- Что было, то быльем поросло, уразумел, паря?! - Подойдя ближе, Федька сунул к самому носу Онисима красный мосластый кулак. - Чуешь?

Вздохнув, Онисим, а следом за ним и Митька покинули двор бабки Свекачихи и направились к Большому посаду. Шли молча - да и чего было болтать? И без всяких лишних вопросов все с Онисимом Жилою было предельно ясно - промышлял он мелкими кражами, да не от себя, а от Свекачихи - с ней и делился. Затем и нового члена шайки привел - показать хозяйке. Ну, показал… Митька передернул плечами - уж больно нехорошее впечатление осталось у него после бабкиного осмотра. Ровно коня выбирала или, там, борова!

А вокруг под ногами в густой зеленой траве стояли хрустальные росы. Сияло голубизной небо, сладко пахло клевером, и в каждой росинке отражалось сверкающее желтое солнце. На монастырских полях крестьяне заканчивали сев. Еще немного - и станут в полный свой рост травы - начнется покос, и там, на монастырском лугу, и здесь, на лесной поляне - тоже монастырской. Весь посад, все лавки, все жители - все вокруг принадлежало Тихвинскому Богородичному монастырю. Ему и только ему - на что у монасей имелась еще от царя Федора тарханная грамота.

Онисим шагал, насупившись, а вот Митрию быстро прискучило идти молча. Да и, честно говоря, не все он еще и вызнал, что мог бы.

- Онисим, а Онисим?

- Чего тебе?

- А этот Федька Блин, я смотрю, гад ядовитейший!

- Да какой еще гад-то! Всем гадам гад.

Ага… Митька был рад, что напал на такую благодатную тему. Быстро - пока не дошли - продолжил:

- И всегда на него управы, окромя Васьки Москвы, не было?

- Хм… - Онисим замялся и, обернувшись, пристально посмотрел на отрока. - А ты-то откуда Ваську Москву знаешь?

- Да так, слыхал, - лениво отмахнулся Митрий и, вспомнив вчерашний разговор, добавил: - Человек в своем деле знатный.

- Знатный, - испуганно оглядевшись по сторонам, передразнил Жила. - Меньше болтай, дольше проживешь. С неделю уж как сгинул Василий. Может, в чужедальнюю сторонку подался, а может, и вовсе пропал - при его-то делах всякое может быть.

- Да уж, - тихонько хохотнул Митька. - Уж теперь-то Федька Блин силу почуял. Небось, к нему теперь обращаться будут, заместо Васьки?

- Ага, как же! - Онисим злобно ощерился. - Ты и сравнил тоже. Кто Васька и кто Федька? К Ваське и уважаемые люди не брезговали обращаться, а Федька кто? Шпынь, понимать надо!

- Уважаемые? - подначивая собеседника, презрительно сплюнул Митрий. - Это кто, Узкоглазов, что ли?

- Не только он… Постой-ка! А ты откуда про Узкоглазова знаешь?

- Откуда надо, - осадил Онисима отрок. - Сам же говоришь - меньше болтаешь, дольше живешь.

- Я смотрю, ты много чего ведаешь… - Онисим прищурился и хотел было что-то добавить, да передумал и махнул рукой.

Впереди, по Тихвинке-реке, плыли на плоту какие-то люди с баграми, веревками и еще какими-то странными приспособлениями, напоминавшими садки для рыб.

- Тсс! - замедлив шаг, Онисим потянул Митьку в траву. Отрок удивился:

- Ты что?

- Лежи молча! - змеей прошипел Жила и, пригнув к земле Митькину голову, добавил: - Лежи, не то утопят.

- Утопят? - не поверил отрок. - Это кто, эти рыбачки-плотовички, что ли?

Скинув руку Онисима, он приподнял голову и присмотрелся: на плоту плыли в основном молодые, сильные парни самого подозрительного вида, у многих за поясом виднелись ножи, а кое у кого - и сабли. Особенно выделялся один - постарше других, с бородищей черной, со шрамом через все лицо.

- Башку-то пригни, - снова зашептал Онисим. - Не дай Боже, заметят да подумают, что следим.

- А чтоб не подумали, надо было не прятаться в траву, а идти себе как ни в чем не бывало, - вполне резонно возразил Митрий, вызвав у своего сотоварища новый приступ злобы.

- Сиди уж, Умник!

