Рисковала, конечно, безумно. Но поставила для себя планку. Все! Будь, что будет! Пусть сама меня ищет, иначе скоро забудет, и что вы думаете, точно! Я в десятку попала!

Сначала она мне давай названивать. А я девкам сказала, что не хочу бросать их и куда-то от них уезжать. Знала, как они мне завидовали, подыграла им. Они за меня горой. Она звонит, а кто трубку берет, сочиняют такое, что просто смешно и стыдно. В конце концов, она срывается и к нам.

Ее директриса перехватила и говорит, что Верочку не отдадим. Мне тут же донесли. Я быстрее, ноги в руки и к мамке. Пусть думаю, еще поищет.

В конце концов, встретились мы так, как это я задумала. Где бы вы думали? А? Никогда не отгадаете, бьюсь об заклад! Я ведь такой уже стала хитрющей и я ей свидание назначаю — в бане! Как вам!

Вспомнила, как мы с мамкой в баню ходили. Мыться тогда все ходили в баню. Мамка любила ходить и не по тому, что чистюля была, нет, просто ей нравилось видеть, как на нее с завистью смотрят другие. Еще бы! Фигурка у нее до сих пор, просто класс! И коса. И я представляю, какая она была красивая тогда, особенно голой. Я была маленькой, но запомнила похвалу в наш с ней адрес от старой и матюгливой банщицы — бабы Вали.

Хоть на нее часто жаловались, за ее уменье точно и метким словом человека назвать, а часто и матюгливым, но ей все прощалось за то, как она помогала бабам жизнь семейную налаживать, и как советовала им мужиков около себя удерживать. Чудный был человек, добрый и мудрый. А то, что была беспощадна на язык и матюклива, то не она виновата, а время. Сидела она в лагерях и все банщицей.

Поэтому, как к нам в поселок прибилась, так ее на руках все, и бабы, и мужики носили и все ей прощали. Она и жила при бане. Но с ее приходом установился тут такой порядок и чистота, что к ней на парок и начальство частенько заглядывало. Всегда все у нее по графику и есть веники, квас и даже пиво. Полотенца и простыни, все чистое, стиранное. Вот, как она дело поставила! В бане она колдовала и многих паром и веничком поднимала и лечила. Все с травами, с приговорами. Шли к ней и ехали со всех сторон. Говорили даже, что ее сманивали в столицу, не согласилась.

А как она точно подыскивала слова для человека? Бывало, посмотрит на человека и говорит. По эстетическим и цензурным соображениям ничего не называем, а просто точки проставим, где это возможно. Вы уж простите, но, как говориться, из песни слов не выкинешь…

— Эта, б….. — по-другому она ни одну даму не называла. — Эта б…точно е….вая. Видишь, как свою звезду выставляет и не стыдится.

Ну, а когда мамка с ней здоровалась, что уже для многих было подвигом, то она все нас нахваливала.

— Эко вас господь разукрасил. Ни дать и ни взять, а создал модель для всего женского рода!

И всегда так громко, чтобы все слышали бабы.

— Смотрите, сучки, какими должны быть настоящие б…!

А потом, ласково, провожала такими словами.

— Господь вам в помощь. Е…сь! — И мамка этим очень гордилась.

Так получилось, что я у нее часто засиживалась, и она меня всегда чем-то вкусненьким подкармливала и поила. И на этот раз я к ней пришла за советом и помощью.

Она меня приветливо встретила и пока я суетилась в раздевалке она громко так, чтобы слышали.

— А, вот вам бабы и дьяволица в обличии ангела. Вы только на нее посмотрите? Копия мамки своей, красавицы. Ох, и слез же ты бабских наслушаешься и упреков. Но помни, что вы с мамкой самые настоящие б….

Я любила ходить к ней в баню. В-первых, оттого, что можно было столько, сколько душа пожелает в горячей воде наплескаться. Во — вторых, тепло необычайное, вечно с запахами какими-то хвойными. Баба Валя старалась. Потом, я такая же была, душой поскудной, и мне очень нравилось проплывать мимо голых баб в клубах пара и показывать им совершенство своего красивого и ладного тела. Я любила ловить их оценивающие взгляды и чувствовать спиной их зависть.

Это мужики думают, что они женские фигуры разглядывают и оценивают! Как бы ни так! Бабы так друг дружку рассматривают и оценивают, что, пожалуй, сам создатель бы так критично не оценил бы их. Это я говорю о тех, кто одет. А представляете, как мы смотрим, когда мы оцениваем тела голые? Мне кажется так, что всю кожу до кости глазами сдираем, от зависти.

