- Шпыня лесного спымал, Иване? - неприязненно оглядев Митьку, осведомился плюгавец.

- Да нет, - Иван качнул головой. - Похоже, он сам от шпыней пострадал.

- А вид у него будто у беглого! Я б его заковал, чтоб не сбег.

- Бороденку свою закуй, - нагло посоветовал Митрий. - Чем тут разглагольствовать, ведите быстрей к дьяку, сообщение важное для него есть.

Караульщики удивились:

- Откуда ты знаешь…

- Что государев дьяк с вами? - невежливо перебил отрок. - Знаю. Монах тонный сказал. Он, монах-то, сейчас в узилище, татями местными схвачен. Надо бы выручить поскорей.

- Ой, надо ль? - Плюгавый хитро прищурился.

- Ну, вот что, Авдей, - немного подумав, решительно заявил Иван. - Ты и Никифор оставайтесь здесь, а я этого отведу к дьяку. Монах-то, видать, дьяков знакомец.

- Ой ли? - Авдей осклабился. - А не брешет ли все этот беглый?

- Сам ты беглый, бороденка сивая, - обиженно отозвался Митрий. - Решенья в обозе принимать - не твоего ума дела.

- Во-во! - Авдей окрысился, заблажил: - Ишь, тать, еще и лается!

- Ладно. - Иван дернул отрока за рукав. - Идем.

Пройдя чуть заметной тропкой, они свернули в орешник и через некоторое время вышли к лесному озерку, вокруг которого кое-где вполсилы горели костры. Митрий с видимым удовольствием уселся к костру, протянул руки - погреться. Иван же, попросив чуть обождать, отошел в сторону и словно бы растворился в сгущаемой тлеющими кострами тьме. Поляна, где ночевал обоз, располагалась среди высоких сосен, и свет месяца был здесь не так заметен, как на открытом холме. Отрока вдруг потянуло в сон, он даже клюнул носом, ощутив вдруг навалившуюся слабость, но быстро вскочил на ноги, попрыгал - нет, рано еще расслабляться, дело еще не сделано, друзья-товарищи не освобождены, а значит, не стоит обращать внимание ни на вновь навалившийся озноб, ни на ломоту и слабость, ни на тупо пульсирующую в висках боль.

- Не уснул еще? - Иван появился так же внезапно, как и пропал.

Митрий невесело улыбнулся:

- Ты же знаешь, мне не до сна.

- Это верно. Идем.

Кивнув, отрок пошел следом за новым знакомым мимо укрытых рогожами возов, мимо стреноженных лошадей, шалашей и низеньких походных шатров. Кое-кто из людишек попроще спал прямо под телегами, завернувшись в овчину.

- Мелентий Дементьевич, привел. - Иванко остановился напротив шатра, полог которого тут же раскрылся, выпуская наружу плотно сбитого человека с узенькой черной бородкой, одетого в накинутый на рубаху кафтан, - по всей видимости, государева дьяка.

- Рассказывай, - велел Иванко. - То, что рассказал мне.

Митрий хотел было покочевряжиться, дескать, с чего бы это он должен хоть что-то рассказывать неизвестно кому, ведь этот Мелентий так и не был представлен - дьяк он или нет, еще вопрос!

- Говори, говори, парень, не стесняйся, - подбодрил… гм… ну, скажем - дьяк. - Не бойся, мой шатер на отшибе - лишних ушей нет.

- А я и не боюсь, - с деланным безразличием пожал плечами отрок.

Дьяк неожиданно рассмеялся:

- И верно! Чего боятся тому, кого только что едва не принесли в жертву!

Однако… Митрий скосил глаза на Ивана - быстро же тот ввел дьяка в курс дела. А Мелентий Дементьевич хоть и улыбался, но смотрел настороженно, цепко. Впрочем, Митьке и некогда было кочевряжиться, наоборот, следовало говорить как можно более убедительно. Что он и проделал, естественно, опустив подробности ухода из Тихвина. Пояснил только, что он и его плененные татями друзья - тяглые люди Тихвинского Успенского Богородичного монастыря.

- Шли по своим делам, на тоню… Так нас схватили в холопы верстать! Хозяин постоялого двора в Кузьминках - закоренелый тать, людишки его во многих местах орудуют, в Сароже на московских купцов напали, правда неудачно, не рассчитали сил.

- Монастырские, говоришь? - задумчиво переспросил дьяк и вдруг ни с того ни с сего налился злобой. - Не много ль воли взяли себе чернецы? Тарханных грамот набрали, сами свой суд творят, сами оброк берут - и мытом их не тронь… На что ж государству Российскому жить? - Мелентий немного помолчал, успокаиваясь, потом перевел взгляд на Ивана. - Ну? Как мыслишь? Выручить монастырских?

