Эйзенхауэр приступил к исполнению обязанностей верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе (ОВСЕ) с того, что отправился в январе 1951 года в поездку по столицам одиннадцати европейских стран, входящих в НАТО. Он начал с Парижа, где выступил с обращением по радио на всю Европу. Он воспользовался возможностью заявить о своей горячей любви к Европе: "Я вернулся с непоколебимой верой в Европу — землю наших предков, с верой в прирожденное мужество ее людей, в их готовность к жизни, исполненной лишений во имя безопасности мира, во имя того, чтобы крепла и развивалась цивилизация". Он сказал, что у него нет "планов чуда", что он не привез с собой ни войск, ни военной техники, зато он привез надежду*30.
И свое имя, а он знал, какой властью оно обладает. На первой сессии планирования НАТО генерал ВВС США Лорис Норстад вспоминал: "Я в жизни не слыхал, чтобы столько плакались". Все штабные офицеры из разных стран жаловались, что у них нет того, нет сего и как они бессильны. "И я мог видеть, как этот повальный пессимизм выступавших вызывает у генерала Эйзенхауэра все меньшее сочувствие, и наконец, сидя на своем подиуме, он грохнул кулаком по столу... побагровел... и сказал так, что его было слышно на два-три этажа под нами: он знает о нашем бессилии... "Я знаю, нам многого недостает, но я уже кое-что делаю для исправления положения — и сам, что могу, и нажимая нужные пружины, а остальное придется делать вам. И покончим с этим!" Он снова стукнул кулаком и вышел. Просто повернулся и, слова не добавив, вышел. И поверьте мне, обстановка враз переменилась. У всех появилась уверенность — сделаем! *31
Одна из целей январской поездки Эйзенхауэра — получить от европейцев реальные обязательства в отношении НАТО, чтобы предъявить их как контраргумент Тафту и другим, кто упирал на то, что, поскольку европейцы не проявляют большого желания перевооружаться, нечего Соединенным Штатам взваливать на себя столь тяжелое и дорогостоящее дело. В Лиссабоне Эйзенхауэр говорил премьер-министру Салазару, что европейцам нужно продемонстрировать "такое же понимание необходимости единства и такое же стремление к единству и совместным действиям ради сохранения мира, какие существуют в Соединенных Штатах", и просил Салазара дать ему "конкретное — чтобы он мог представить его американскому народу — свидетельство того, что для европейских стран усилия в области обороны являются приоритетными"*32. Он повторял эти требования в каждой столице, и тут он мог быть и прямым, и резким.
Он использовал свои поездки также и для того, чтобы вдохнуть бодрость в европейцев. Эффектней всего он был в Париже, где говорил премьер-министру Рене Плевену, "что французам недостает уверенности в себе; что, в конце концов, они потерпели поражение всего однажды, что в стране со столь славными традициями государственным деятелям следует неустанно призывать людей стремиться вернуть себе то высокое положение, которое по праву принадлежит французскому народу". Он убеждал Плевена "бить в барабаны, чтобы возродить величие Франции". Официальная печать отмечала, что "впечатление, какое произвел Эйзенхауэр на месье Плевена, было весьма сильным". Месье Плевен сказал в ответ: "Благодарю вас, в меня уверенность вы уже вселили". Когда начальник штаба у Эйзенхауэра, Альфред Грюнтер, заметил ему, что он был "невероятно красноречив", Эйзенхауэр проворчал: "И почему это, когда я в ударе, у меня оказывается один-единственный слушатель!"*33
Некоторые из своих встреч Эйзенхауэр использовал для того, чтобы заставить европейцев поладить между собой. К примеру, он спрашивал премьер-министра Италии Гаспери, нельзя ли, "чтобы итальянцы дружелюбней относились к Югославии", поскольку он очень рассчитывает включить когда-нибудь Югославию в НАТО для усиления южного фланга. (Его попытки завязать дружеские отношения с маршалом Тито, нечто вроде курса Дарлана наоборот, вызвали ярость республиканцев, которые думать не могли спокойно о том, чтобы помогать социалистическим правительствам Европы. Идея предоставления военной помощи коммунистической Югославии привела их в бешенство. Но Эйзенхауэр в 1951 году, как в ноябре 1942-го, склонен был искать союзников везде, где только можно.) Де Гаспери, упомянув о борьбе между Италией и Югославией за контроль над Триестом, заметил: "Это печальный факт, но в Европе дружеские отношения обычно поддерживают народы, которые не являются соседями"*34.
