- Зачем меня вызывали, не знаете?
- Иди, - как-то глухо сказал инженер. - Он ждет тебя в диспетчерской.
Диспетчерская на втором этаже. Я взбежал по лестнице. В коридоре, возле полуоткрытой двери, молча толпились техники. Услышав мои шаги, они разом повернулись ко мне и, глядя на меня с Каким-то испуганным интересом, молча расступились, давая дорогу.
Я удивленно остановился:
- Ребята, да что. вы так смотрите на меня! Не видели, что ли?
Все потупились. В задних рядах кто-то громко вздохнул:
- Пожалуйста, будь хоть ты человеком!
Я пожал плечами. Ничего не понимаю.
В кабинете было несколько человек. Начальник управления в запыленном плаще сидел боком к столу и, облокотившись о спинку кресла, сосредоточенно смотрел на настольную лампу, возле которой, звеня крыльями о зеленый абажур, билась ночная бабочка.
- Ага, прибыл, - сказал начальник, поднимая на меня уставшие глаза, и жестом руки показал, что докладывать не надо. - Садись.
Я опустился возле него на предусмотрительно подставленный кем-то стул, снял шлем и, положив его на колени, замер в ожидании. Все было так необычно: и этот вызов, и ночной полет, и настороженные взгляды техников, и эта вот предусмотрительность. Что случилось? Почему это вдруг на мне, незаметном летчике одномоторного транспортного самолета, сконцентрировалось сейчас столько внимания? Им что-то от меня надо. И я почувствовал, надо что-то большое, важное и необычное. Что ж, я готов!
- Так вот, - сказал начальник, сжимая в замок пальцы обеих рук. - Сегодня утром…- он сделал паузу, словно подбирая подходящие слова. - Сегодня утром… разбился самолет. Погибли двое…
Я внутренне содрогнулся, но промолчал. Ведь я же «каменный»!
- Грызлов и Павлик Смородин… Я приподнялся со стула:
- Грызлов?! Да ведь только что вот… позавчера…
- Ты пил с ними водку! - чуть улыбнувшись, закончил начальник. - Знаю. И вот теперь их нет.
Я растерянно замолчал. «Пил водку». К чему это он? Начальник тронул меня за колено:
- А про водку не обижайся. Ты правильно ее тогда пил. - Он наклонился ко мне и, заглянув в глаза, закончил, разделяя каждое слово: - Пил потому, что так было надо.
Он подобрал ноги в запыленных ботинках и тяжело поднялся со стула. Я тоже встал, чувствуя, что именно сейчас будет сказано то, ради чего меня вызвали.
- Мне кажется, - сказал начальник, - что ты хорошо знаешь смысл и значение слова «надо». Так вот, - он положил мне руку на плечо, - надо. Я не приказываю тебе, а просто по-человечески прошу. Ты волен отказаться, как отказались другие. - Он покосился на дверь. - Словом, их надо отвезти домой. Немедленно. Сейчас же. Чтобы на рассвете ты был уже там. Понял? Ну, как?
У меня захватило дыхание. Я смотрел на начальника восхищенными глазами. Я любил его в эти минуты больше жизни! Взять на себя такой полет! Шестьсот пятьдесят километров ночью, по необорудованной трассе, да еще в горах!…
Бабочка все еще билась о зеленый абажур. Начальник шагнул к столу, осторожно поймал ее в пригоршню и выпустил в раскрытое окно.
Я встал по стойке «смирно»:
- Разрешите готовиться к вылету? Начальник кивнул:
- Готовься.
Спускаясь по лестнице, я слышал, как впереди меня, словно осенний лист, гонимый ветром, шуршало слово: «Летит! Летит! Летит!»
Я вышел на площадку. По-прежнему метались в электрических лучах ночные бабочки, и любопытный нос самолета «Г-2» так же выглядывал из темноты.
Проехала машина скорой помощи и остановилась возле моего самолета. Я отвернулся. Через несколько минут нас… троих проглотит ночь. Мы будем лететь среди звезд. Я неразговорчив, мои пассажиры тоже. Они будут сидеть позади меня.
Мне было жутко. Но… т а к н а д о.
Мы прилетели на рассвете. Город еще спал. Еще горели уличные фонари. Над рекой стелился туман. Аэродром белел от росы. Рейс закончен.
