Он положил свою пухлую ладошку на ее руку. От другого Лара не потерпела бы такой фамильярности, но Ароныч — почти отец.

— Душа моя, не все, но многое. Деньги пока еще никто не отменял.

Да уж, денег у Ароныча навалом. Бывший теневик, теперь глава крупной фирмы. Захочет — всех перекупит. Да ведь и Лариса не бедная.

— Деньги — еще не все, — машинально обронила она.

— Есть и связи. Раньше это называлось “блат”, теперь говорят по-другому, но какая разница? И адвокаты хорошие есть, и в органах немало своих людей. Вам обязательно нужен адвокат, ситуация серьезная.

Она задумчиво курила. Рядом с Аронычем стало спокойнее. Он держал ее руку в своих пухлых ладошках, от которых исходили тепло и уверенность, что все обойдется.

— Ларочка Николаевна! Я же понимаю, как тяжело в бизнесе такой женщине, как вы! Надеюсь, что вы отнесетесь к словам старика без обид. Вы же жемчужина, истинная женщина, настоящая аристократка! Эх, где мои хотя бы сорок лет!.. Я, старый, потасканный ловелас, всегда ценил в дамах не красоту, не ум и тем более не деловые качества, а женственность. Простите за сентиментальность, но в вас есть такая трогательная слабость... Всю жизнь мечтал о дочери, а у меня, к сожалению, два великовозрастных оболтуса, которые никак не хотят жениться и порадовать старого отца внучкой...

— Спасибо, Борис Аронович, рядом с вами я оттаяла душой. Хотелось поддержки, и я ее получила.

Сев в машину, она призадумалась. Ароныч и успокоил, и в то же время разбередил душу. Если уж этот старый жук не скрывает, что дело плохо, значит, и в самом деле плохо.

Всю прошедшую неделю Лара держалась на одном характере, а теперь устала. Да гори все синим пламенем! Остались еще дела, но в таком настроении ехать к партнерам не стоит. Лучше к Алке, опереться о плечо верной подруги.

— В “Приму”, — приказала Лариса шоферу и отвернулась к окну.

— Алка, мне не по себе...

— Дорогая, я с тобой.

Некоторое время Лара молча курила, уставившись в невидимую точку перед собой.

Алла не лезла ей в душу и тоже дымила, исподтишка рассматривая подругу. Та была бледна до прозрачности, под глазами залегли тени, значит, опять всю ночь мучилась бессонницей и тяжкими думами.

Наконец верная боевая подруга не выдержала:

— Ларка, еще не вечер…

— А? — машинально отозвалась та.

— Да что ты расползлась-то!

— Тяжело, Алка... В душе такая муть... Мне страшно...

— Выберемся, подруга, и не из таких переделок вылезали.

— Таких еще не было...

— Все бывает в первый раз. Жалко Костю, славный был парнишка, ему бы жить да жить. И будущее у мальца было — способный, обучаемый, умел держаться. При нашей поддержке далеко бы пошел...

— Алка, не дави на нервы...

— Мать, я не собираюсь тянуть из тебя правду клещами. Но тебя что-то гнетет, я же не слепая. Облегчила бы душу признанием — я бы знала, что предпринять... — Всеобщая палочка-выручалочка сделала паузу и, не дождавшись ответа, бодро продолжала: — Не хочешь колоться — дело твое. Но знай — я лягу под любого, всех продам-перепродам, но тебя из передряги вытащу. Мокряк, конечно, дело серьезное, но не горюй, подружка, прорвемся.

Нахальный оптимизм подруги всегда вселял уверенность. С детства Лара привыкла на нее полагаться. В трудную минуту Алка всегда рядом. И сейчас Лариса тянулась к ней, искала опоры, но не могла сказать всей правды. Помимо всего, что свалилось на нее за эти дни, было еще одно тяжелое потрясение, о котором ей не хотелось ни думать, ни вспоминать...

— Мать, я поехала, меня дома Алешка ждет. — Лара ткнула сигарету в пепельницу и встала.

Телохранитель распахнул дверцу машины. Алла придержала подругу за руку, поглядывая на нее, как на больного ребенка — уже лучше или пока без перемен? Нет, все еще в полном раскардане. Ларка, любимая подружка... Лицо белое, взгляд растерянный, сама не своя.

