— Я говорил тебе, — сказал Рилд, — что мы можем защитить тебя от бугберов и гоблинов.

— Это может и железный прут на двери.

— Но если ты останешься здесь, то умрешь от голода и жажды.

— Я умру в любом случае. Я еще не старая женщина — по меркам дроу, вообще ребенок! — а похожа на древнюю колдунью. Просто я не хочу погибнуть от рук этих ничтожеств. Я правила здесь пятнадцать лет, и если умру своей смертью, значит, я победила. Понимаете?

— Ну, тогда, моя госпожа, — сказал Фарон, — такое желание предполагает сделку. Окажи нам услугу, и мы не впустим сюда бугберов.

Она пренебрежительно хмыкнула:

— Впускайте их, если хотите. Я не переношу этих животных, но вас, темных эльфов, я ненавижу еще больше. Это вы сделали меня такой, какой я стала. Я добывала вам сведения и кое-что получала за это. Но теперь, когда болезнь убивает меня, вы все можете отправляться в Абисс, где живет ваша любимая богиня, и горите вы все в огне!

Фарон мог бы возразить, что она сама решила свою судьбу в тот день, когда решила спуститься в Подземье, но к чему говорить то, что все равно им не поможет.

— Я тебя не осуждаю, — сказал он с сочувственным видом. Ни одного дроу это не обмануло бы, но в ней, несмотря на то, что она прожила среди его народа не одно десятилетие, вероятно, еще сохранились человеческие инстинкты. — Иногда я сам ненавижу других темных эльфов. И конечно, презирал бы их, если бы со мной обошлись таким образом.

Она смотрела на него с иронией и сомнением:

— А ты отличаешься от прочих?

— Сомневаюсь. Я — дитя богини и следую ее путем. Но мне приходилось посещать Королевства, Которые Видят Солнце, и знаю, что другие расы и живут по-другому. Согласно нравственным принципам твоего народа, мы обошлись с тобой отвратительно.

Она мгновение смотрела на него, с трудом вспоминая те давние времена, когда кто-то испытывал к ней сострадание, а потом ответила:

— Ты думаешь, что несколько вежливых слов изменят мое решение?

— Конечно нет. Я только не хочу, чтобы обида застилала тебе глаза и ты отвернулась от собственного спасения.

— Что ты сказал?

— Я могу избавить тебя от болезни.

— Лжешь. Как ты можешь сделать то, чего не смогли жрицы?

— Смогу, потому что я — маг и волшебник. — Фарон щелкнул пальцами, маска орка исчезла. — Меня зовут Фарон Миззрим. Ты, наверное, слышала обо мне. Если нет, то наверняка слышала о Мастере Магики.

Она была потрясена, хотя старалась не подать виду.

— Но все же не целитель, — возразила она.

— Это правда, однако, я могу превратить тебя в дроу или в кого-то другого, кого ты предпочтешь. Что бы мы ни выбрали, превращение очистит твое новое тело от болезни.

— Если это так, то почему твой народ так боится болезней?

— Потому что такое средство нам не подходит. Для дроу, избранника богини, немыслимо иметь облик представителя низшей расы — только в виде наказания. Кроме того, большинство магов недостаточно искусны, чтобы во время превращения изгнать болезнь. Но я могу это сделать.

Она хмыкнула:

— И ты станешь стараться ради меня?

— Ну, скорее чтобы помочь себе.

В конце концов, после недолгой паузы Смилла сказала:

— А что мне терять?

— Вот именно.

— Но сначала ты изменишь меня.

— Нет, прежде мы должны убедиться, что ты действительно знаешь то, что необходимо мне и моему другу. Мы ищем беглецов из разных Домов.

— Немало дроу скрывается в Браэрине. Некоторые из них больны, как и я. Другие стали изгоями из-за каких-то прегрешений. Найдется даже парочка устроивших себе длительные каникулы подальше от женщин. Могу сказать, где найти большинство из них.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Фарон, — но мне кажется, что эти живут здесь уже продолжительное время, не так ли? Мы же ищем беглецов последних нескольких десятидневий.

Смилла нахмурилась, и маг понял, что она размышляет, стоит сейчас лгать или нет.

— Да, в последнее время здесь появилось больше мужчин-дроу, — заговорила она, — потакающих своим самым грязным желаниям, но, насколько я знаю, они здесь не остались.

