- Само собою.

- Итак, о Басманове. - Овдеев вдруг встал, подошел к окну и на всякий случай прикрыл его ставней. Тут же зажег стоявшие на столе в бронзовом шандале свечи. И без того было душно, а от пламени свечей стало еще жарче, Иван украдкою вытер со лба пот. А вот стольник словно бы не чувствовал никакой жары, да и наступившая полутьма ему, похоже, нравилась.

- Петр Федорович Басманов Шуйских очень не любит, - тихо продолжил стольник. - Потому, возможно, будет на вас наседать, требовать ускорить следствие, побольше хватать, пытать… Ты, Иван, его не очень-то слушай. С Шуйскими - особенно с Василием - не торопись, пытками не увлекайся, дело веди осторожно, но хватко. Не отвлекайся, - впрочем, тебе и некуда отвлекаться, других-то дел нет.

- А упырь? - осторожно напомнил юноша. - Ну, тот, черторыйский, которого вы едва тогда не подстрелили.

Овдеев согласно кивнул:

- Дай срок, займемся и упырем… Хотя он вполне мог и утонуть - ведь больше никаких кровавых дел на Москве не случалось. Впрочем… - Стольник наморщил лоб. - Там ведь парнишка какой-то проходил, потерпевший… знакомый ваш… как его?

- Архипка, купца Ерофеева сын.

- Ах, купца Ерофеева… Он что рассказывал-то? Лица, лица упыря, случайно, не разглядел? Опознать сможет?

- Не разглядел, к сожалению, - Иван махнул рукой. - Темновато было. Да я ведь уже о том докладывал.

- Да помню, помню… - Овдеев неожиданно улыбнулся. - Значит, так: наказываю Ондрюшки Хвата успехам не завидовать, следствие вести осторожно и тщательно. О ходе расследования каждый день докладывать мне.

Иван вскочил со скамьи:

- Слушаюсь, господин стольник! Разрешите идти?

- Идите, господине Леонтьев. Работайте. И да пошлет Господь нам удачу.

- Ондрюшки Хвата успехам не завидовать, следствие вести осторожно и тщательно! - с порога выпалил юноша. - Не мной сказано, но начальством. Сиречь - обязательно к исполнению.

Митрий тут же заулыбался:

- Вот славно! Теперь уж можно не торопиться, кого попало не хватать и вообще…

Прохор перебил его, небрежно махнув рукой:

- Можно подумать, мы раньше кого попало хватали!

- Ладно, парни, не ссорьтесь! - потерев ладони, Иван посмотрел в окно, на длинные темные тени соборов и кремлевских башен. - Похоже, смеркаться скоро начнет. Рабочий день, считаю, закончен, поехали-ка, братцы, домой. Василиска пирогов обещала напечь.

С утра сияло солнце. Выбравшись откуда-то из-за Скородома, оно отразилось в спокойных водах Москвы-реки и Яузы и, чуть приподнявшись, зависло над маковкой деревянной церквушки Флора и Лавра. Оттуда и светило - прямо в глаза вышедшему на крыльцо Ивану. Тот был уже одет по-рабочему - темный кафтан доброго немецкого сукна, узорчатый пояс с засунутой за него плеткой, сабля у пояса хоть и не висела - неприлично было ходить по городу с боевым оружием, сабля не шпага, а Россия не Франция, зато топырился за пазухой кистень, в кошеле на поясе тяжело перекатывалась свинчатка - кастет, а за голенище правого сапога был засунут длинный и узкий нож. Без подобного набора ни один московский житель на улицу выходить не рисковал в любое время суток: еще памятны были страхи о великом недавнем голоде, когда люди охотились на людей ради человечьего мяса.

Сейчас, правда, народ стал жить лучше, но все равно хватало на Москве разбойников. Новый государь, правда, по словам Овдеева, обещался навести в городе - да и по всей необъятной стране - образцовый порядок: воров да татей выловить и казнить, заборы - снести, выстроить вместо теремов да палат красивые европейские дома с большими стеклянными окнами, усилить стражу, чтоб люди могли ходить без опаски и днем, и ночью. Да-а, намеренья-то благие… вот только сбудутся ли?

Ну, где там они?

Иван обернулся, поджидая Митрия с Прохором. Ни тот ни другой что-то не торопились спускаться во двор, а ведь пора уже было ехать в приказ. И чего, спрашивается, копаются?

- Иване!

Послышалось?

- Господине Иван!

Нет, точно - позвали откуда-то из-за ворот. И голос такой тонкий, женский… нет, не женский - отроческий. Эвон, заглядывает во двор светловолосая голова - Архипка, сосед.