Двумя соседями, имеющими протяженную общую границу и сохранявшими глубокую взаимную вражду, были Франция и Западная Германия. Ведя переговоры с французами, Эйзенхауэр избегал щекотливой темы перевооружения Германии, но он все-таки начал закладывать основу будущей немецкой армии, когда посетил базу ВВС США в Западной Германии и устроил там пресс-конференцию. Открывая ее, он сказал, что, когда в последний раз был в Германии, "испытывал чувство непримиримой ненависти к Германии и, конечно же, отвращения ко всему тому, что несли с собой нацисты, и сражался с ними, прилагая все свое умение". Но, добавил он, "лично я считаю: что было, то прошло", и он надеется, что "когда-нибудь великий немецкий народ встанет в едином строю с остальными народами свободного мира, ибо я верю: немецкому народу присуще свободолюбие". Когда немецкий репортер указал на то, что многие французы хотят, чтобы Германия всегда была нейтральной, Эйзенхауэр ответил: "Сегодня пока еще рано... думать о настоящем нейтралитете". Его спросили, думает ли он, что участие Германии необходимо для защиты безопасности Европы, он помедлил, но все же признал: "Чем больше людей будет на моей стороне, тем больше я буду счастлив"*35.
Ведя интенсивную переписку с друзьями по "банде", с другими миллионерами, политиками, издателями, Эйзенхауэр всячески старался рекламировать НАТО. В большинстве писем, приходивших из Америки, содержались призывы к нему включиться в предвыборную борьбу; он отвечал стандартной отговоркой: политика его не интересует, да и в любом случае дело, которым он здесь занят, настолько важно, что вынуждает его посвятить ему все свои силы и время. Затем он принимался активно агитировать в пользу НАТО, кончая, как правило, просьбой к корреспондентам посвящать в его аргументы других.
Аргументы были таковы: "На карту, как вы знаете, поставлено будущее цивилизации; подлинная линия обороны Соединенных Штатов проходит по Эльбе; Америка зависит от сырья, которое может поступать только из Европы и ее колоний, от торговли и научного обмена с Европой и остальными странами свободного мира; помогая перевооружению Европы, Соединенные Штаты обеспечат свою безопасность, потратив вчетверо меньше того, что в противном случае придется потратить на укрепление собственных вооруженных сил; только система коллективной безопасности позволит Соединенным Штатам противостоять советской угрозе"*36.
В своих письмах Эйзенхауэр касался двух главных причин, по которым поддержка Америкой НАТО вызывала возражения. Первой причиной было то, что европейцы, под влиянием лейбористской партии Великобритании, социализировались, и потому друзья Эйзенхауэра спрашивали: "Почему, черт возьми, мы должны поддерживать эту компанию розовых?" Эйзенхауэр заверял их, что Европа всецело предана идее свободы и демократии, она не собирается становиться коммунистической (до тех пор, пока Соединенные Штаты не оставят ее одну) и что было бы "ужасной ошибкой требовать согласия по всем частным вопросам политики и экономики. Это скорее бы разъединило нас!"*37.
Второй, куда более серьезной причиной было то, что Соединенные Штаты берут на себя обязанность защищать Европу, а это требует немыслимых затрат, которые будут только расти. Эйзенхауэр признавал серьезность подобного возражения. "Мы не можем быть новым Римом, который посылает легионы охранять свои дальние границы", — говорил он. Эйзенхауэр сознавал, что экономическая мощь Соединенных Штатов — это величайшее достояние свободного мира, и соглашался, что миллиардные затраты на оборону в конечном счете приведут к банкротству США, которое подарит Советам возможность "одержать самую грандиозную их победу". Но он настаивал, что программа поддержки НАТО — краткосрочное предприятие. Американская помощь нужна теперь, в 1951 году, но период, в течение которого она будет необходима, может быть довольно коротким. Эду Бирмингему он заметил безрадостно: "Если через десять лет все американские войска, расположенные в Европе ради нашей национальной безопасности, не вернутся в Соединенные Штаты, весь этот проект рухнет"*38.