И в самом деле, высовываться было опасно. Митька давно уже заметил, какие волчьи взгляды метали по берегам стоявшие на плоту парни, и теперь наконец догадался, кто это. Ну конечно же - искатели утопших сокровищ. Лет двенадцать тому назад, когда тихвинские чернецы в страхе дожидались нашествия «немецких людей», всю монастырскую казну, погрузив на карбасы, повезли в Новгород, а что не смогли увезти - затопили в реке Тихвинке. До Тихвина «немецкие люди» тогда не дошли, лишь разорили принадлежащую Богородичной обители отдаленную сиверскую тонь, что же касаемо утопленной части казны - кто ее только с тех пор не искал - даже иностранцы! Ходили упорные слухи, что монахи подняли со дна лишь малую часть затопленных сокровищ. К тому же время от времени на прибрежный песок выносило то серебряные монеты, то распятия, то украшенную самоцветами панагию. А сколько фальшивых карт продавалось ушлыми людишками еще лет пять назад! С тех пор, конечно, страсти поутихли, но, как видно, не совсем. Скрывшиеся за излучиной реки искатели сокровищ произвели на Митрия впечатление людей дела - ножи и сабли говорили сами за себя.

- Ну, слава Богу, уплыли. - Онисим поднялся с земли и, отряхнув колени, перекрестился на видневшиеся по левую руку луковичные купола Успенского собора.

- Слава Богу, - так же перекрестился и Митрий. - Чего сегодня делать будем?

Жила усмехнулся и, покровительственно похлопав отрока по плечу, веско сказал:

- Увидишь!

Дело оказалось не столь уж сложным: в числе других мальцов из шайки Онисима создавать толпу вокруг колпачников, катавших для ротозеев горошину, - поди-ка, угадай, под каким колпачком? Угадаешь - получишь деньгу, а то и копейку - что поставишь. Из самих-то тихвинцев - людей в большинстве своем ушлых и мало склонных доверять кому бы то ни было - на такой дешевый развод ловилось мало, из сопленосых отроков разве что, а вот приезжие частенько бывали недовольны. Эко - хотели выиграть да поднажиться, а что вышло? Последнюю лошаденку - и ту проиграли вчистую!

- Эй, кручу-верчу, обмануть не хочу! - ловко переставляя блестящие колпачки, во всю ивановскую орал «колпачный мастер» - крещеный татарин Авдейка, продувная бестия, каких мало. У него и рожа-то была вполне соответствующая - узкоглазая, хитрая, круглая, как бубен, нос широкий, бородавчатый, а на левой щеке - родинка чуть ли не в пол-лица, вот уж поистине: Бог шельму метит!

Рядом с Авдейкой мельтешили угрюмые парни, охранники, и пара подставных игроков: Лешка по прозвищу Куриный Хвост и седой благообразный старик - дед Кобылин. Лешка - рыжий, вертлявый, нахальный - был пару лет назад попавшись на краже дров где-то в районе Вяжицкого ручья. Вяжицкие мужики его тогда и побили, после чего раздели, изваляли в навозе и, засунув в задницу куриные перья, подожгли. Так вот Лешка и бежал, орал благим матом, отсюда и прозвище. Ну, прозвище и прозвище, не хуже любого другого, подумаешь - Куриный Хвост. Ну а дед Кобылин, тот всю жизнь конюхом был, а знающие люди говорили, что не только конюхом, но и конокрадом, причем не из последних. Украденных лошаденок надувал да перекрашивал, вот потому и Кобылин.

Как раз с утра на торг приехали заозерские мужички с солью да кодами - людишки зажиточные, лесные, таких грех упустить. Вот и не упускали.

- Кручу, верчу, обмануть не хочу! - надрывался татарин Авдейка. - Подходи, налетай, угадай - богатым стань!

- А и угадаю! - щерил щербатый рот дед Кобылин. - А и…

- Погоди, дед, дай-кось мне попробовать! - Лешка Куриный Хвост, перекрестясь, бросил шапку оземь. - А ну-ка…

- Кручу-верчу…

- Этот!

Лешка накрыл один из колпачков шапкой:

- Ставлю четыре деньги!

- Точно этот? - ухмыльнулся татарин.

- Гм… - Якобы задумавшись, Куриный Хвост оглянулся на любопытствующих мужичков. - Точно этот, православные?

- Этот, этот! Открывай, татарская рожа!

- Опа!

Отбросив в сторону шапку, Авдейка поднял колпачок - есть! Вот она, горошина.

- Выиграл, получай! - Широко улыбаясь, татарин отсчитал подельнику четыре деньги.

- Вот, - нарочито громко воскликнул Онисим, - свезло парню!