Спектакль «Кремлевские куранты» в конечном итоге далеко не полностью {423} воплощал эти стремления Вл. И. Немировича-Данченко. Образ Ленина на сцене МХАТ не был таким, каким он представлялся на репетициях Владимиру Ивановичу и исполнителю роли — А. Н. Грибову. Воплощению замысла препятствовали существенные недостатки пьесы, в которой автор придает преувеличенное, обобщающее значение теме восстановления кремлевских курантов и в то же время недостаточно глубоко раскрывает грандиозный смысл и масштаб государственной деятельности Ленина, в частности — гениального ленинского плана электрификации. Эти недостатки пьесы не были преодолены театром и не могли не отразиться на исполнении А. Н. Грибовым роли Ленина.
В Музее МХАТ хранятся все стенограммы репетиций спектакля «Кремлевские куранты», проведенных под руководством Вл. И. Немировича-Данченко. Отрывки из двух стенограмм (от 5 и 7 марта 1941 г.), впервые публикуемые в настоящем сборнике, отчасти отражают те творческие искания и требования, которые были характерны для этой его работы.
[226] А. Н. Грибов — исполнитель роли Ленина. (Ред.)
[227] К. М. Бабанин — исполнитель роли Рабочего.
[228] Замечания Вл. И. Немировича-Данченко по спектаклю «Последние дни» («Пушкин») впервые опубликованы в «Ежегоднике МХАТ» за 1943 г. Отбор стенографических записей и предварительная подготовка их к печати были выполнены Н. В. Минц.
Пьеса «Последние дни» («Пушкин») М. А. Булгакова была поставлена режиссерами В. Я. Станицыным и В. О. Топорковым 10 апреля 1943 г. Художник спектакля — П. В. Вильямс.
Вл. И. Немирович-Данченко впервые увидел этот спектакль весной 1943 г. на одной из черновых генеральных репетиций, после которой он провел несколько бесед с режиссурой и встреч с исполнителями. Они происходили частью на квартире у Владимира Ивановича, частью в театре. Таким образом, Владимир Иванович принял участие в выпуске спектакля, — это была его последняя режиссерская работа в Художественном театре.
Выпуская любой спектакль в Художественном театре, Немирович-Данченко работал с актерами и режиссерами глубоко своеобразно — он ставил перед собой особые задачи, которые отнюдь не исчерпывались исправлением или украшением данной постановки. В подобных работах он сравнительно мало времени уделял отделке деталей и поискам дополнительных красок. Его волновало и увлекало другое. Казалось, особенно в последние годы, что Владимир Иванович как бы пользовался случаем по каждому частному поводу «зацепить», как он говорил, некоторые общие основы актерского творчества, казавшиеся ему особенно важными для углубления задач и мастерства Художественного театра, актера МХАТ. Бывало так: посмотрев сцену или даже не досмотрев ее до конца и начиная разговор с исполнителем, Владимир Иванович как бы становился на его путь в пьесе и шел с ним по этому пути. Он заставлял себя самого и актера вновь понять и ощутить место данного лица в общем замысле спектакля, его место по отношению к главной идее пьесы, основную направленность роли, которую он не позволял засорять никакими мелкими психологическими «правдами» и мелко-житейскими подробностями (его любимое выражение было: «Куда направлен ваш темперамент?»). Возвращая актера иногда чуть ли не перед самым выпуском спектакля вновь и вновь к исходным точкам его сценической жизни в данной пьесе, Владимир Иванович зорко проверял его целенаправленность от начала до конца спектакля. И часто оказывалось, что после занятий с ним актеру открывались более широкие и заманчивые возможности, чем уже достигнутые и осознанные и что новый пересмотр роли сулил актеру большее творческое удовлетворение.
Но самая большая ценность этих встреч для актеров заключалась в том, что замечания Владимира Ивановича, как будто касавшиеся {424} именно данной роли и только данного спектакля, на самом деле приобретали гораздо более широкое значение, незаметно охватывая в живом синтезе важнейшие элементы работы актера над образом. Именно поэтому его беседы на репетициях потом на долгие годы служили основой для дальнейших поисков его учеников.
