- Архип, - оглядевшись, негромко позвал Иван. - Эй, Архипка!
Показалось, кто-то шевельнулся в избе…
Юноша осторожно подошел к входной двери… Чей-то пронзительный, словно бы нечеловеческий крик внезапно полоснул по ушам!
Выставив вперед саблю, Иван рванул дверь… и отпрянул, пропуская орущую, бросившуюся под ноги тень. Кошка! Черт бы тебя побрал…
- Эй, есть здесь кто-нибудь? - громко позвал юноша.
Никто не отзывался. Сквозь провалившуюся крышу были видны первые звезды. Осторожно осмотрев горницу, Иван вышел во двор и, обследовав амбар, выбрался прочь, направляясь к следующей избе, вернее, к ее скелету, черневшему обожженными балками саженях в пяти левее…
На всякий случай покричал:
- Прохор, как там у тебя?
- Ничего, - тут же отозвался Прохор.
Ого! Да он совсем рядом, оказывается.
- Там все прогнило уже, - выйдя из-за ограды, пояснил молотобоец. - Не зайдешь - крыша обвалится.
- Ну, ясно, - Иван повернулся, махнул рукой и хотел было еще что-то добавить, но не успел - кто-то громко закричал на пустыре, ближе к реке.
Парни переглянулись:
- Митька?
И со всех ног бросились к пустоши. Метнулись под ноги репейники, колючие кусты, ямы. Обиженно залаяв, бросились прочь растревоженные бродячие псы. Пахнуло какой-то затхлостью, тленом и еще чем-то мерзостным, не поймешь даже сразу - чем.
- Сюда! - выскочив из кустов, замахал рукой Митька. - Скорее!
Парни подбежали к приятелю в един миг:
- Ну?
- Он здесь, Архипка-то… Похоже, дышит…
Отрок лежал на спине, раскинув в стороны руки. Кафтан его был расстегнут, рубаха разорвана на груди - однако кожа чистая, белая, без всяких порезов и крови.
- Видать, не успел… спугнули… - пояснив, Митька нагнулся к мальчику и, потрогав пульс, легонько побил по щекам.
- А? Что? - Отрок испуганно распахнул глаза. - Кто здесь?
- То я, Иван, не видишь, что ли?
В светлых глазах мальчишки проскользнуло узнавание и несказанная радость:
- И верно - Иван! Господи… А где же тот, страшный… Ошкуй!
- Ошкуй? - Парни вздрогнули. - Как ты сказал?
- Ошкуй, - постепенно приходя в себя, уверенно повторил отрок. - То есть - тело человечье, а голова - медвежья. Белая такая, зубастая… Господи-и-и… - Архипка вдруг зарыдал, бессильно уронив голову.
- А ведь он не мог далеко уйти, - Прохор сильнее сжал в руке саблю. - Ошкуй это или кто еще, но он где-то здесь, в кустах, прячется! Осмотрим, пока не совсем стемнело?
- Запросто! - Иван попробовал пальцем клинок.
Оставив обладавшего недюжинными медицинскими знаниями - еще с французских времен - Митрия с отроком, парни пошли к чернеющим ореховым зарослям, тянувшимся до самой балки, - больше здесь просто негде было спрятаться. Иван чувствовал, как азарт погони и злость встают откуда-то из груди, поднимаются, делаясь все шире и шире… вот уже ударили в голову…
- Слева! - крикнул вдруг Прохор. - Вон там, у жимолости!
Ошкуй - или какая иная тварь, - услыхав крик, дернулся, выскочил и, согнувшись, со всех ног припустил к пристани.
- Бросится в реку - не догоним! - кричал на ходу Прохор.
Иван понимал и другое - если эта тварь не ошкуй, а все же человек… На берегу было довольно людно. Пойди, разыщи! А бежала тварюга быстро, не угонишься. Иван пару раз споткнулся и чуть было не упал, выронив саблю, тем не менее не останавливался, бежал, не слыша позади крика Прохора, - тому повезло меньше, он угодил-таки в какую-то яму, коих было множество на Чертолье, и теперь вот отстал, выбирался…
А Иван сознавал, что не успевает…
Позвать людей? А как же!
Иван на бегу закричал во все горло…
Не хватало воздуху, и получилось тихо… Впрочем, похоже, кто-то услышал…
- Держи его, держи-и-и!