- Уж придется выручить, Мелентий Дементьевич, - быстро отозвался юноша. - Придется… Не позволять же татям беззаконство чинить?

- Да уж, так, - согласно кивнул дьяк. - Тогда бери людей и поезжай. Думаю, пару десятков конников тебе хватит. Выручишь, привезешь сюда… Эх, некогда над татями суд чинить, да отопрутся - скажут, приняли за беглых.

Иванко усмехнулся, кивнул:

- Отопрутся, то верно. Однако если есть возможность восстановить справедливость - почему бы не сделать? Времени-то почти и не потеряем. Да, думаю, - и людей. Если до утра все сладить… Огненный бой не возьмем, самострелов довольно. По-тихому все и сладим.

- Делай, - просто сказал дьяк.

Иванко отошел от шатра, сунулся под телегу, кого-то растормошил, шепнул что-то… Разбуженный - сильный молодой парень - проскользнул к следующему возу, потом к шалашу, потом…

Буквально в один миг перед шатром дьяка выстроились два десятка молодцов в темных кафтанах, с палашами и саблями. У некоторых были за спиной самострелы - не хуже пищалей, а в некоторых случаях еще и лучше - лишнего шуму не делают.

Дьяк сказал пару слов, Митрий не слышал - Иванко сунул ему в руки миску ухи и деревянную ложку:

- На, похлебай. Только быстро.

От этой неожиданной заботы Митька немного смутился, однако ушицу - окуневую, едва теплую, но вкуснющую! - выхлебал в единый присест. И сразу вроде как и голова перестала болеть, и озноб прекратился, и…

- Ну, поел? Едем!

Митрий с Иванкой поехали на одном коне, впереди, за ними - все остальные. Двигались споро и почти совсем бесшумно, лишь когда выезжали на тракт, приказчик крикнул знакомое «Холмогоры!» и, услыхав в ответ «Архангельск», обернувшись, подмигнул Митрию. Отрок улыбнулся, поблагодарил за уху и, покачиваясь на крупе коня, задумался. Вот ведь, оказывается, не все дьяки сребролюбивы да лихоимны, как про них говорят, бывают и честные, и справедливые, как вот этот, Мелентий Дементьевич. Другой бы - да большинство на его месте - отказал бы в помощи неизвестно кому, а этот, вишь, даже и не задумывался почти, выслал отрядец. Ишь, как уважительно приказчик называл дьяка - Дементьевич! С «вичем», как не всякого дворянина иль сына боярского кличут. А приказчик все же немного странный. Нет, видно, что и он хороший человек, но… Как бы это сказать? Он ведь поверил Митрию первым. Сразу, ничего не проверяя. Впрочем, а что сейчас происходит, если не проверка? Самая настоящая проверка и есть. Освободят - сейчас на постоялом дворе никого и нет-то, кроме нескольких оставленных для сторожи придурков, расспросят каждого по отдельности, а уж потом зачнут хозяину претензии предъявлять. Или не зачнут? Дьяк вроде проговорился, будто времени у него мало. Да и выкрутится разбойник, все видоки-послухи за него будут… Однако… Что там сказал дьяк насчет справедливости? Можешь - делай. Примерно так. Хорошие слова, лишь бы и дела с ними не расходились. Ну, пока не расходятся.

Впереди послышался глухой собачий лай.

- Подъезжаем? - приказчик обернулся назад.

- Почти… - кивнул Митька. - Там, впереди, деревня, постоялый двор чуть в стороне. Скоро повертка - месяц светит, увидим. Да вон она!

- Заворачиваем! - приказал Иванко.

Конники стегнули лошадей и настилом помчались через брошенное поле.

Онуфрий Красный Уши горюнился - так никто его и не похвалил. Рискуя, можно сказать, жизнью, ну, не жизнью, так здоровьем - точно, отвез горящего в огнеманке в болотину, и никакой признательности! Петька с Офонькой Гусем даже спасибо не сказали, сволочи!

Онуфрий взглянул на небо - серебристый месяц мерцал над самым коньком крыши. А пора бы и смене быть! Ну да, пора… Где ж этот чертов Офонька? Неужели спит, гад болотный? А ведь и спит! Не идет, змеище! Ну, раз не идет, так надо самому в людскую пойти - там и Гусь, и Петюня. Жрут, наверное, псищи, рыбу, что им какой-то Онуфрий.