Возражения Эйзенхауэра на эти упреки тоже были правдой. Декларация независимости утверждает, что одним из неотъемлемых прав человека является его стремление к достижению счастья. Эйзенхауэр старался, и весьма успешно, создать в Америке 50-х годов такой климат, в котором ее граждане в полной мере могли бы реализовать это право.
Особых успехов он добился во внешней политике и связанной с ней области затрат на национальную оборону. Заключив мир в Корее и после этого избегая войны в течение семи с половиной лет, а также предпринимая усилия, почти в одиночку, по сдерживанию гонки вооружений, он достиг многого. Никто не знает, сколько денег он сэкономил для Соединенных Штатов, отвергнув предложения Сай-мингтона и Пентагона, Объединенного комитета начальников штабов, Комиссии по атомной энергии, военно-промышленного комплекса. И никто не знает, сколько жизней он спас, закончив войну в Корее и отказавшись вступить в какую-либо другую войну, несмотря на множество рекомендаций, что он должен это сделать.
Он заключил мир, и он сохранил мир. Сумел бы кто-либо другой провести страну через это десятилетие, не вступая в войну, неизвестно. Но мы точно знаем: Эйзенхауэр сумел это сделать. Он гордился тем, что Соединенные Штаты за время его Администрации не потеряли ни одного солдата и ни одного фута территории. "Мы сохранили мир. Люди теперь спрашивают, как это случилось, — клянусь Богом, это случилось непросто. Это я вам говорю"*19.
Наряду с сохранением мира Эйзенхауэр мог ставить себе в заслугу, что к концу его восьмилетнего срока союз НАТО, этот фундамент американской внешней политики, был силен как никогда. Отношения с арабскими странами, учитывая моральные обязательства Америки в отношении Израиля, были хорошими, насколько возможно. За исключением Кубы, латиноамериканские республики оставались дружественно настроенными к Соединенным Штатам. На Дальнем Востоке отношения с партнерами Америки — Южной Кореей, Японией и Формозой — были великолепными (но отношения с Китаем все еще не были установлены). Южный Вьетнам, казалось, был на пути становления в качестве жизнеспособной нации.
Что Эйзенхауэру удавалось лучше всего, так это управлять кризисными ситуациями. Кризис в отношениях с Сингманом Ри в начале 1953 года и одновременный кризис в отношениях с китайскими коммунистами по вопросу о военнопленных и о перемирии; кризис в связи с положением в Дьенбьенфу и на островах Квемой и Матсу в 1955 году; события в Венгрии и суэцкий кризис в 1956 году; кризисы 1957 года — запуск спутника и события в Литл-Роке; кризис в связи с революцией на Формозе в 1958 году; 1959 год — берлинский кризис; 1960 год — кризис из-за У-2. В каждой такой ситуации реакция Эйзенхауэра была адекватной, он не начинал военных действий, не увеличивал расходы на военные нужды, не запугивал людей до безумия. Он стремился снизить остроту каждой кризисной ситуации, настаивал на том, что решение может быть найдено, и он находил его. Он действовал великолепно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
И в годы войны, во время службы в Вашингтоне в должности начальника штаба, и в Нью-Йорке в качестве президента Колумбийского университета, и в Париже в штабе верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами Североатлантического союза в Европе, и в течение всех восьми лет на посту Президента США Эйзенхауэр строил планы, чем будет заниматься после выхода в отставку. Он думал, что, возможно, время от времени будет писать статьи в какой-нибудь журнал, который распространяется по всей Америке, конечно, будет много играть в гольф и бридж, но, главным образом, не станет утруждать себя и постарается спокойнее смотреть на вещи. После полувекового служения своей стране он, по его словам, чувствовал себя очень уставшим, и ему просто необходимо было немного отдохнуть. Никаких встреч, никаких выступлений, никаких конференций, никаких решений, которые надо принимать. Образцом ему служил Джордж Вашингтон в Маунт-Верноне*.
[* Маунт-Вернон — поместье вблизи г. Вашингтона, принадлежавшее первому Президенту США.]
