"Он снова думал, что историю, то, что называется ходом истории, он представляет себе совсем не так, как принято, и ему она рисуется наподобие жизни растительного царства. Зимою под снегом оголенные прутья лиственного леса тощи и жалки, как волоски на старческой бородавке. Весной в несколько дней лес преображается, подымается до облаков, в его покрытых листьями дебрях можно затеряться, спрятаться. Это превращение достигается движением, по стремительности превосходящим движения животных, потому что животное не растет так быстро, как растение, и которого никогда нельзя подсмотреть. Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою места. Мы всегда застаем его в неподвижности. И в такой же неподвижности застигаем мы вечно растущую, вечно меняющуюся, неуследимую в своих превращениях жизнь общества, историю…

Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидеть, как трава растет".

Подход Пастернака во многом перекликается со взглядами Л. Н. Толстого. Очень многое в крупномасштабных событиях не зависит от воли людей и они могут оказаться в разных лагерях по стечению обстоятельств. Д. С. Лихачев отмечает:

"И ведь все-таки он, то есть герой произведения, доктор Живаго, – лицо юридически нейтральное, тем не менее вовлеченное в сражение на стороне красных. Он ранит и даже, кажется ему, убивает одного из юнцов гимназистов, а затем находит и у этого юнца и у убитого партизана один и тот же псалом, зашитый в ладанках,- 90-й, по представлениям того времени оберегавший от гибели".

Глубинный смысл романа – примирение белых и красных. Прошло 40 лет со времени революции, она стала "историческим прошлым" по Ортеге-и-Гассету /52/. В общественном сознании противопоставления белых и красных уже не было. Наступила пора примирения. В этом смысле роман – знамение времени, что говорит об исключительной интуиции автора. Роман нес большой позитивный заряд, но именно в этом увидели серьезную опасность идеологи. Их задача заключалась в сохранении противостояния "белых" и "красных", а также определенного водораздела в русской истории, т. е. в дальнейшем расколе советского общества.

Публикация книги в СССР и объективная ее оценка стали бы ударом по реализации определенной части планов психологической войны против СССР. В обстоятельствах вывоза книги и печатание ее за рубежом просматривается определенная корреляция между действиями идеологов в СССР и спецслужб США.

После публикации романа заграницей начинается травля Пастернака во всех средствах массовой информации, используются высказывания граждан с осуждением неопубликованного в СССР романа и самого Пастернака.

Общая схема писем трудящихся: "Я не читал книгу, но я думаю…". Многие представители интеллигенции видели, что их пытаются выставить на посмешище. Как результат дела Пастернака – возникновение и распространение анекдотов про Василия Ивановича. Если в тридцатые годы каждый мальчишка мечтал стать Чапаевым, то теперь происходит оглупление всей Гражданской войны, на первый план выставляется идиотизм красных. Но далеко не все заочно осуждали Пастернака. Многие были заинтересованы в том, чтобы хоть каким то образом ознакомиться с таинственной книгой. Вспоминается, как в начале 60-х одному физику привезли из-за границы роман на английском языке. После его прочтения (это было не так просто из – за умеренного знания языка), он долго ругался, сказав, что не нашел даже тени криминала и осудил всех, включая Пастернака, за бесцельно потраченное время. Судьба самого Бориса Леонидовича сложилась тяжело. После присуждения Нобелевской премии ему предложили покинуть Родину. Пастернак не уехал и даже отказался от Нобелевской премии, но травля продолжалась.

Косвенное отношение к операции "Пастернак" имела и деятельность шпиона Пеньковского, отец которого был белогвардейцем, убитым красными в 1919 г. Пеньковский, став агентом США, предложил ЦРУ организовать в разных концах Москвы взрывы 8 атомных бомб /15/. Таковы некоторые последствия раскола общества, организованного идеологами.

Операция "Борьба с религиозным дурманом".

Важным направлением деятельности идеологов по расколу советского общества в хрущевский период стало усиление борьбы с религией и прежде всего – с православием. Она, как и другие действия идеологов во второй половине 50-х годов, велась под флагом "возвращение к ленинским принципам". Предполагалось возрождение марксизма-ленинизма в первозданном виде, очищенном от наслоений "культа личности". Поднимаются на щит высказывания Ленина о религии, относящиеся к совершенно другой эпохе, с другими задачами и интересами. Большими тиражами выпускаются написанные в прошлом книги о религии таких авторов, как Скворцов-Степанов, Емельян Ярославский; издаются массовые серии брошюр типа "Почему я перестал верить в бога" /53/, "Я отрекаюсь" /54/ и т. п. Храмы, монастыри, церкви заброшены, разрушены, не сохранены даже как памятники старины.

В чем проблема? Чем было обусловлено усиление антирелигиозной пропаганды? Суть православия – это менталитет, общность русских людей. Часто говорят, что православие не религия, а образ жизни. Этот образ жизни был сохранен и в советское время, но в несколько иных формах. Велики заслуги православия в становлении русского государства. Имена митрополита Алексия, Сергия Радонежского, патриарха Гермогена говорят сами за себя. Русская православная церковь стояла на позициях патриотизма и в годы Отечественной войны. И после войны церковь по сути дела была союзником советского государства, как один из центров консолидации советского народа (чем объективно противостояла интересам США). Следовательно задача идеологов состояла в том, чтобы столкнуть церковь и государство, ослабить православную церковь и в перспективе внедрить в Россию сектантство, опирающееся на США и разрушительно действующее на молодое поколение. Позицию хрущевского руководства четко выразил в своем докладе Л. Ф. Ильичев на пленуме ЦК КПСС, посвященном "очередным задачам идеологической работы" /55/:

"Формирование научного мировоззрения и коммунистической морали невозможно без борьбы с религиозной идеологией. Религия – главный противник научного мировоззрения внутри страны, один из самых цепких пережитков прошлого, от которого не освободились еще значительные слои населения…

Атеистическая работа ведется у нас без размаха, не живо, не напористо, и ведется она часто среди людей, уже освободившихся от влияния религии. "Антирелигиозная пропаганда, заявил недавно священнослужитель Введенский из Свердловской области,- нам не мешает. Атеисты работают в клубах с атеистами, а мы в церкви – с верующими. (Смех в зале). Атеисты к нам не ходят, а верующие не ходят в клубы. Мы не мешаем друг другу". (Смех в зале). Вот аттестация нашей антирелигиозной пропаганды. Приходится волей-неволей соглашаться с ней.

Свобода совести, провозглашенная в нашей стране, предполагает две стороны: свободу вероисповедания и свободу борьбы с религиозным мировоззрением. Нельзя благодушествовать и рассчитывать, что религия, как антинаучная идеология, отомрет сама по себе, без усилий, без борьбы с ней. Надо противопоставить религии боевую, наступательную научно-атеистическую пропаганду, разоблачать деятельность изуверских сект, которые причиняют физический и моральный ущерб людям, носят откровенно антиобщественный характер".

Сам Хрущев считал борьбу с религией одной из главных задач. Вот, что пишет об этом священник о. Родион /56/:

"При Хрущеве же снова стали закрываться храмы и ужесточился контроль над деятельностью клира. И люди старшего поколения помнят, как сей деятель обещал в 80-м году показать по телевидению последнего "попа". И это обещание вполне определяло и всю его политику по отношению к Церкви".