Бах!
Юноша на бегу запнулся о какую-то корягу, перевернувшись, упал, едва не сломав шею… А когда поднялся на ноги - фигура бегущего маячила уже далеко впереди. Эх, сейчас бы пистоль… а лучше - пищаль…
И тут грянул выстрел!
Иван инстинктивно пригнулся - показалось, что стреляли в него. У ошкуя - пистоль? Господи…
Выстрел раздался еще раз!
Стрелял тот самый, что бежал впереди… впрочем, там маячило уже довольно много людей. И стрелял вовсе не в Ивана.
Услышали!
Услышали, господи!
Спустившись к пристани, юноша, тяжело дыша, подбежал к стрелку:
- Ну что, попали?
- Навряд ли, - с сожалением отозвался тот. - Ловкий, стервец, оказался - похоже, выплыл.
Он обернулся, и Иван не сдержал удивленного крика, увидев перед собой… стряпчего Артемия Овдеева!
- Вот так встреча! - заулыбался тот. - А это кто там позади, с саблей?! Никак, Прохор? Господи, парни… Вас-то я и ищу!
Глава 9
Земский двор
Новый царь выказал большой ум и способности к государственным делам. М. Острогорский. Учебник русской истории
Июнь - июль 1605 г. Москва
Белила ложились ровно. Высунув от усердия язык, купецкая доченька Филофея проворно работала беличьей кисточкой - мазала сверху вниз, а щеки - еще и вкруговую, да все приговаривала:
- Во-от, во-от, во-от… Ну, таковой красавицей станешь, Василисушка, жених возвернется - не узнает.
- Уж пора бы возвернуться-то, - озабоченно промолвила Василиска. - Ишь - смеркается.
- Ничего, успеют - трое парняг, чего с ними сделается-то? Братца бы токмо нашли.
- Найдут. Раз пошли - найдут. Из-под земли вытащат - уж они такие.
Покончив с белилами, Филофея аккуратно сложила их в шкатулку, точнее, в небольшой сундучок, в котором, кроме белил, еще имелись румяна, помада, кисточки и разные благовонные притирания. Назывался весь этот наборчик просто - «сундучок», такими у Москвы-реки торговали купцы-персияне. Стоил «сундучок» денег немаленьких и был по карману далеко не всем, а уж у кого был, те всячески им хвалились, вот как сейчас Филофейка. Да, там еще небольшое зеркальце было, в «сундучке»-то.
Умело подсурьмив подружке брови, гостья приступила к щекам. Тут нужно было не торопиться, красить тщательно да следить, чтоб румяна ложились ровным кругом - чуть скривишь, совсем не по-модному будет.
- Ну вот, - девушка с довольным видом оглядела результаты своего труда и протянула зеркало. - На-ко, посмотрись… Каково?
- Ой, красиво-о-о! Подай-ко, Филофеюшка, гребень - волосы расчешу. Эвон он, на поставце лежит, гребень-то.
Гостья потянулась за гребнем - резным, из рыбьего зуба, с изображением белого медведя - ошкуя, - оценила:
- Экий у тебя гребешок баской. А ошкуй-то - словно живой. Ишь, щерится. С топором!
- То Иван из-под Кром привез. Нравится?
- Очень! - призналась девушка.
Василиска рассмеялась, махнула рукою:
- Так забирай, коли понравился!
Филофея явно обрадовалась, но для вида, конечно, покочевряжилась, так, самую малость, чтобы подружка не передумала, - гребешок-то купеческой дочке и впрямь сильно понравился. А уж если что ее нравилось - умрет, но выпросит или купит, как вот ожерелье, к примеру. Да уж, своенравной девушкой была Филофея, но ведь и доброй - коли подарок приняла, сразу и отдаривалась, не любила ходить в должницах. Помолчала, подумала, гребешок, как бы между прочим, в рукав убрала, потом молвила:
- А тебе, Василисушка, вижу, румяна глянулись?
Василиска зарделась - да, румяна б ей не помешали… как и белила.
Филофея словно подслушала мысли:
- А, - сказала, - забирай румяна - твои. Вместе с белилами.
- Вот благодарствую! - Подружки обнялись, закружились, смеяся, по горнице… даже не услышали, как вошли парни.
- Вот это да! - Поглядев на накрашенную Василиску, Иван живо спрятал улыбку в кулак.
