Тем временем Покорный разрешает ему с семьей переехать в Прагу и предоставляет возможность работать в еженедельнике «Кветен». Именно там Э. К. / К. Ф. пишет о пятилетке.

Тогда Э. К., хотя уже обязался написать книгу о Покорном, неожиданно предлагает плюс к этому еще завербовать нескольких осведомителей в редакциях.

Вот только сразу после этого рассказывает направо и налево, что он — агент и хочет создать сеть.

(Когда его арестуют за раскрытие государственной тайны, он будет настаивать на одном объяснении: «Да, я действительно это говорил, поскольку хотел почувствовать, что я лучше тех, кому об этом рассказывал».)

Вот только об одном он никому не рассказывает: что через месяц после возвращения донес на женщину, сломав тем самым ей жизнь.

На Жофью В., богатую вдову и владелицу особняка у Влтавы рядом с Национальным театром, которая принимала у себя высоких чинов СС. Об Э. К. ходят слухи, что он западный агент, поэтому женщина сама находит его и просит помочь бежать. Она хотела бы не позже, чем через месяц, исчезнуть из Чехословакии. Считает себя более удачливой, чем Ида Л., о которой писали в газетах, что ее задержали с тремя с лишним килограммами двадцатидолларовых золотых монет, прилепленных к бюсту пластырем.

К. Ф. обещает помочь ей и едет доложить об этом майору.

Покорный аж подпрыгивает от радости: не зря он приветил К. Ф. — наконец-то подвернулось дело, которое принесет ему славу, и утром Жофья В. будет арестована.

Вот только в тот же день вечером К. Ф. вдет ее предупредить.

Они встречаются в кафе. «Меня мучали угрызения совести, — скажет он позже, — и я посоветовал ей бежать немедленно, а не ждать целый месяц. Она ответила, что еще не собрала достаточно драгоценностей, и ушла. Как будто не приняла к сведению, что завтра ее арестуют».

Ее забирают на рассвете. Спустя неделю она глотает в тюрьме яд и умирает.

Эдуард Кирхбергер родился в Праге в 1912 году.

В то же самое время и в том же самом городе было создано первое в мире кубистическое скульптурное изображение человеческой головы[41].

Эти два факта не имеют между собой ничего общего.

Тем не менее, Э. К. / К. Ф. — личность кубистическая. Если в кубистической картине плоскости многократно изломаны, то в его жизни такими изломами были очередные «вот только».

Все, что кажется стабильным, мгновенно меняет направление. Его личность — как предмет или фигура в кубизме — многократно изломана.

Возможно, все было бы по-другому, если бы не страх.

Часть 3. Фонограмма

Страх очень уместен.

Пражские интеллигенты, враги системы, в наказание лишенные права заниматься своим делом, строят железнодорожный мост через Влтаву, который до сих пор называют Мостом интеллигенции.

В начале 1951 года КПЧ начинает отправлять за решетку своих партийных товарищей еще до того, как они в чем-нибудь провинятся. Майор Покорный говорит: вне подозрений только мертвецы. «Если человек жив, он всегда подозрителен, потому что его может завербовать иностранная агентура», — объясняет он подчиненным.

Писательницу Ленку Райнерову на пятнадцать месяцев заключают в одиночную камеру, откуда не выпускают даже на прогулку (в ответ на вопрос о причине ареста она слышит неизменное: «Сами отлично знаете»). В конце концов ее освобождают без суда, вывозят в парк на окраине города и там оставляют. Когда Райнерова возвращается домой, оказывается, что мужа с дочерью выселили неизвестно куда, а ее квартиру занимают чужие люди. Мужа и дочку она находит в трущобе в ста километрах от Праги. (Когда через несколько лет она попросит подтверждения, что была арестована, выяснится, что ее дела не существует. «Может быть, товарищ Райнерова, вам показалось», — говорят в МВД.)

Партия мстит самой себе.

