— Если следствие, конечно, кончится. — хмыкнул Гришка.

— Ну теперь ты еще, — расстроился Верещагин, — в чем проблема то… Никто из жертв эту свою сторону жизни не афишировал. А все, что удалось накопать через их …хм… знакомых по клубу, не пришей кобыле хвост. Ничего не стыкуется. Практически у всех на момент убийств железное алиби. Да там много кто в этом клубе ошивался. Но пойди найди! Как же. Электронные адреса далеко не все в журнале посещений оставляют. Все, что могли пробить, пробили. Все, мы уперлись в тупик!

И тут Марко жестом фокусника выложил на журнальный столик, вокруг которого мы сгруппировались, флеш-диски.

— Это что? — насторожился Верещагин.

— Видеосъемка, которую незаконно вели хозяева немецкой «Пантеры» на протяжении последних месяцев. Они и раньше ее вели, но вот все, чем удалось разжиться. Что-то подсказывает мне, оставшийся в живых совладелец и насколько я понимаю, держатель основного пакета акций московской «Пантеры», Дмитрий Коньков имеет подобный архив.

— Да иди ты, — ахнул Верешагин.

— Нет, я не пойду, — улыбнулся Марко, — попробуйте потрясти его сами. И в ближайшее время надо отсмотреть все эти записи. Я напишу для аналитика техническое задание, отмечу, что именно он должен фиксировать. У него должны быть фотографии абсолютно всех, без исключения, людей, которые так или иначе всплывали по ходу расследования. Родные, друзья, свидетели, случайные знакомые. Все.

— Е-мое, ты хоть понимаешь, какой это объем?

— Понимаю. Я максимально упрощу схему мониторинга, но вы должны точно ее придерживаться. Никакой импровизации. Идет?

— Идет. Кстати, по поводу машин. Мальцы конечно добавили нам геморроя. Но по базе всплыла одна тачка. Думаю, просто совпадение, но на всякий случай стоит подумать. Она принадлежит одному второстепенному свидетелю, я от Григория знаю, что вы с ним, Анастасия Петровна, общались. Не очень понимаю, зачем. Но вам видней. Это Федор Павловский.

— Павловский? Вот даже как? Хотя что тут удивительного. Он живет в том районе. Скорее всего, действительно речь идет о совпадении.

— Возможно, возможно… — задумчиво протянул Олег, думая уже о чем-то другом.

Мы еще раз скоординировали свои действия и разбежались. Мозгового штурма не вышло. Не над чем было мозговать. Возможно, после того, как будет отсмотрена пленка, нам удастся вытолкнуть расследование на новую крутую горку.

Идти к Павловскому одной не было никакого смысла. Все что я смогла про него понять, уже давно поняла. Едва ли при своих недюжинных способностях располагать окружающих к себе он вдруг расслабится в обществе Насти Голубкиной и явит себя с другой стороны. Марко артачиться не стал, только попросил сделать небольшую паузу на обеденный перерыв. Ел великан неожиданно мало, но регулярно. Он вообще умудрялся всему отводить свое время и места — сну, еде, дружескому трепу. Аккуратно организуя время, он успевал куда больше, чем я, рвущаяся в четырех направлениях одновременно.

— А ваш тренер, Петр… насколько вы оцениваете его искренность по десятибалльной шкале?

— Трудно сказать. Когда с ним случился припадок, мне показалось, что вся десятка была налицо. До этого… До этого я вообще его не понимала и не видела. Он странный.

— В чем заключается его странность? Фу, в Москве отвратительно готовят пиццу.

— Я предупреждала. Понимаете, Марко, в самом определении «странность» кроется непонимание того объекта, субъекта или события, которое мы характеризуем этим словом.

— А попроще?

— Если бы он казался мне злым, я бы так и сказала — злой. Если бы он казался мне недалеким, я не стала бы придумывать ничего другого. Жадность, неуравновешенность, мелочность — все имеет свое определенное значение. А странный — это не пойми какой. Что-то не так… но вот что именно?

— Вы не поняли?

— Нет, не поняла. Он секси, он настоящий мачо. Но девушки, расставаясь с ним, не грустят и даже будто бы вздыхают с облегчением. Как тренер — великолепен, но за пределами спортзала кажется ненадежным. Не агрессивный, но от когда он прикасается, чувствуешь холод.

