Анна ждала Аршина на дворе. Всмотревшись в Матея, она прищурилась, весело улыбнулась:

— А тебя я где-то уже видела, Матвей, и сдается, в нашем селе. Твоя бородка и нос хорошо запоминаются. Ну, мы еще об этом поговорим.

— Вы мужика по порткам узнаете, хозяйка? — не удержался Ганза. — Матей со мной уже скоро год и без меня ни шагу. Раз как-то возил барина в гости куда-то за Пензу, так после барин издевался над ним — мол, Матей на коне, как на осле, сидит. Едва лошадьми править умеет.

Анна ухмыльнулась и решительно направилась к своему дому. У Матея стучало сердце. Конечно же, был он тут два раза в разведке, но оба раза под вечер, и не останавливались они тут. Но как-то раз кто-то выстрелил в Бартака, и Конядра послал ответную пулю. Эх, да что! Он обернулся: подошедшая Зина легонько тронула его за локоть.

— Анна в каждом незнакомом мужчине большевика видит, — встревоженно сказала она. — Недавно, под вечер так, ворвались сюда красные, и Анна выстрелила в их командира. А рядом с командиром скакал парень со светлой бородкой, вроде как у тебя, и он ранил Анну. К счастью, она поправилась — вот и кажется ей, что это был ты. Но ты не смог бы стрелять в женщину, верно?

Он посмотрел ей в глаза, увидел в них доверие и засмеялся. Зина зарделась и подняла руку, словно хотела положить ее ему на плечо, да раздумала.

— Ступай к старику, Матвей, надо подготовиться к утру. С косарями договаривался Малышкин, поэтому косить сначала будут у него, но за неделю надо управиться. А это дело не простое. Мужа у меня нет, отец стар — так что будь ты хозяином.

Покосы Малышкиных и Волонских в нескольких километрах от села. Разделяет их полоса смешанного леса, заросшего по краям кустарником. Малышкин и Волонский завели телеги в лес, лошадей привязали к соснам, там, где трава повыше.

— Обошлись бы и без пленных, — сказал Малышкин. — Что это бабам в голову взбрело!

— Они хорошо сделали, Трофим, — ответил Волонский. — Зина говорит, казаки скоро уедут, кто тогда нам поможет? Знаешь ведь, есаул дал нам казаков только на сенокос, чтоб для его же лошадей сено было. А пленные нам обойдутся в пару рубликов да харчи. Где казаки-то стоят? В лесу, что ли?

— В монастыре. Есаул там целый эскадрон разместил. Опять что-то затевают. — Малышкин вздохнул, поскреб в затылке. — Проклятая жизнь пошла, Мишка. Скорей бы конец, хоть Бровкина бы в больницу свезли. А так я со страху с ума сойду. А ну появятся красные да найдут его у меня в каморе — каюк нам.

Волонский махнул рукой. Не торопясь, скрутил он козью ножку, закурил осторожно, чтобы не подпалить усы, и сказал успокаивающе:

— Киквидзе в Филонове, а в Алексикове мало красных конных, да и тем наша станица не по пути. Пехоту сюда не пошлют.

— Черт их знает, они на все способны, — проворчал Малышкин, — от них всего жди… Помнишь, что с Анной было? Однако давай-ка за работу, а то молодцы вон уже баб лапают.

— Бабы нам ничего не стоят, а казаки будут из кожи лезть, чтобы перед ними покрасоваться, вот увидишь, — хихикнул Волонский.

Косари ждали, и вид их порадовал сердце Малышкина. Скорей бы мир, язви его, а то изволь украдкой мужиков на сенокос собирать… Он схватил косу и встал за Ганзой. Казаки что молодые бычки, за ними не угонишься, а пленный не посмеет насмехаться над старым хозяином.

— Косу-то в руках держать умеешь? — спросил он у Аршина.

Беда Ганза присматривался к молодым казакам, скрывая усмешку. Десять молодцов перекликались, шутили, словно играть пришли. «Лошадиный помет готов съесть, если это не белогвардейцы!» — мысленно фыркнул Аршин.

— Эй, пленный, косу держать умеешь? — повторил нетерпеливо Малышкин. — А тот, что у Волонского?

