В медкомнате — роженица. На носилках уносим ее и везем в роддом. В больнице спокойно, деловито переносят рожениц и новорожденных в бомбоубежище. Организованность переноски успокаивающе действует на рожениц. Нет истерик, нет криков.
В час ночи за поселком Сокол, во время ВТ, молодой монтер влез на телеграфный столб, чтобы починить порванный провод. Провод-то починил, но сам соскользнул со столба и разбил себе пятку. Очевидно, перелом. Везу на рентген. Спокойный, серьезный молодой человек. Он монтер и должен чинить провода. Темень, стрельба — это привходящие условия, которые его не касаются. То, что он не удержался на гладком столбе, — нехорошо. Таких повседневных героев у нас тысячи.
13 августа 1941 г.
За городом война еще не ощущается. Дачи, правда, пустые. Два часа дня. В карете пожилая супружеская чета. У мужа приступ бронхиальной астмы. Старушка все твердит ему: «Бросай курить, Петя. Это все у тебя от курева, правда, доктор?» Старик отмахивается от нее. Везу обоих домой в уютную, светлую комнату. Укладываем старика в постель. Ему стало легче. Старушка садится рядом и продолжает: «И все это у тебя от курева…»
10 часов вечера, ВТ. На площади пьяный мужчина попал под авто. Его держат два милиционера, от которых он отбивается. Темно. Пытаюсь обнаружить повреждения. Пьяный вырвался из рук милиционеров, ударил в лицо фельдшера, сбил с ног другого. Площадная брань. Укладываем на носилки и в сопровождении милиционера везем в вытрезвитель.
В Орликовом переулке, в маленьком домике, помещается вытрезвитель. На улице темно, но шофер знает точно место, останавливает машину у дверей. С трудом ведем больного, он упирается, ругается, вступает в драку. Дежурные милиционеры и фельдшер, люди опытные, быстро его укрощают: валят на пол, полотенце, смоченное в нашатырном спирте, вкладывается в его шапку и накладывается на лицо. Дикий крик, но он уже наполовину укрощен. Передают его двум здоровенным женщинам-раздевальщицам. Те валят его на диван и раздевают догола в одну минуту. Сзади через голову сразу снимается одежда, причем в сторону откатывается несколько пуговиц. Потом втаскивают в прохладную ванну, моют мылом и мочалкой, вытирают и покорного ведут в спальню. Голый мужчина всегда смирнее одетого, чего нельзя сказать про женщин. В спальне я его осматриваю — повреждений нет, и через несколько минут он спит сном праведника рядом с товарищами по таким же подвигам. В первой комнате все его вещи и деньги переписывают и тщательно укладывают в мешок с номером, утром ему возвращают все вещи и деньги за вычетом 25–40 рублей — в зависимости от степени его буйства. В обмен взысканных денег ему выдается квитанция: за «медицинское обслуживание».
2 часа утра. Вызов на дом. Мужчина 37 лет. Пьян. Выпил несколько бутылок «Средство от перхоти и волос»[7]. Этикетка Химфармтреста.
18 августа 41 г.
Опять участились визиты немцев. Появилось очень много бомбоубежищ. Даже на дачах строят блиндажи и рвы. На окнах белые и серые кресты. Все же стекол побито много. Благодаря крестам осколки не так сильно разлетаются по сторонам: осколки мелкие и острые, как иглы. Ремонтные бригады быстро убирают улицы от осколков.
Рабочие Москвы за ремонтом памятнику Тимирязеву, поврежденного немецкой авиацией.
Москва, 1941 г.
Сегодня один из старших врачей рассказал интересный случай на «Скорой». На Моховой, в верхнем этаже жила глухая и подслеповатая старушка лет 75. Никак не могла усвоить правил светомаскировки. По вечерам всегда зажигала свет. Ни управдом, ни милиция не могли сладить с глухой. Поздно вечером во время ВТ в ее окне снова появился свет. Выстрел в окно. Шальная пуля или часовой для острастки выстрелил. Пуля попала в голову старушке. Вызвали «Скорую». Старушка мертва. Везут в приемный покой. Раздели. Под гримом «старушки» оказался 40-летний мужчина. Этой темой воспользовался писатель А. К. Виноградов в рассказе «Три лампады».
