Такано все еще отказывался назвать свое имя. На другой день после того, как они прибыли в лагерь, явился офицер отдела информации и допросил его так же, как это было в жандармской части. Но с тех пор никто его ни о чем больше не спрашивал. Кубо и товарищи говорили ему: «Выдумай себе какое-нибудь имя, и дело с концом». Но Такано недоумевал: зачем ему выдумывать себе какое-то имя? Если уж он решится жить, то нужно жить под своим именем, тем более что пленным хорошо было известно, как его зовут.
Однажды Такано зашел в палатку поручика Карасавы. Это был тот самый «неприятный тип», о котором говорил Исида. Карасава не общался с другими пленными, не выходил на работу. Однажды он незаметно подошел к Такано в столовой и тихо сказал ему: «Не зайдете ли ко мне?»
Такано чувствовал, что поручик принадлежал к малосимпатичной категории людей. Идя к нему, он испытывал такое ощущение, что хватается за соломинку, как утопающий. И все же он пошел. Из четверых офицеров, находящихся в лагере, трое сознательно отказались от своих прав и потребовали для себя равных условий с рядовыми пленными. Поручик Нисихара даже заискивал перед Кубо и Исидой. Эти офицеры Такано не интересовали. Он хотел знать, что на душе у поручика Карасавы, почему тот упрямо замкнулся в своем мрачном одиночестве.
Карасава один занимал палатку, предназначенную для офицеров. Три других офицера жили в соседней палатке. Карасава поселился один не потому, что был чином выше остальных, - просто ему так захотелось.
- Заходи, заходи, фельдфебель! - приветствовал он Такано, поднимаясь с раскладушки и откладывая в сторону иллюстрированный журнал.
Посреди просторной палатки, где можно было бы разместить шесть раскладушек, стояла только одна кровать. Больше ничего не было. Пустота жилища, наголо бритая голова его обитателя, одетого в красное, - все напоминало о том, что здесь живет пленный.
Однако Карасава, казалось не испытывавший от этого никакого смущения, усадил Такано на раскладушку.
- Ну, что ты думаешь о них, фельдфебель Такано? Как ты относишься к этой шайке разнузданных бродяг?
- Что?
- Это же настоящие бродяги! Разве это, японцы? Среди бела дня разгуливают в одних фундоси, орут песни во все горло, режутся в карты… Да это просто банда уголовников! Как ты считаешь?
Карасаве, видно, раньше некому было излить всю злость, которая у него накипела, и теперь он говорил без умолку. Он желчно поносил всех и вся, уверял Такано, что безобразие в лагере - результат пропаганды горстки «красных» во главе с Кубо. А так как Кубо был из той же роты, что и Такано, Карасава хотел допытаться, что это за человек.
Такано рассказал все, что знал о Кубо. Но его интересовало совсем не это. Он пришел сюда вовсе не для того, чтобы осуждать чье-то поведение. Поэтому он резко оборвал Карасаву.
- Знаете что, господин поручик! Давайте оставим в покое других. Я хотел бы знать, что вы сами думаете о своем положении, как вы смотрите на это.
- Что я думаю? Гм…
- Ведь вы офицер. «Лучше смерть, чем позорный плен» - так ведь говорят у нас. А мы, как видите, примирились с этим позором. Как вы все это оцениваете? Что, по вашему мнению, мы должны предпринять?
- Этот вопрос не делает тебе чести, фельдфебель Такано! - Карасава выпрямился, надменно вздернув подбородок. - У солдата императорской армии, попавшего в плен, есть только один путь - сохранять стойкость и решительно противостоять врагу. К несчастью, мы не погибли в бою, но, раз уже мы в плену, иного выхода, чем то, о чем я сказал, у нас нет.
«Интересно, как он попал в плен?» - подумал Такано и спросил:
- Вы говорите: «Решительно противостоять врагу…»
- Это означает, - перебил его Карасава, - что мы должны покончить с расхлябанностью в лагере и, следуя воинскому уставу, снова ввести твердую дисциплину, достойную солдат императорской армии. Мы должны показать австралийцам, что мы не какие-то жалкие пленные, достойные презрения, а солдаты армии великой Японии. Это наш священный долг, и мы должны с честью выполнить его. Не так ли, фельдфебель?
- Однако, - заметил Такано, - не кажется ли вам, господин поручик, что выполнять требования воинского устава в этих красных штанах довольно смешно?