Маунт-Верноном Айка была его ферма в Геттисберге. И они с Мейми обожали и саму ферму, и местность вокруг нее. Климат, за исключением зимы, был здесь умеренным. Расположение — идеальным. Они жили в сельской местности, но достаточно близко к Вашингтону и к Нью-Йорку, чтобы иногда совершать поездки в эти города и чтобы их друзья могли приезжать к ним с визитами. Ферма была расположена у края поля, где когда-то проходило сражение, и это вызывало у них чувство, будто они — тоже часть неразрывной американской истории. Из-за такого расположения фермы они должны были примириться с потоком туристов — каждый посещавший поле сражения, казалось, хотел увидеть и ферму Эйзенхауэров, а большинство из них — запечатлеть на пленке бывшего президента во время его прогулки. Айку было очень приятно ощущать, что его не забыли. Когда он отправлялся в город, многие фотографировали его, или просили дать автограф, или говорили ему, что отдавали за него голоса. Порой он жаловался на это, но сразу же оговаривался: "Предположим, что люди нас не любят. Это было бы ужасно, не правда ли?"*1
Снаружи дом был выстроен в колониальном стиле, но внутри имел все современные удобства. Застекленная терраса была идеальным местом для чтения и рисования. Обстановка была элегантной. Из сотен различных предметов, подаренных главами государств и американскими миллионерами за годы президентства, были отобраны самые лучшие. У Мейми в одной из комнат находилась бесценная коллекция птиц из богемского фарфора, которой она очень гордилась и о которой Айк говорил: "О Боже, как вам не надоест вытирать с них пыль". Во время пребывания на посту президента Айк редко видел Мейми днем; в Геттисберге он восполнял этот пробел: долгие часы он проводил с ней на солнечной террасе, окна которой выходили на зеленеющие поля, занимался чтением, рисованием или сидел у телевизора.
Когда к Айку приезжали его друзья или гости, готовкой на кухне занимался он сам, потому что кроме поджаренного на огне куска мяса и печеной картошки Мейми могла приготовить только сладкую помадку. "Когда я была девочкой, мне никогда не разрешали быть на кухне", — объясняла она. Во всех других отношениях она была прекрасной женой и очень ценила его заботу о ней. "Для того чтобы брак был удачным, — сказала она как-то одному журналисту, — вы должны над ним работать. Молодые женщины сегодня хотят непременно в чем-то утверждаться, но они всего лишь должны доказать, что каждая из них может быть хорошей женой, домохозяйкой и матерью. У семьи должна быть только одна голова — мужская... Ну, а уж если возникнет ссора, то надо выйти из комнаты, потому что для ссоры нужны двое".
Джон, Барбара и внуки жили на ферме в маленьком доме, который был их собственностью и находился примерно на расстоянии одной мили от основного дома. Эйзенхауэр очень гордился своим единственным сыном. Отношения Мейми с Барбарой были очень близкими и теплыми. Эйзенхауэры относились к Барбаре как к дочери, а не как к невестке. Но самую большую радость доставляли им внуки — Дэвид, Барбара Энн, Сюзан и Мэри Джин. "Я просто люблю, чтобы они были рядом, — говорила Мейми. — Девочки примеряют мои платья и смотрят телевизор со мной. Мы много разговариваем и смеемся". Разумеется, Дэвид был самым любимым внуком дедушки. "Когда он был поменьше, мы больше проводили времени вместе, — сказал Эйзенхауэр одному репортеру. — Теперь он любит бейсбол, регби и футбол, как и все другие мальчишки его возраста. Но некоторые вещи я уже не могу делать с ним вместе. Мы продолжаем ходить на рыбалку, стреляем по тарелочкам, играем в гольф. Очень часто мы просто сидим вдвоем и ведем серьезный разговор". Он сказал, что, когда две семьи живут рядом, невольно могут возникнуть проблемы в их взаимоотношениях. "Дедушка и бабушка должны быть полезными, — напомнил он репортеру (а также самому себе и Мейми), — но не вмешиваться в чужие дела. Они должны помогать в воспитании внуков, если, конечно, могут. Но ни при каких обстоятельствах не мешать им, не становиться для них премьер-министрами. Это верный способ расстроить брак ваших детей"*2.