Как бы то ни было, а я уже сижу в чистой комнатке у бабы Вали и потихонечку ей о своей заморочке рассказываю.

Она настолько мудрая, что мне кажется, что ее ничем в жизни не удивишь. О чем бы я с ней ни говорила, она обо всем имеет свое собственное суждение, и всегда оно взвешенное, мудрое и верное. Поэтому она, после того как я ей о своих приключениях с фотографиями рассказала, она долго молчит, и мне даже кажется, что дремлет. Я уже хочу ее толкнуть, как тут она вся оживает и мне начинает говорить о случае, что однажды приключился с ней в лагере. Случай тот интересный, но я о нем не буду сейчас, главное, что она мне подсказывает, что если раздеть ее и самой с ней встретиться в бане, то сразу можно будет увидеть, что у нее на уме. Человек ведь на самом деле, говорит баба Валя, в голове своей вместе с телом раздевается и обнажается в бане. Так что зови ее и встречайся у меня. Ничего тебе лучшего не присоветую. А я ее тоже рентгеном своим просвечу. И она смеется таким добрым и заразительным смехом, что я успокаиваюсь и соглашаюсь.

В назначенный день и время я прихожу, и тут же меня в свою комнату тянет баба Валя. Говорит:

— Фря уже здесь и целый час сидит. Не моется, все разглядывает и наблюдает. Видно ты ей дорога и не просто так. Не всякая б….. придет в баню на свидание и не пожалеет. Видно, что все по-настоящему.

— Иди, — говорит, — просверкай звездой своей перед ней и не стесняйся себя показать, покупатель приехал специально для этого! И ведь не уходит, ждет ведь тебя!

Может быть, в первый раз в своей жизни я застеснялась по-настоящему. Но подошла, поздоровалась и присела рядом. А она ничего. Отмечаю и разглядываю.

Вижу, что и она меня всю с головы до ног оценивающе осматривает, а потом говорит, чтобы я несла шайки, и мы будем мыться.

Я ухожу в туман и встречаюсь с белой фигурой бабы Вали, которая спрашивает и, получив мой ответ, что мы мыться будем, она облегченно произносит.

— Ну, бл….шка, подставляй звездушку! Считай, что звездой своей в люди пробилась!

И уже скрываясь за облаками пара, я слышу ее.

— А я и не сомневалась. Дьявол и дьяволица, всегда только между собой и е…..ся!

И как только я принесла шайки, и мы стали, мыться, баба Валя подпустила столько пара, что в двух метрах ничего не было видно.

Знала старая банщица, что если бы кто увидел, как мы с ней соприкасаемся телпми друг друга, то сразу бы понял, чем это мы здесь занимаемся.

Единственный раз нас вроде бы случайно застукали, когда мы с ней обе мылись в душе. Внезапно перед моими глазами, полуприкрытыми от счастья и томления, вынырнуло лицо незнакомки из тумана пара. И только ее быстрое «Ой! Простите»! выдало мне, что она мельком оценила наши, прилипшие в страсти тела и правильно или неправильно это видение истолковала.

Бленда уезжала. Так ее звали в среде Мельпомены, и так она просила ее называть.

Я пока оставалась. Сказать, чтобы я убивалась, так нет же. Я не убивалась. Но то, что я от нее заразилась безудержной страстью и опять распалилась, так это точно.

Ее уже не было рядом, а у меня все еще полыхало, в развороченном ее безжалостным язычком.

Как я могла после всего этого по-прежнему жить и работать? Как? Подскажите!

И я, несмотря на все крики и строгие советы, беру отпуск и еду к ней. Иначе мне не жить! Потом три дня и три ночи дьявольского безумия. Безумия дьявола и дьяволицы. Кто из нас кто, я не разделяла. Я, то ангел в образе дьявола, то дьяволица в образе ангела. Все растерлось, все завертелось в безумных минутах и часах страсти. Еще не затихли ощущения пальцев и нежного язычка во всех мыслимых и не мыслимых изгибах и ямках тела, как суровая правда жизни вытолкала меня из страстных объятий подруги и любовницы. Все! По воле судьбы я осталась одна. Совсем одна. Не пугайтесь, ничего плохого не произошло и не случилось. Просто Бленда уехала, у нее контракт, а я осталась в ее квартире. Мама с Кузьмичем цветут и пахнут. Живут душа в душу. И как говорила моя баба Валя.