Аршин гордо хмыкнул и начал косить. «А вот покажу я тебе, дед, что мы в Южной Чехии называем косить». Он любил эту работу. В последний раз поиграл косой в прошлом году возле Максима. Хотя и урчало у него тогда в животе — кулаки, которым подлец Артышок «одолжил» пленных, экономили даже на каше, — зато косой помахал в свое удовольствие. Здесь, пожалуй, голодать не придется, молодая хозяйка не жалела еды ни вчера, ни сегодня. И Волонская вдоволь накормила Матея пирогом. Матей и ему кусок оставил. Вкусный пирог, как страконицкий пряник. Аршин шел за темнолицым казаком, который взмахивал косой, будто перышком. Беда видел, как напрягаются упругие мышцы казака при каждом взмахе. Силы ему не занимать! «Ладно, папаша Малышкин, такое ты и у меня увидишь», — усмехнулся Аршин и весело фыркнул.

Трава ложилась ровными валками — двенадцать молодых косцов захватывали разом широкую полосу. Где-то, аллах его знает где, в небесной синеве заливались жаворонки. Вот чешский жаворонок, поди, быстро договорился бы с русским, без долгих трелей…

Солнце поднималось все выше, рубашки прилипали к вспотевшим спинам. Ганза улыбался. Такой пот полезен, куда всяким курортам до сенокоса, надо только уметь обращаться с косой, а то через час выбьешься из сил, и язык к нёбу присохнет, и до воды дотянуться сил не останется. Как там Матей? Он родом из деревни, косить умеет, но Беде хотелось бы посмотреть поближе, как Конядра себя чувствует рядом с привычными косарями. И зачем этот дуралей стал в ряд с первыми? Хочет задать темп? Аршин, не глядя, точил косу, а сам искал глазами Конядру. Ага, вон он. Косит яростно, за ним с неменьшей ловкостью поспевает белокурый казак в старой выцветшей фуражке на затылке. Над козырьком, на том месте, где многие годы была прикреплена кокарда, темнело овальное пятно невыгоревшей материи. Вот Матей остановился. Казак что-то сказал ему, Матей ответил, и оба рассмеялись. Аршин не заметил, как около них очутилась Анна Малышкина с глиняным кувшином в руках. Эх, топор в колено, да она колдунья, появилась откуда ни возьмись! Аршин тоже с радостью напился бы. Он сердито сунул брусок в футляр из коровьего рога.

За обедом Матей подсел в холодок, к Аршину. Белокурый казак непринужденно опустился рядом. С аппетитом набросились они на гречневую кашу, запили чаем.

— Будет и водка, — объявила Анна.

— А знаешь, Аршин, Петр Новиков дрался с австрияками под Львовом, — засмеялся Конядра. — Может, он-то и расписался нагайкой на твоей спине.

Ганза нахмурился, но никак не мог найти ответа поязвительней. Что, если Матей преследует какую-то цель?

— Я пленных не бил, — возразил казак, его белокурые пушистые усы взъерошились.

— Нагайкой охаживаешь только коня да жену, так? — поддразнил Конядра.

Рядом в глубокой задумчивости сидела Зина. Слова Матея, видимо, нарушили ход ее мыслей.

— А в Австрии мужья бьют жен? — спросила она.

Аршину это было на руку. Он ухмыльнулся:

— Мой приятель готов убить любую, если рассердится, а его папаша на женщинах пашет.

Зина удивленно взглянула на Матея. Он улыбался. Зина облизала губы и бросила в Аршина комок земли. Петр весело подмигнул Конядре. Подошла Анна с бутылкой водки. Петр взял бутылку, налил Матею в жестяную кружку.

— Не много ли? — испугалась Анна. — Эдак не он косу, а коса его потянет…

— Это нам на двоих, — ответил Петр.

— Ладно, но тогда и я с вами, — сказала Анна. — Хочу смотреть на вас так же, как вы будете смотреть на меня.

— Тогда начните вы, хозяйка, — засмеялся Конядра, подавая ей кружку.

Анна с серьезным лицом отпила, облизала губы и вернула кружку Матею.

— А я не пью, — покраснев, объявила Зина, откусывая пирог.

Кружка перешла к Ганзе. Он отхлебнул, одобрительно чмокнул и потянул носом.

— Такого нам в плену не выдавали. Прошу прибавки, хозяйка.

— Анна, тут и еще люди есть! — крикнул Малышкин, который сидел неподалеку с группой косарей и девушек. — Вот Семен Иванович хочет горло промочить не меньше твоего австрияка!

Старик был не в духе, в глазах его отражалось нетерпение.

Малышкина поспешила к ним. Зина осталась на месте, задумчиво жуя пирог.

— Мужики, я вам тоже водки дам, — вдруг сказала она. — А капуста у меня как вино, Петр, любишь капусту?