Страна живет громким процессом над одиннадцатью высокими партийными деятелями, известными как группа Сланского[42], которых обвинили в подготовке заговора. Жена одного из заключенных отправляет в КПЧ открытое письмо, где просит суд наказать мужа по заслугам. Сын другого в письме в газеты решительно требует для своего отца смертной казни. А один из арестованных просит, чтобы его как можно быстрее повесили, ибо «единственный хороший поступок, какой я в состоянии совершить, — это стать предостережением для других».

Еще недавно агент 62С/А видел К. Ф. таким: «Это человек чести и патриот. Однако у него есть слабая сторона — склонность без разбору проявлять благодарность».

Неожиданно К. Ф. перестает быть журналистом «Кветена» и лишается права писать о Пятилетке.

Перед ним закрываются двери.

Отдел печати ЦК КПЧ начинает понимать: с писателем что-то не так. Он путает «передовика», «бригадира» и «стахановца» и использует эти понятия, как ему вздумается. Рабски предан оптимистическим представлениям о пятилетием плане. Плохо считает проценты перевыполнения плана фабриками. Нередко их завышает.

В последнем своем репортаже в «Кветене» он позволяет себе написать: «Сцепщик Ярослав Шмид увеличил производительность на тридцать три процента. И так мы могли бы здесь перечислять и перечислять. Но цифра — мертва. Живы только люди и труд. То, что мы сегодня пишем, особенно цифры, завтра может измениться».

И его, и главного редактора (того, который восхитился его «Пятилеткой против столетий») в конце 1949 года выгоняют с работы; их ждет целая череда тяжелых допросов.

Что они этим хотели сказать?

Почему цифра «мертва»?

Почему она не так важна, как «люди и труд»?

По чьему заказу могло появиться подобное высказывание?

Почему пренебрегли производственными показателями этого сцепщика?

Может быть, таким образом хотели выставить на посмешище рабочего Шмида?

А может, и весь рабочий класс?!

Теперь рабочим должен стать К. Ф. Он будет работать на автозаводе. Потом поднимется по карьерной лестнице — на фабрике по производству украшений станет начальником текстильного цеха. («И несмотря на это, — скажет он спустя годы, — я продолжал писать в ящик книги социалистического содержания».)

Его арестовывают в тот момент, когда вспыхивает «дело Сланского». Весной 1952 года, за измену родине — то есть за то, что он налево и направо рассказывал о сотрудничестве с госбезопасностью, — К. Ф. приговаривают к шести годам лишения свободы. Он выходит через два года — после смерти Сталина часть приговоров пересматривается. Вновь становится рабочим и до начала шестидесятых отливает сталь на машиностроительном заводе «ЧКД-Сталинград».

Ему не дает покоя талант.

Он пишет десятка полтора популярных романов. «Загадку пяти домов» — о группе подростков, которая случайно разоблачает шпионов; «Собачью команду» — об узнике нацистского лагеря, который ухаживает за собаками, обученными убивать, а когда сбегает, любимый пес спасает ему жизнь; «Летящего коня» — о войне в Южной Корее…

К. Ф. снова в фаворе, он даже становится сценаристом на телевидении.

Он все так же смеется, не раскрывая рта.

И по-прежнему не является членом КПЧ.

Для взрослых он, как ни в чем не бывало, славословит спецслужбы.

Для детей печатает в журналах фантастические рассказы.

Никогда не говорит ни о ком плохо (таким его запомнили). Со всеми приветлив. У него розовые щеки, красный нос и торчащие уши. Дочек берет с собой в пивную. Прекрасно себя чувствует в любом обществе. «По сравнению со всяким собором женщина всегда молода», — говорит он ко всеобщему восхищению. Когда приближается к порогу семидесятилетия, друзья спрашивают: «Карел, почему твои герои никогда не занимаются любовью?» Он отвечает: «Раз я не могу, то и им не позволю».

— Не присылайте мне домой гонорары, — просит он в редакциях, — чтоб Мадам не увидела. (Жену окружение называет Мадам.) Хотя много из-за этого теряет — возможно, гонорар стал бы единственным поводом, чтобы она его приласкала.