4 часа утра. Только что кончилась ВТ. Выезжаю на окраину города, пострадавшую от бомбежки. Около восьми деревянных домов снесено, еще тлеют бревна, много ям от снарядов в поле. Бездомные сидят на тротуаре на своем убогом скарбе. В бомбоубежищах и нижних этажах обнаруживаем среди трупов шесть тяжелораненых женщин и стариков. Много легкораненых. Размещаем всех по больницам, легкораненых перевязываем на месте, и они с нашими путевками идут пешком в больницу. Мы едем в другой очаг поражения. В трамвайном парке несколько человек пострадало от фаб’а (фугасная авиационная бомба). Так фашисты бомбят «военные объекты».
24 августа 41 г.
Два месяца прошло со дня вероломного нападения на нас. Очереди в магазинах за ненормированными продуктами.
10 часов утра. Молодая девушка лет 18–20 вчера ночью упала из окна второго этажа на каменную мостовую. Девушке приснилось или показалось, что ее зовет подруга, и она, «не просыпаясь, выпрыгнула из окна». Ввиду возможной ВТ она спала одетой. Живут вдвоем с мамашей. Мамаша в проходной комнате, а девушка — в задней комнатушке с маленьким, высоко расположенным окном. Спать легли в 11 часов, а в час ночи девушку обнаружили лежащей на мостовой. Осмотр: незначительные ушибы и ссадины. Не может быть речи о падении на камни со второго этажа. По пути я ей рассказываю, как было дело, а именно: легли спать в 11. Тихохенько она вышла в 11. 20, когда мать заснула, на свидание на улицу или скверик. Свидание было короткое — к 12 надо было вернуться домой. Ночь была темная. Бежала и не заметила тротуара, упала, разбилась. А историю всю выдумала. Девушка сознается, но просит маме не говорить.
8 часов вечера. Вызывают «Скорую» и милиция, и пожарная команда. Входим в огромную комнату. В середине комнаты стоит рояль. В углу справа — диван, рядом — стол. На столе несколько бутылок, рюмок, закуски, посуда. Никакой мебели больше в комнате нет, даже стульев. На диване лежит совершенно голая женщина лет 20. Это балерина. Она курит папиросу. Лицо и руки у нее в копоти. В комнате человек 30–40 пожарных, милиции и любопытных соседей, уличных зевак.
Подхожу к Т.
Называет свою фамилию, имя, отчество.
— Сколько вам лет?
— Все равно не поверите, пишите 28 или 35.
— Где у вас ожоги?
— Нет ожогов! Мне показалось, что пахнет гарью, и я вызвала пожарных, а там почему-то вызвали вас.
— Почему вы голая?
— Я у себя дома и мне так нравится.
— А где ваша одежда?
— Вам какое дело?
Начальники милиции и пожарной команды задают ей вопрос, но она им не отвечает, а просто отплевывается — «Тьфу».
Никаких повреждений не обнаруживаю. Психической ненормальности тоже. Легкое опьянение. Начальники извиняются, я уезжаю.
1 час ночи. Молодая женщина лет 25-ти повесилась на спинке кровати. Муж мобилизован. Двое детей эвакуированы со школой. Двое малышей тут, плачут, теребят мать. Опоздали мы. Соседи берут детей, а мы увозим мать на вскрытие.
28 августа 41 г.
3 часа утра. На заводе. Ночная смена. Ученице токаря машина оторвала средний палец правой руки. Она огорчена меньше, чем мастер. Он не притворяется. Рвет на себе волосы, говорит, что это его вина. Все ученицы его успокаивают. Он любимый мастер, учитель. Много выучил токарей. «Дядя Петя», — то и дело зовут его ученицы то к одному, то к другому станку. Каждой находит он совет, утешение. Через каждые две минуты забегает он в конторку, где мы перевязываем пострадавшую. «Дядя Петя, вы меня простите, не думала я, что захлестнет мой палец! Дядя Петя, я скоро к вам вернусь!» — говорит она, прощаясь с мастером.
4 сентября 1941 г.
ВТ участились. С вечера над городом висят воздушные заградительные шары.