Владимир Иванович никогда не говорил актеру отвлеченно-теоретически ни о «зерне» образа, ни о «втором плане» роли, т. е. о том, что таится для актера за ее текстом и что составляет и полноту, и непрерывность, и целеустремленность сценического действия. Все это возникало в его занятиях с актерами, как казалось, само собой, но, в сущности, по его требовательному желанию, по его глубоким намекам, по его необыкновенно точным, то есть в самое существо образа нацеленным «наводящим вопросам», по отдельным черточкам его режиссерского «показа», который никогда нельзя было актерски скопировать, но который часто одной какой-нибудь разительной деталью вдруг освещал актеру весь образ.
Раскрытие в образе его основной сущности — «зерна» и «второго плана», умение актера в простом жизненном поведении раскрывать сложную и глубокую внутреннюю жизнь образа — это Владимир Иванович ценил в актерском творчестве выше любого виртуозного мастерства. В этом он видел особенность актерского искусства Художественного театра. Когда зритель смотрит спектакль, говорил Владимир Иванович, он хочет за внешним поведением актера разгадать ту сложную внутреннюю жизнь, которой он наполнен. Эта сложная внутренняя жизнь, этот «груз», который актер должен нажить в себе с помощью особой направленности мысли, фантазии и темперамента, — для него самое важное содержание актерского творчества.
Публикуемые материалы представляют собой отрывки стенографической записи занятий Немировича-Данченко с исполнителями и режиссерами спектакля «Последние дни». Они взяты из нескольких стенограмм, не выправленных Владимиром Ивановичем. Из характеристик отдельных образов отобраны лишь некоторые фрагменты, наиболее поддающиеся расшифровке, несмотря на очевидное несовершенство записи. В процессе репетиций многие персонажи пьесы были характеризованы Владимиром Ивановичем значительно шире и полнее.
Читая эти и другие стенограммы репетиций Немировича-Данченко, вообще необходимо иметь в виду, что в них зафиксированы только некоторые моменты его режиссерской работы, причем отсутствуют такие порой важнейшие ее стороны, как своеобразный режиссерский «показ», жест, интонация, столь важные в работе режиссера с актерами, наконец, самая последовательность его режиссерских указаний и требований.
В связи с основными мыслями, высказанными Владимиром Ивановичем во время выпуска спектакля «Последние дни», нужно иметь в виду своеобразный замысел пьесы М. А. Булгакова. Как известно, в пьесе отсутствует персонифицированный образ самого Пушкина. Но, несмотря на то, что его нет среди действующих лиц, он должен быть, по мысли автора, постоянно ощутимым, главным героем спектакля. Пафос спектакля — в торжестве бессмертного гения Пушкина, в той народной любви, которая окружает имя поэта, затравленного светским обществом во главе с венценосным жандармом Николаем I. В пьесе, хронологически охватывающей последние месяцы жизни Пушкина, действуют его друзья, среди которых мы видим не только его преданного слугу Никиту, поэта Жуковского, лицейского товарища Данзаса, Александру Гончарову, но и прогрессивную демократическую молодежь столицы, стекающиеся к дверям его квартиры на Мойке народные толпы, потрясенные и возмущенные безвременной гибелью поэта. Им противостоит клика врагов Пушкина, возглавляемая Николаем I и его сатрапами из III Отделения «собственной его величества канцелярии». Среди врагов {425} Пушкина, охваченных страхом и ненавистью к его свободолюбивой лире, — аристократический проходимец Петр Долгоруков, реакционный поэт и драматург Кукольник, законодатель литературных репутаций самодур Салтыков, жандарм Дуббельт, светский убийца — Дантес. За каждым шагом поэта неусыпно следит приставленный к нему сыщик Битков — персонаж, вымышленный драматургом, но вполне правдоподобный для реального окружения Пушкина. Для сквозного действия пьесы важно, что даже этот профессиональный шпион, запоминая наизусть «по должности» пушкинские строфы, невольно проникается сознанием бессмертия поэта, всенародная слава которого не подвластна его гонителям.
