Неуловимые нити мешали ему освободиться от самого себя, не давая возможности вполне “перевоплотиться” в полковника Ростанева. Станиславский страдал. Те, кто окружал его, видели его муки…
Мы, загримированные, — на сцене. Станиславский тоже на сцене и тоже в гриме и костюме. Рампа включена, но занавес не расходится: помощник режиссера ждет знака Станиславского. Станиславский недвижим. Недвижимы и мы все…
Станиславский плакал.
Слезы скатывались по его нагримированным щекам и застревали в наклеенных усах и бороде. Они не были проявлением нервозности, знаком малой или Слабой души — художник творил над собой суд. В нем боролись прокурор и подсудимый…
{602} Зачем казнил себя великий артист? Зачем отнимал у себя надежду? Ведь его Ростанев был тогда еще не готов. Не готов для жизни. А не мертв. Ростаневу просто еще рано было являться на свет рампы. Требовалось время, чтобы “образ” дозрел. А времени не было: шла уже генеральная.
В зрительном зале, за режиссерским столом, сидел Владимир Иванович. Он ждал… Станиславский был предельно дисциплинирован…
Дали занавес, и репетиция прошла “без сучка, без задоринки” (для поверхностного, конечно, взгляда). Потом были еще две или три генеральных, таких же преждевременных, таких же губительных для будущего создания Станиславского, а для его дальнейшего сценического творчества смертельных» (Путь актрисы. М., ВТО, 1959, с. 59 – 60).
Генеральные репетиции «Села Степанчикова» состоялись 27 и 28 марта 1917 г. После них пайщиками во главе с Немировичем-Данченко было принято решение о замене исполнителя, так как иначе выпуск премьеры затягивался на неопределенный срок, а тяжелое материальное положение театра требовало выпуска хотя бы одного нового спектакля до конца сезона. О других, «режиссерских» мотивах этого решения говорится в тексте данного письма.
[413] Архив Н‑Д, № 1722.
Дата устанавливается по фразе: «Сегодня, 21‑го, генеральная».
[414] Н. О. Массалитинов начал репетировать роль Ростанева с 2 сентября 1917 г. (первый открытый спектакль состоялся 26 сентября).
[415] Архив Н‑Д, № 1723.
Дата определяется по помете К. С. Станиславского.
[416] В. Н. Павлова играла в «Селе Степанчикове» роль Анфисы Петровны Обноскиной, А. Э. Шахалов играл Поля Обноскина, ее сына.
[417] В. Ф. Грибунин исполнял роль Бахчеева.
[418] И. М. Москвин играл Фому Опискина.
[419] Л. М. Коренева играла Татьяну Ивановну.
[420] Н. Ф. Колин играл отца Настеньки, Евграфа Ларионовича Ежевикина, М. А. Крыжановская играла Настеньку, Е. И. Корнакова — дочь Ростанева, Сашу. В. Г. Гайдаров играл роль племянника Ростанева, Сергея Александровича.
[421] Публикуется впервые — по машинописной копии. Архив Н‑Д, № 672.
Датируется по содержанию письма. Письмо не подписано.
[422] {603} Публикуется впервые. Архив Н‑Д, № 6468.
Датируется предположительно по связи со следующим письмом (мотивировку приблизительной даты см. в примечаниях к письму 349 [В электроной версии — 409]).
[423] Это письмо, как и следующее, вызвано тяжелым заболеванием Л. М. Леонидова, которое началось у него в 1915 г. и в то время связывалось врачами с нервно-психическим перенапряжением артиста во время работы над ролью Керженцева в пьесе Л. Андреева «Мысль» (1914). Болезнь, выражавшаяся в длительных периодах депрессии, неверия в свои силы, мучительного страха перед выходом на сцену, затянулась надолго и, судя по некоторым письмам Л. М. Леонидова того периода, порой заставляла его думать о необходимости ограничить свою артистическую деятельность в МХТ лишь нерегулярным участием в спектаклях (см., например, письма к Вл. И. Немировичу-Данченко от 26 сентября 1915 г. и от 12 сентября 1916 г. — Л. М. Леонидов. М., «Искусство», 1960). Болезнь Л. М. Леонидова, естественно, волновала и тревожила весь театр, приковывая к себе особое внимание К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Фактически она привела к четырехлетнему перерыву в артистической деятельности Л. М. Леонидова на сцене МХТ.
