Он не хотел меня бросать, но и жить без Марины больше не мог. И понял, что семья, которую он себе вообразил, – уродливая семья, совершенно невозможная семья. И жить такой двойной жизнью уродливо и невозможно.

– Я извиняюсь… Можно?

Пьяное, грузное тело бухнулось рядом на стул. Вот и дождалась собеседника. Вернее, слушателя.

– Пожалуйста.

Слишком пьян, пожалуй. А впрочем, какая мне разница?

– Скучаете?

– Теперь уже нет – вы ведь здесь, со мной.

Господи, что я несу? Да и не подходит он мне совсем. Для целей моих не подходит. По-моему, у него на уме только одно: как бы затащить меня в постель. И пьян, слишком пьян.

Да я и сама не трезва.

– Позволите?

Прикуривает от моей зажигалки. Нет, он слишком развязен.

– О чем вы все думаете? Радоваться надо, не думать. Что наша жизнь? – Он патетически откинул руку, но посмотрел на меня и слегка стушевался. – Ну, вы в курсе.

– Видите ли, у меня умер муж. Вернее, погиб… То есть… он выбросился из окна.

– Поздравляю! Значит, вы свободная вдовушка?

Смеется, подмигивает. Что же я делаю? Зачем стала ему рассказывать? Понимала ведь, что он совсем не тот, кто мне нужен.

– И симпатичная! А не выпить ли нам за упокой его души на брудершафт? А, симпатичная вдовушка?

– Ублюдок!

Я бросилась вон из бара. Кажется, опрокинулся стул – что-то грохнуло. Зачем, зачем, зачем я с ним заговорила? Ведь видела же, видела, какой он урод! Что я вообще делаю? Зачем я это все делаю? Надо домой, надо к сестре – ее, конечно, уже выписали из больницы. За все время я ей даже не позвонила ни разу и телефон держала выключенным. Я не знаю, чем все кончилось. Может быть, она умерла. Я не вынесу, если и Маришка…

Зачем же я в парк бегу? Назад, в этот ужасный парк… Мне надо домой. Нет, мне к Марине надо.

А если тот ублюдок из бара за мной увязался? Посмотреть, обернуться? В парк бежать в любом случае нельзя.

Да я уже в парке! Где тут выход? Дорожки, деревья, скамейки… Я не знаю, как отсюда выбраться!

Карусели. Я думала, что повернула назад, а оказывается, в самый центр забежала. Теперь уж точно выхода не найти.

Что мне делать? Я не знаю, в каком парке очутилась, совершенно ничего не узнаю. Наверное, я здесь никогда не была. И ветер поднялся, деревья так жутко шумят… Ночью в парке почти как на кладбище. Да где же тут выход?

Впереди что-то темное, огромное. Вода. Пруд? Озеро? Вот, наверное, я где – это Солдатское озеро с примыкающим к нему парком. Я была здесь когда-то. Давно. Мы с Максом ходили в Зеленый театр. Там выступал Шевчук, и Макс меня пригласил, он еще не знал моих вкусов. А потом выяснилось, что Макс тоже к «ДДТ» весьма равнодушен. Но тогда нам обоим было неудобно, и ему, и мне, и мы долго вешали друг другу лапшу на уши, выражая бурный восторг от концерта – любить «ДДТ» считалось хорошим тоном.

А может, это вовсе и не Солдатское озеро? Мало ли парков с озерами… Да чуть ли не в каждом есть хоть какой-нибудь водоем. Где же тут выход, черт возьми!

Выбралась наконец на дорожку. Вот по ней и надо идти – асфальтовая дорожка в любом случае должна привести к началу. Или к концу. Все равно к выходу.

Забор. А вон там черный провал – выход. Теперь можно не беспокоиться – выбралась. Сяду на скамейку и чуть-чуть отдышусь. Спина совсем мокрая, блузка противно липнет. И лицо горит ужасно. Как будто мне надавали пощечин.

Я Маришку ударила, сильно, наотмашь, по лицу. Перед тем, как вызвать «Скорую». И убежала, не дождавшись приезда бригады.

Все случилось на следующий день после похорон. Марина у меня ночевала, а утром ей понадобилось зачем-то срочно поехать домой. Мне позвонили из редакции журнала, где я подвизаюсь переводчиком – есть в нашем городе этакая «Иностранка» местного пошиба. Позвонили, потому что возникли какие-то проблемы с названием последнего рассказа, который я перевела, и попросили подъехать. В том состоянии, в котором я тогда пребывала, толку от меня было чуть, но я все равно поехала и даже обрадовалась, что можно двигаться и что-то делать. А из редакции направилась не домой, а к сестре – возвращаться в пустую квартиру я просто физически не могла.