- Ты что! Именно потому, что на нас эта мерзкая одежда, мы и должны соблюдать устав. Они относятся к нам, как к пораженцам, пытаются лишить нас воинского духа, унизить нас. Поэтому мы должны еще тверже соблюдать воинскую дисциплину. Не так ли?
Такано был не согласен с поручиком, но не стал ему, возражать. Он уже потерял интерес к этому человеку. Офицер, единственным желанием которого было утвердить воинский устав в лагере, не понял бы его душевных мук.
Такано вовсе не считал, что в лагере нужна такая же дисциплина, как в армии. Он, скорее, склонялся к мысли, что у пленных не должно быть ни чинов, ни рангов. Ему не понравилась общая атмосфера лагеря потому, что большинство «красных фуфаек» явно не испытывали ни малейшего стыда оттого, что они попали в плен, а это трудно было совместить с требованиями воинского устава.
Такано никак не мог встать на их точку зрения, настроиться на тот же лад, однако критиковать их, говорить о позоре плена означало бы осуждать и самого себя, стало быть, он не мог осуждать других. Карасава же, как видно, был далек от подобных терзаний. Такано часто сталкивался с таким типом офицеров. В начале атаки они храбро идут впереди, но, как только обстановка осложняется, сразу же теряют чувство собственного достоинства. Он поспешил оставить этого надутого и чванливого вояку.
V
В ясный лунный вечер пленные вытащили раскладушки из палаток; одни безмятежно спали, другие болтали, собравшись по двое, по трое. Некоторые пели песни, рассказывали анекдоты или играли в сеги.
В джунглях им никогда не доводилось любоваться луной. Лишь изредка, выйдя в речную долину и увидев белый чистый лик луны, они вдруг с болью в душе вспоминали жизнь в Японии или в Китае. Но как только луна скрывалась, они тут же возвращались к ужасной действительности.
В лагере же в ожидании ужина пленные каждый вечер наслаждались лунным сиянием.
Есимура отозвал Кубо, желая остаться с ним наедине. Они уселись на траву возле самой проволочной загородки, неподалеку от офицерских палаток. Трава вдоль загородки была подстрижена наподобие газона, и на ней группками расположились пленные.
С тех пор как Кубо предложил ему в джунглях перебежать к противнику, Есимура еще ни разу не оставался с ним с глазу на глаз. Ему о многом хотелось поговорить с Кубо - о том, что неудобно было обсуждать на людях, но днем Кубо трудно было поймать - он выполнял обязанности переводчика, был занят разными хозяйственными делами, а вечером проводил беседы с пленными.
Когда дивизия высадилась на остров, Кубо оказался в подразделении, которым командовал Есимура. Есимура после призыва в армию сразу же попал в действующую часть и пять лет провел на фронте. Его очень интересовали интеллигенты вроде Кубо, он частенько вызывал его в офицерскую комнату и там вел с ним длительные беседы. Кубо говорил, что правительство Коноэ было против великой восточноазиатской войны, но военная верхушка настояла на своем, хотя флот занял пассивную позицию. Есимуру все это привело в изумление - ничего подобного ему до сих пор не доводилось слышать. Когда Кубо вернулся в роту, после того как прослужил два года в штабе дивизии, Есимура прежде всего спросил у него, что он думает о ситуации на фронте. Кубо сказал, что поражение Японии предрешено и что это всего лишь вопрос времени. Японский флот, видимо, полностью уничтожен в морском сражении у Филиппин, самолетов не хватает даже для обороны самой Японии - города подвергаются непрерывным массированным бомбардировкам. Военная мощь союзников постоянно растет, а Япония из-за блокады морских коммуникаций, не имея возможности воспользоваться ресурсами стран южных морей, на которые рассчитывала сначала, вынуждена сокращать военную промышленность. Ко всему прочему армия Советского Союза подошла к самому Берлину. Таким образом, положение японских войск вообще и на острове в частности совершенно безнадежно. Есимура вспомнил, каким был Кубо в то время - он едва передвигался, ноги распухли, покрылись язвами. Теперь, в лагере, Кубо стал неузнаваем. Робкий, неумелый первогодок оказался в лагере руководящей фигурой. Есимуре даже неловко было теперь обращаться к нему на «ты», как прежде. Однако и перейти ни с того ни с сего на «вы» тоже как-то неловко. К счастью, Кубо, как и прежде, назвал его «господином командиром подразделения», и Есимура решил оставить все, как было раньше.