[424] Письмо написано карандашом, не окончено и не отправлено. Публикуется по рукописи. Архив Н‑Д, № 931. Написано через несколько месяцев после предыдущего, что явствует из текста. Приблизительная дата устанавливается по времени обострившейся болезни Л. М. Леонидова (см. примеч. 1 к предыдущему письму [В электроной версии — 408]); на основании упоминаемых в письме последних ролей и репетиций Л. М. Леонидова, ни одна из которых не переходит за пределы 1917 г.; по возможной связи с письмом Л. М. Леонидова к К. С. Станиславскому от 19 апреля 1917 г., в котором говорится о желании артиста поставить и сыграть «Каина» Байрона в Первой студии МХТ (см.: Л. М. Леонидов). Немирович-Данченко упоминает «Каина» в возможной перспективе работы Л. М. Леонидова, причем непосредственно вслед за Калхасом, которого он играл в Первой студии в 1917 г.
[425] О каком постановлении Совета пайщиков МХТ идет здесь речь, установить не удалось. В прошлом (до сентября 1915 г.) на заседании Совета Л. М. Леонидову было отказано в просьбе отпустить его из состава товарищества с правом возвращения после окончательного выздоровления и с выдачей ему паевого и запасного капитала и жалования по 15 июня 1916 г.
[426] Дмитрий Карамазов.
[427] В пьесе Л. Андреева «Мысль».
[428] {604} «Лебединая песня (Калхас)» — драматический этюд в одном действии А. П. Чехова. Был включен Первой студией в программу Чеховского вечера, 12 апреля 1917 г. Леонидов впервые сыграл в этом спектакле роль Светловидова.
[429] Н. П. Россов стал известным актером после своей первой гастрольной поездки в Пензу (1891), где он сыграл роли Гамлета и Уриэля Акосты. Один из последних русских трагиков-гастролеров, объездивших всю Россию. Принципиально отвергал театральную школу и вообще какую бы то ни было систему актерского мастерства, придавая абсолютное значение эмоциональным стимулам творчества. Н. П. Россов играл только классические трагедийные роли, преимущественно Шекспира и Шиллера.
[430] В репертуаре выдающегося итальянского певца Анджело Мазини, тенора школы бельканто, славилась наряду со многими другими партия Герцога в опере Верди «Риголетто». В письме речь идет о знаменитой песенке Герцога («Сердце красавицы…») и квартете из этой оперы.
[431] Имеются в виду гастроли Художественного театра в Варшаве и Киеве в мае 1912 г. В репертуаре были спектакли: «Живой труп», «Вишневый сад», «Месяц в деревне», «Три сестры», «У врат царства», «Братья Карамазовы». Л. М. Леонидов играл Лопахина, Соленого, Карстена Иервена, Дмитрия Карамазова.
[432] См. примеч. 7 к письму 322 [В электроной версии — 321].
[433] На этом письмо обрывается.
[434] Публикуется впервые — по черновому автографу. Архив Н‑Д, № 1369. Не окончено.
Датируется предположительно по содержанию письма и упоминаемым в нем лицам.
[435] Неустановленное лицо.
[436] Александров.
[437] Титов.
[438] Полковник — так в МХТ привыкли называть Фессинга (инспектора театра с 1898 по 1920 г.), который действительно был офицером в отставке.
[439] Публикуется впервые. Архив Н‑Д, № 1730.
[440] {605} Публикуется впервые. Архив Н‑Д, № 737.
[441] В 1918 – 1921 гг. спектакли Первой студии, в том числе «Сверчок на печи» по повести Ч. Диккенса, иногда шли наряду со спектаклями Художественного театра на его сцене.
[442] М. А. Дурасова была первой исполнительницей роли Мэри («Малюткой» зовет ее в повести муж, извозчик Джон Пирибингль). Софья Владимировна Гиацинтова также играла эту роль, но вступила в нее несколько позднее.
[443] Музей Государственного театра имени Евг. Вахтангова (№ 198).
[444] В апреле 1918 г. Немирович-Данченко вел в Первой студии последние репетиции «Росмерсхольма» Г. Ибсена вместе с Вахтанговым. Премьера состоялась 26 апреля. С актерами Первой студии в спектакле участвовали О. Л. Книппер-Чехова (Ребекка) и Л. М. Леонидов (Брендель).