Дверь она не открывала. Я звонила, звонила, не могла перестать, такое отчаяние на меня накатило, такая невыносимая тоска. Это была последняя черта, я поняла, что больше не выдержу, и разрыдалась в голос. Мне не доехать до дому – силы кончились. Их и было-то всего ничего, только чтобы до редакции добраться, а потом до Марины, а теперь я обязательно попаду в аварию, сойду с ума, сгину, пропаду. Я рыдала, звала сестру и давила, давила на кнопку. А потом вспомнила, что у меня ведь есть ключ от ее квартиры. И когда поняла это, впала в такое блаженство, что совсем ослабела. Руки и ноги отказались служить мне, и глаза сами собой стали закрываться. Я опустилась на коврик, привалилась спиной к двери и долго-долго так сидела. В тот момент я испытала такое счастье, какого не испытывала, наверное, никогда в жизни – чисто физическое ощущение счастья. На несколько секунд я даже уснула, и мне приснилось что-то такое же счастливо-блаженное.

А потом я вошла в квартиру…

Зачем я все это стала опять вспоминать? Теперь снова придется напиться вдрызг, а ведь я уже думала, что начинаю приходить в себя и в состоянии держаться. И к Марине думала пойти, а теперь…

Мне нужен глоток водки, мартини, бренди, чего угодно. И срочно, срочно! Я в начале пути, я в самом начале пути своей болезни – я еще не привыкла к такой боли. Я буду кричать, страшно, дико кричать, я разобью эту ночь своим криком, я размозжу себе голову о ближайшее дерево… Спасите меня, спасите! Да, я малодушная и слабая, но какая уж есть, меня бог такой создал – это его промашка, а с меня нечего спрашивать.

Подняться и пойти в какой-нибудь бар, в любой, какой окажется на моем пути, пусть даже назад, в тот, где хам и подонок на брудершафт за упокой души моего мужа предлагал выпить. У меня нет больше гордости, у меня нет больше стыда, у меня нет больше сил.

О, знакомые места! Я вышла туда же. А вон и бар с глупым названием «Сью». Я пойду туда – мне не стыдно. И закажу еще водки, граммов двести.

– Здравствуйте, это снова я. А это вы? Ну да, вы, мы с вами уже имели честь сегодня…

– Да, да, помню. Сто «Абсолюта»? Апельсин почистить?

– Почистить. А «Абсолюта» двести.

– Не слишком ли? Я имею в виду, вам не поплохеет?

– Ничего, мы привычные. Тащи двести. Сколько с меня? Плачу вперед, чтобы не возникало сомнений в моей платежеспособности.

– Да ладно, вы уже свой человек. Можно сказать, постоянный клиент.

Да нет, нормальный парень, этот официант, я была не права. А того пьяненького хамоватого моего визави вроде уже нет. Прекрасно. Но, возможно, я и на его счет была не права: он, наверное, мне не поверил, решил, что пьяная одинокая тетка хочет подцепить на ночь мужичка, а разговоры о смерти мужа у нее такая форма знакомства.

Вот и водка моя прибыла. Хорошая все-таки у них здесь водка, легко пьется. И апельсин прохладный и сочный. И воспоминаниям моим больше не больно.

Я тогда в квартиру вошла… Да, вспоминать уже не больно. Даже сладко и хочется плакать, тихо и умиротворенно.

В квартире сестры моей две комнаты и огромная кухня. Маришке всего двадцать пять, три года назад она окончила университет, а уже вполне прилично устроилась: фирма, в которой она работает, процветающая и хорошо оплачивает труд своих сотрудников, даже жилье помогает приобрести в рассрочку.

Я могу вспоминать, теперь могу. Еще немного водки, и совсем смогу.

Ну вот. Я вошла. Повесила в прихожей пиджак. Пристроила на полку сумку, разулась. Подумала, хорошо бы немного поспать – до прихода Марины. Прикорнуть на диванчике в гостиной, чтобы не разбирать постель. И вдруг услышала стон, или нет, скорее крик, заглушенный подушкой. И не поверила, своему слуху не поверила, потому что, кто же тут может кричать, если в квартире нет никого? Я не почувствовала несчастья, нового несчастья, совсем не почувствовала.