— Он может убить?

— Знаете, почему-то я в это не верю. Он несомненно способен на что-то… ну… не очень хорошее. Но убить? Нет. Мое мнение — нет. Однако, Марко, я совсем не знаток. Что стоит мое мнение? Года два назад был курьезный случай, я записала в маньяки обычного извращенца.

— Хорошо. Вернемся к этому разговору позже.

Последнее время жизнь моя состояла из недоделанных дел и недоговоренных разговоров. Острые зубчики запятых пилили последние нервы. И ни одной, даже самой маленькой точки. Если останется время, зайдем сегодня еще и к Арине.

Нет ничего лучше воскресной Москвы. Как она тиха, как благостна под тонким слоем пыли. Улицы, временно избавленные от пешеходов, дышат полной грудью, наслаждаются легкостью бытия. Немногочисленные туристы, ненормальные трудоголики и нищие студенты, не имеющие денег за загородный уик-энд — вот и все столичное население с вечера пятницы по ночь воскресенья. Только в эти двое с половиной суток и можно жить в мегаполисе относительно полноценно. И не надо обвинять меня в непочтительном отношении к сердцу родины. Оно большое, вместительное, но претендентов на него так много, что приходиться жить в постоянной очереди, чувствуя себя немного лишним.

Федор, вопреки ожиданиям, в этот раз не спешил поразить нас своей любезностью. Он бледно выглядел на фоне роскошной квартиры. Синеватый отлив лица контрастировал с летней яркостью шелковых шпалер, почти черные синяки под глазами не сочетались с уютной светлой мебелью. Нервная походка, уместная в каменном каземате, не вязалась с толстыми мягкими коврами.

— Неважно себя чувствую, — объяснил он, поймав мой удивленный взгляд.

— Проблемы? — не очень деликатно встрял в разговор Марко. Видимо, в Павловском он видел соперника и заранее испытывал к нему осторожное недоверие. Ох уж эти мужчины.

— Да, проблемы. С одним моим пациентом.

В полной тишине Федор приготовил нам кофе, и только когда последняя капля из джезвы упала в мою чашку, оборвал затянувшееся молчание.

— Я должен вам рассказать. Это очень хорошо, что вы пришли.

Мы настороженно притихли, явив собой пример абсолютного внимания. Оторвав от куска черного хлеба, который был предложен нам вместе с ветчиной и сыром, кусочек мякиша, Павловский принялся катать его в руках. Пластичное тесто превращалось то в червячка, то в горбатую гусеницу, потом становилось шаром, потом блином и так на протяжении всего разговора, к концу которого Федор слепил замысловатую конструкцию, некий гибрид человека и кошки.

— Рядом с этим пациентом я увидел трупы, но не сказал ему об этом.

— Начните сначала, — раздраженно остановил его Марко.

Интересное дело, если Марко такой наблюдательный и глубоко видящий, то зачем ему подробности?

— Я вам, Настя, потом объясню, зачем, — окрысился на меня итальянец, не поленившийся в этот раз снизойти до чтения моих мыслей. Такая манера поведения ему совсем не шла. Как сказал бы Лешка, она вступала в противоречие с его базовым образом.

— Хорошо, — покорно кивнул маг-целитель и предварил рассказ комментарием о своих обрывочных видениях.

Это заняло у нас лишние десять минут, в течении которых на улице внезапно начался дождь. Небо точно рухнуло на землю, дом по крышу погрузился в серые воды и ветер гнал по ним ветви, обрывки афиш и неудачливых прохожий, сию же секунду промокших до нитки.

— Когда он пришел первый раз, я отчетливо увидел рядом с ним два трупа. Это были мужчина и женщина. Точно описать их не могу, картинка живет в моем сознании всего пару секунд, потом бесследно исчезает. Очень много крови, это единственное, что я успел хорошо рассмотреть и запомнить. Из практики я знаю, что в более чем половине случаев картинки являют собой квинтэссенцию того, о чем думает человек в этот момент. Иногда являются образы, смысла которых я расшифровать не могу, но в данном случае все было предельно очевидно. Да и проблема, с которой пришел пациент, так или иначе вытекала из того, что он нес в своей ауре, в своем биополе. Все это ненаучные названия, трудно сказать, что такое мои способности и что такое эти и видения. В тот первый сеанс мы проговорили почти три часа.