— Не раскисай, мать...

— Да пошла ты! — отмахнулась Лариса и, не прощаясь, села в машину. Она терпеть не могла, когда ее жалели.

По дороге Лара тупо смотрела в окно. В голове вертелась одна и та же мысль: что будет, как жить дальше?

Проверка подъезда — надоевший до чертиков ритуал, телохранители с озабоченным видом изображают рвение. Если кто-то действительно покушается на ее жизнь, разве они спасут от оптического прицела снайпера?

Дон, овчарка-двухлетка, вертелся рядом, сопя от переполнявших его чувств, тыкался носом в любимую хозяйку. Муж выглянул в коридор, улыбнулся, поздоровался и снова скрылся. Алешка выбежал из своей комнаты. Внешне благополучный, а на самом деле такой неустойчивый мир... Все держится на волоске...

Даже любимый сын не отвлек от тягостных мыслей. Лара вполуха слушала Алешкины новости, думая о предстоящем допросе у следователя. Страшно-то как!

“Маленький мой, самый любимый человечек, что с тобой будет, если со мной что-то случится?” — тоскливо думала она, часто моргая, чтобы не набежали слезы.

Да, за все в жизни приходится платить. Но не слишком ли высока цена?!

На следующий день, изменив свой деловой график, ровно в три Лариса была у кабинета следователя.

— Прохоров занят, — хмуро бросила толстая, неопрятного вида тетка, с неодобрением оглядывая Лару с ног до головы — чего, дескать, вырядилась-то? К следователю же пришла!

— Но у меня назначено на три часа.

— Ну и что? Я сама жду уже час. Занимайте очередь, за мной еще одна гражданка.

Растерянная Лариса огляделась. Длинный коридор, по одной стороне кабинеты с табличками, по другой — ряды обшарпанных стульев, на которых с выражением отупелого терпения сидели посетители. И ей тоже придется сидеть в этом коридоре, пропахшем унынием, уставившись в стену? Зачем же следователь вызвал ее в три? Она-то думала, что предстоит разговор двух интеллигентных людей, пообщаются и разойдутся. А тут повсюду какие-то ободранные, спившиеся рожи, сидят унылые тетки с одутловатыми лицами. И на их фоне она — в дорогой шубе, элегантном костюме и маленькой шляпке-таблетке с короткой вуалью. Одета как обычно, но здесь выглядит белой вороной.

Лара отошла к окну, достала из сумочки сигареты. Плевать, можно здесь курить или нет. С ней никто не считается, и она тоже проигнорирует правила. По коридору сновали озабоченные чем-то люди, на нее никто не обращал внимания.

“Зачем я сюда пришла?.. — тоскливо размышляла Лариса. — Прибежала по первому зову, демонстрируя законопослушание. Дескать, вот я, мне нечего бояться и нечего скрывать от органов. А по уму — надо было послушать Ароныча и обзавестись адвокатом, потянуть время и осмотреться. Но если бы я пришла с адвокатом, то тем самым показала бы, что мне есть чего бояться...”

Из кабинета Прохорова вышел посетитель, и тут же туда ринулась толстая тетка, но пробыла сравнительно недолго. Вошедшая следом за ней старушка провела у следователя почти полчаса. Наконец подошла очередь Ларисы. Постучав, она открыла дверь, но сидящий за столом немолодой, невзрачный мужчина с внешностью типичного неудачника, не поднимая головы от бумаг, раздраженно буркнул:

— Ждите, я вас вызову.

Лариса вернулась к окну, не зная, что делать дальше. Прохоров вышел, зажав под мышкой папку с бумагами, а через некоторое время вернулся вместе с мужчиной, который нес электрический чайник. Лариса нервно барабанила пальцами по подоконнику. Черт бы побрал этого следователя! По телефону говорил с ней любезным тоном, спросил, удобно ли ей в три, она отложила важные дела, а он ходит из кабинета в кабинет, чаи распивает... Нашел время! Полный коридор посетителей, а он решил устроить чаепитие, да еще так внаглую, будто нарочно демонстрируя пренебрежение, — мол, подождете, никуда не денетесь. В подтверждение ее предположений коллега Прохорова вышел лишь спустя четверть часа, помахивая пустым чайником, но хозяин кабинета не спешил ее пригласить. Издевается он, что ли?