- Здрав будь, соседушка, - улыбнулся Иван. - Чего тебе?

Архипка прищурился:

- Поговорить бы с глазу на глаз… Хоть здесь, у ворот.

- Ну… Только быстро!

- Я быстро…

Иван вышел за ворота. Архип был явно взволнован, лицо какое-то осунувшееся, бледное, глаза покрасневшие, видать - не спал. Неужто снова ошкуя увидел?

- Дружок у меня есть, Игнат, - покусывая губу, произнес отрок. - Тургенева Петра доверенный служка… В лапту с ним играем.

- С Тургеневым Петром?

- Да нет, с Игнаткой. Он хороший парень, ну, ей-богу, хороший, чужого не возьмет никогда, честный, вот-вот в приказчики выбьется…

- Честный приказчик? - Иван еле сдержал ухмылку. - Это что-то новенькое. Ну, что замолк? Говори дальше. В чем, вообще, дело-то?

- А в том, что схватили его вчерась сыскного приказу люди! - опасливо оглянувшись по сторонам, единым духом выпалил мальчик. - Матушка его убивается, плачет - свели, говорит, со двора, незнамо куда…

- А кто свел-то? Откудова знаешь, что приказные? Может, воры какие, разбойники?

- Матушка Игнаткина молвила. Приходили, грит, пять человек, а главный - хитроглазый такой, шустрый, с бороденкою сивою. Старшим дьяком назвался.

- Ондрюшка… - задумчиво прошептал Иван. - Ондрюшка Хват…

- Чего?

- Ничего, - юноша оглянулся. - За что его взяли-то?

- Про то не ведаю, - Архипка вздохнул. - И матушка его - тоже. Убивается посейчас, плачет - один ведь у нее Игнатка-то.

- Ладно, не переживай, - успокоил мальчишку Иван. - Коли не виноват, выручим дружка твоего.

- Да ни в чем вины его нету! А коли выручишь… Христом Богом клянусь, господине Иван, уж в долгу не останусь…

- Ладно, потом благодарить будешь, - отмахнулся Иван. - И не реви - сказал же, выручим дружка твоего. Если вины на нем нет, конечно.

- Да нет, нет вины…

На дворе послышались крики Прохора с Митькой:

- Иване! Иване! На службу ехать пора.

- Ну, беги до дому, Архип. - Хлопнув отрока по плечу, Иван заглянул в ворота: - А, поднялись, бездельники! Чего разорались? Я-то давно на дворе.

Вскочив на коней, помчались, понеслись по Большой Якиманке к Москве-реке, а уж там по наплавному мосту - в Кремль, в приказные палаты. Чем ближе к центру, тем становилось больше прохожих - мастеровых, грузчиков, подьячих. Сновали в толпе мелкие торговцы, вкусно пахло ранними огурцами, петрушкой, укропом.

Митрий даже потянул носом и сглотнул слюну:

- Ужо севечер Василиска затируху с укропом да огурцом сладит. Обещала вчера.

Прохор расхохотался в седле, крикнул:

- Ты не о еде думай, о деле!

- Так о деле-то - никогда не поздно.

Проскакав вдоль кремлевских стен, спешились, кивнули знакомым стрельцам-стражникам. У дальних ворот, тех, что вели к покоям нового царя, караул был иной, польский, видать, государь не очень-то доверял стрельцам, как и вообще - московским людям. Ворота те, между прочим, были уже распахнуты настежь.

Парни привязали лошадей к коновязи и, повернувшись, разом перекрестились на золотые купола Успенского собора.

- Бог в помощь, работнички! - насмешливо произнесли рядом. - Как служится?

Парни обернулись, увидев перед собой… самого царя Дмитрия! Совершенно без охраны, в польском коротком кафтане желтого сукна, в затканной золотом бархатной однорядке, в красный сапогах на высоких каблуках и высокой барашковой шапке, царь выглядел сейчас записным щеголем.

Парни поклонились:

- Здрав будь, великий государь!

- Здорово, здорово, - Дмитрий по-простецки поздоровался со всеми за руку. - Значит, теперь у меня на Земском дворе служите? Рад, рад. Басманов с Овдеевым вас хвалят… А я вот не похвалю!

- Нешто прогневили тебя, государь?

- Чертольского упыря когда словите? - жестко поинтересовался Дмитрий. - Или как вы там его промеж собой называете - ошкуя? Что смотрите? Ведаю, про все ваши дела ведаю - на то я и царь, черт возьми!