сосиски и картофель, жаренный кружками.

– Если я могу позволить себе совет, молодой человек, закажите лучше холодную говядину, если уж не хотите попробовать английское блюдо с мясной нарезкой, это лучшее произведение местной кухни, – посоветовал из-за соседнего столика какой-то аристократ с изысканными манерами.

– Мсье принц де Саган нам льстит, – заметил официант, низко ему поклонившись.

– Холодная говядина хороша для дельцов! – отозвался с другого столика гуляка, сидящий в окружении Франсуа Коппе, Северина, Орельена Шолля и стайки журналистов из «Фигаро» и «Тан». Только поглядите на этих придурков, которые считают себя куда как элегантными с этими гардениями в бутоньерках!

Потом он потянулся к Роберу Доманси и заговорщицки прошептал:

– Доверьтесь мне, берите антрекот с горчицей на гриле, не пожалеете, молодой человек, это я вам гарантирую.

– С кем имею честь?

– Как, вы не признали мсье Жана Жореса? – поразился официант.

Робер Доманси смущенно кивнул соседу головой и последовал его совету.

Поужинал он прекрасно, потраченные семь франков оправдали себя: после антрекота последовали кофе, бокал коньяку, кусок английского пирога, именуемого «пай», и хватило еще на чаевые официанту. Робер ловил обрывки разговоров, которые, как он считал, могут пригодиться ему в будущем, и в сотый раз перечитывал письмо.

Он наклонился, вглядываясь в украшенную завитушками на старинный манер букву Л, в изящные строки, старательно выведенные фиолетовыми чернилами. Аккуратный почерк выдавал романтическую натуру, скрывающую свои порывы. Такой бутончик сулил прелести долгой и страстной ночи.

Когда он выходил из ресторана, какой-то тип, закутанный в безразмерное пальто, робко поздоровался с ним. Робер Доманси не удостоил ответом странного, одетого как чучело незнакомца – некоего Марселя Пруста, прозаика, книгу которого, изданную у Кальмана-Леви, критики разнесли в пух и прах.

Без двадцати двенадцать он вылез из фиакра на бульваре Рошшуар и неспешно, с осторожностью двинулся вдоль домов – тупик был совсем небольшой, его слабо освещал единственный фонарь. В садиках соседних домов угадывались силуэты высоких деревьев. Ветхие лачуги теснились между двумя-тремя особняками в османовском стиле. Такое экстравагантное соседство было вполне характерно для изменений, происходящих в городе, который мало-помалу утрачивал свой колорит. Робер Доманси подумал, что в недалеком прошлом здесь болтались гризетки и их кавалеры, кружились в волнах «Вальса роз» в этом зале, который потом какое-то время был фабрикой по производству мячей и помещением для политичеких собраний, а теперь лежал грудой руин в глубине тупика. Ну, по крайней мере, так было написано в путеводителе, который он прочитал. Если бы солнечные часы, которые дали этому тупику название, не исчезли отсюда, а остались бы на своем месте, они были бы свидетелями всех этих метаморфоз.

Робер быстро утомился от таких философских измышлений. Ну что за нелепая мысль посетила голову этой овцы! Место донельзя жуткое, час уж поздний и, как назло, еще начал накрапывать дождь. Робер Доманси поправил шляпу и принялся расхаживать под единственным освещенным окошком на первом этаже трехэтажного дома.

Занавеска была слегка отдернута, в окне появилось лицо и приникло к стеклу. Женщина всматривалась в снующий силуэт в шляпе дыней. Пьянчужка какой-нибудь? Нет, вроде не шатается. Бродяга? Что он замышляет, что за козни строит? Пусть уже уберется отсюда!

Женщина, опираясь на костыль, только собиралась отойти в туалет, как вдруг ее взгляд привлекло какое-то движение среди груды развалин в глубине тупика. Второй силуэт выступил из тьмы. Казалось, слишком широкая одежда затрудняет его движения. В правой руке человек держал тросточку и небрежно вращал ее на ходу. Женщина у окна схватила керосиновую лампу и поднесла ее к стеклу. Человек в шляпе резко обернулся. Другой, быстрый, как змея, молниеносно подскочил к нему, схватил за воротник, взмахнул в воздухе свободной рукой… На конце тросточки сверкнуло лезвие, удар, еще удар, еще и еще, пока жертва не застыла на земле, свернувшись в позе эмбриона. Убийца присел на корточки возле жертвы, потом вскочил и со всех ног убежал в сторону бульвара.