Рилд вздохнул. Фарон догадывался, что он чувствует. По правде говоря, маг всегда получал удовольствие от решения трудных задач, но в этот раз дело двигалось так медленно, что даже у него вызывало раздражение.

Оказавшись в абсолютном тупике, он решил, что нужно прислушаться к голосу интуиции. Все еще играя роль сочувствующего, он подошел к кровати и похлопал Смиллу по костлявому плечу. Она чуть не задохнулась. Вероятно, уже давно никто не прикасался к ней.

— Не теряй надежды, — сказал Фарон. — Возможно, мы еще поторгуемся. Нас с другом интересуют и другие вопросы. Происходило ли в последнее время в Браэрине что-нибудь особенное, необычное?

Женщина засмеялась болезненным, скрипучим голосом.

— Вы имеете в виду что произошло за последние десять дней, после того как эти животные восстали против меня?

— А это тоже интересно. Много лет ты властвовала над гоблинами. Что изменилось теперь кроме того, что твои магические таланты стали угасать? Откуда вдруг в этих существах взялась смелость восстать против тебя?

— Ну-у, — начала Смилла, — возможно, они увидели, насколько я физически ослабла… — Ее потрескавшиеся губы растянулись в усмешке. — Ты хороший, Мастер Миззрим. Ты подарил мне улыбку, дружескую беседу, сочувствие, и вот уже мой язык развязался. Это все от одиночества. Но прежде, чем я еще что-нибудь скажу, ты должен исполнить свою часть договора!

— Вполне разумно. — Фарон извлек из кармана пустой кокон. — В кого ты хочешь превратиться?

— В одну из вас, — вкрадчиво и настороженно сказала она. — Когда-то я слышала, один философ сказал:

«Каждый, в конце концов, превращается в то, что больше всего ненавидит».

— Жизнерадостным был этот твой философ. Теперь соберись с силами. Это займет немного времени, но может быть больно.

Проявляя большую осторожность, он начал читать заклинание. При этом он плавно водил по воздуху руками, выписывая какой-то символ.

Комната наполнилась грохотом, звоном, стало очень холодно. На мгновение все вокруг заструилось, замерцало, а потом все искажения стекли в ее дряхлое больное тело. На шее Смиллы вздулись вены, она закричала.

За дверью завопил один из бугберов:

— Мы тоже хотим получить кусок! Мы же договорились!

И вдруг раны стали исчезать, изможденная фигура постепенно приобретала стройность, пепельно-серая кожа потемнела, стала черной и блестящей, глаза покраснели, уши заострились. Черты лица приобрели тонкость, изящество и нежность, еще более подчеркнутые снежно-белыми волнистыми волосами.

— Боль прошла, — выдохнула она. — Я чувствую себя сильнее.

— Разумеется, — тихо произнес Фарон.

Она осмотрела свои руки, потом встала с кровати и попробовала сделать шаг. Сначала она двигалась очень робко, но мало-помалу осмелела и через несколько секунд уже прыгала и кружилась, словно жизнерадостная маленькая девочка, а ее грязная ночная сорочка болталась на ней и путалась в ногах.

— Ты сделал это! — воскликнула она, и настоящая, безграничная благодарность в ее красноватых глазах свидетельствовала о том, что, имея облик темного эльфа, она по сути своей оставалась человеком.

Хоть это и противоречило его натуре, Фарон почувствовал, что ее признательность доставила ему удовольствие. И все же — в сторону простодушное легковерие! — следует выяснить еще несколько вопросов.

— Да, — ответил он. — Пожалуйста, давай поговорим.

— Правильно. — Она сделала глубокий вдох, чтобы сосредоточиться. — У меня такое впечатление, что гоблинам этого дома, да и всего Браэрина, что-то придает уверенность.

— Что именно? — спросил Рилд.

— Не знаю.

Воин скорчил гримасу.

— Ты думаешь, в этом есть какая-то организованность? — продолжал расспросы Фарон. — Тебе ведь трудно было выходить из дому еще до того, как ты забаррикадировалась в своей комнате.

— Я видела, как меняются живущие здесь скоты. Они стали грубыми, дерзкими, готовыми убить друг друга из-за любого пустяка.