Я снизился на триста метров и сделал глубокий вираж. Словно сирена, тревожно гудел мотор:
- У-у-у-у!…
Левый! Правый! Еще раз левый! Еще раз правый!
Хватит! Вон выбежал дежурный из здания аэропорта.
Я убрал обороты мотору, и разом наступила тишина, непривычная, звонкая. Всю дорогу под звездами, среди снежных горных вершин, мотор рассказывал мне сказки: жизнь - это движение, это рокот прибоя, это шелест листвы, это легкий полет облаков, это песнь, это крик пастуха. И вдруг - тишина!…
Но нет, я слышу, как шипит под крыльями воздух, как свистят расчалки. Это тоже жизнь. Смерть - это… там, за моей спиной. Рядом.
Колеса коснулись земли. Все! Рейс окончен. Бежит дежурный с флажками. Позабыв сигнализировать, он смотрит на самолет испуганными глазами. Я подрулил, выключил мотор и вылез на крыло. Только сейчас почувствовал, как устал. В голове пощелкивало, и ноги - словно ватные.
Спустился на землю, расстегнул шлем, снял его, чтобы освежить голову, и, не оглядываясь, пошел прочь.
Неожиданно, нос к носу, столкнулся с женщиной Этого еще не хватало! Павликова жена… -
Я видел только ее глаза, полные ужаса и такой непередаваемой боли, что сердце мое замерло от сострадания. Но я взял себя в руки. Я собрал последние силы, сделал строгое лицо и, загородив дорогу женщине, впившейся взглядом в мой самолет, заорал:
- Что вам здесь надо?!
- Павлик!…
- Нет здесь никакого Павлика! Я привез груз! - Я гневно обернулся к дежурному: - Почему вы разрешаете ходить посторонним по линейке? Проводить немедленно!
Подбежали техники, схватили ее под локти, повели.
- Видите - начальник ругается. Здесь нельзя. Женщина не сопротивлялась.
- Павлик… Павлик… - стонала она.
Это было куда страшнее, чем сам ночной полет.
Дезертирую… на фронт
Два самолета, стоявшие в укромном углу за ангарами, вот уже третью неделю привлекают мое внимание. Каждый раз, проходя мимо них на работу, я останавливаюсь. Что за машины, откуда взялись?
Самолеты мне нравились. Это были совершенно новые, цельнометаллические монопланы с низким расположением крыла. Упрятанный в обтекатель звездообразный мотор. Трехлопастный воздушный винт. Антенна. Убирающиеся в полете шасси. Несмотря на объемистый фюзеляж, самолет выглядит изящно и строго.
Пытаюсь разгадать его назначение. Если в военном варианте, то это, очевидно, разведчик дальнего действия. Если в гражданском, то почтово-грузовой. Хотя при нужде на нем можно было бы возить и пассажиров. Хорошие машины, что и говорить! Но чьи они, кому принадлежат?
На мои расспросы в порту все пожимают плечами. Известно только, что пригнали их военные летчики. Пригнали и поставили. Вот и все.
Военные? Но почему они тогда стоят на гражданском аэродроме? Странно.
Однажды, идя на работу, я, сделав добрый крюк, зашел посмотреть на самолеты. Ага, наконец-то! Возле них кто-то копался. На бетонной площадке лежали аккуратно сложенные чехлы, стояла тележка с батареей аккумуляторов, и два человека, сидя на корточках под крылом, -что-то укладывали в открытые люки.
Я подошел:
- Здравствуйте!
- Здравствуйте. Продолжают копаться. Начинаю издалека:
- Скажите, пожалуйста, чьи это самолеты?
Щуплый механик с флегматичным лицом не торопясь вылез из-под машины, разогнулся, расправил под новеньким ремнем складки новенького комбинезона. Очевидно, ему не очень хотелось копаться, или было не к спеху, или он обладал общительным характером, только через несколько минут я уже знал, что моего собеседника зовут Иваном, по фамилии Архангельский, что самолеты этой конструкции принадлежат особой группе связи при Генеральном штабе Красной Армии и что их нужно перегнать в Москву по назначению. Экипажи приехали вчера, но вот беда - с одним летчиком случился внезапный приступ острого аппендицита, и Вася Челышев отвез его в больницу.
Я чуть не подпрыгнул от радости:
- Кто, кто? Вася Челышев?! Среднего роста? Круглолицый? Симпатичнейший, добрейшей души человек? Он?!
