1955 года был направлен не только на получение власти на будущий год, но и на следующие пять лет.
Никсон оказался в наиболее сложном положении. Практически все его действия могли быть оценены как ошибочные. Если он отстранится от получения власти, его посчитают неуверенным и неподготовленным; если попытается взять власть — будет выглядеть жестоким и невнимательным. И все же ему удалось найти промежуточную позицию, очень узкую. И в значительной мере ему помогло в этом отданное ранее Эйзенхауэром распоряжение, чтобы заседания Кабинета и Совета национальной безопасности проходили по утвержденному расписанию под председательством Никсона. 29 сентября Никсон провел заседание СНБ, а на следующий день заседание Кабинета. Он выпустил пресс-релиз, в котором указывалось, что "предметом обсуждения на этих заседаниях были вопросы, имевшие будничный характер". Он пригласил фоторепортеров, чтобы те убедились, какая гармония царит в отношениях между членами "семьи" Эйзенхауэра, и запечатлели высокую эффективность их совместной работы, позволяющей функционировать правительству "как обычно"*14.
Несмотря на видимость единства в Администрации, на самом деле за кулисами шла интенсивная борьба за власть. Ведущей фигурой на заседаниях был Даллес, а не Никсон, и Даллес настаивал на том, чтобы Шерман Адамс поехал в Денвер и был рядом с Президентом для обеспечения связи. Никсон поставил под вопрос правильность такого решения, он считал, что Адамс должен остаться в Вашингтоне, а в Денвер поедет он, Никсон. Однако возобладало мнение Даллеса, который также подчеркнул, что больше Президент свои полномочия передавать не будет.
От наиболее осведомленных репортеров в Вашингтоне истинную подоплеку событий невозможно было скрыть. Джеймс Рестон уже 26 сентября писал, что республиканцы, поддерживающие Эйзенхауэра, хотят сосредоточить контроль в руках Шермана Адамса, подальше от Никсона, поскольку они не собирались передавать партию Никсону, а стало быть, и выдвижение кандидатов на президентские выборы
1956 года. Даллес, Хэмфри, Адамс, Хэгерти и другие считали, что Никсон, позволив правому крылу в партии взять верх, проиграет на выборах Стивенсону (опрос общественного мнения службы Гэллопа в октябре показал, что по количеству голосов Никсон уступал Стивенсону, тогда как Уоррен опережал его). Ричард Ровер отмечал в "Нью-Йорк Таймс": Адамс "считает себя сторожем, назначенным Президентом, и делает все, что в его силах, чтобы влияние Никсона не превышало его реальный политический вес". Никсон между тем получил телеграмму от Стайла Бриджеса с советом: "Согласно Конституции Вы являетесь вторым по старшинству и должны принять руководство на себя. Не допустите, чтобы клика из Белого дома стала командовать"*15.
По мере того как борьба за власть усиливалась, Эйзенхауэр постепенно выздоравливал. Цвет его лица, аппетит и общее настроение быстро улучшались. Вынужденный отдых доставлял ему удовольствие. Врачи не разрешали ему читать газеты, но через несколько дней позволили Уитмен и Хэгерти рассказывать ему о новостях и отвечать на вопросы.
Время болезни Президента было как нельзя удачным. Случись инфаркт в любое другое время — в период военных опасностей в 1954 и в 1955 годах, когда твердая рука Эйзенхауэра была очень важна для сохранения мира, — вряд ли можно предположить, что произошло бы. Но осенью 1955 года на мировой арене было тихо, и в значительной степени благодаря "духу Женевы"; во время кризиса в связи с болезнью Президента русские благоразумно молчали и держались в тени. Если бы инфаркт случился позднее — в ходе избирательной кампании 1956 года, у Эйзенхауэра просто не было бы времени для выздоровления и обдумывания вариантов, и Никсона выдвинули бы кандидатом в президенты как второе лицо в партии. Эйзенхауэру повезло еще и в том, что во время приступа Конгресс был на каникулах, поэтому не велась работа над законопроектами, которые обычно Президент или подписывал, или налагал на них вето. Если и было в период холодной войны время, когда Соединенные Штаты могли в течение нескольких недель избегать негативных последствий из-за отсутствия функционирующего президента, то это была осень 1955 года.
Эйзенхауэр хотел повидаться с некоторыми из своих близких друзей, особенно со Слейтером. 3 ноября Слейтер вылетел в Денвер и на следующий день в госпитале Фицсимонс обнаружил Айка в комнате Мейми — он помогал ей подводить баланс расходов по чековой книжке. Айк хотел поговорить о своем выходе в отставку. Они подробно обсудили планы Эйзенхауэра по улучшению фермы в Геттисберге, а также преимущества ангусской породы скота. Айк сказал, что намерен вложить в ферму как можно больше денег сейчас, когда платит налог с больших сумм. Кроме того, ему хотелось бы улучшить почву на ферме.
25 октября Эйзенхауэр впервые с момента поступления в госпиталь отправился на прогулку. А 11 ноября он и Мейми вылетели в Вашингтон, и там, в аэропорту, более пяти тысяч человек приветствовали его. Эйзенхауэр подошел к микрофону и сказал несколько слов, затем они сразу же уехали в Геттисберг.
Это было идеальное место для восстановления сил. Особым украшением большого и комфортабельного дома в Геттисберге была застекленная терраса, где Эйзенхауэр в основном и проводил время. Через большие раздвижные двери можно было выйти, минуя портик с колоннами, прямо на площадку для игры в гольф, за которой был выгон для скота. Врачи разрешили Айку сколько угодно упражняться на площадке, но не советовали слишком перенапрягаться. Слейтер с женой навестили Эйзенхауэра, и Мейми устроила для них настоящую экскурсию по дому. Слейтеру дом понравился, он сказал, что "действительно очаровательным его делает восторг Мейми, с которым она воспринимает это место, ее гордость и радость, что наконец-то ей удалось создать первое собственное жилище".
Айк пригласил Слейтера объехать вместе с ним ферму в гольф-мобиле. Когда они приблизились к загону, в котором ангусские коровы щипали траву, Айк лукаво улыбнулся, достал пастуший рожок, подул в него и радостно рассмеялся, когда, к удивлению Слейтера, коровы бросились бежать к ним.
Как и миллионы американцев, Слейтера очень интересовали политические планы Эйзенхауэра. Он считал, что Мейми не хочет, чтобы Айк баллотировался на второй срок — из-за недавно перенесенного инфаркта; в доме, полностью оборудованном, ему будет лучше и спокойнее. Правда, Мейми никогда не говорила ему об этом прямо. Слейтер, как и многие друзья Айка, считал: Эйзенхауэру действительно нужно выйти в отставку, он заслужил ее. Однако про себя он отметил, что Айк "слишком активен, чтобы усидеть дома на ферме, дожидаясь, когда к нему придут люди"*16.
Мейми одна из первых поняла это. Когда Айк находился еще в Фицсимонсе, д-р Снайдер сказал ей, что срок жизни ее мужа может быть продлен, если он выдвинет свою кандидатуру на второй срок вместо того, чтобы вести пассивный образ жизни. Она знала: Снайдер был прав — пассивность была бы смертельна для Айка. Джон присутствовал при разговоре со Снайдером и слышал, как Мейми выдвинула такую причину в пользу второго срока: "Я просто не могу поверить, что работа Айка закончена"*17.
Он тоже не мог поверить в это. В середине декабря Эйзенхауэр не раз беседовал с Хэгерти по политическим вопросам и выборной кампании 1956 года. Эйзенхауэра очень беспокоило благополучие страны, и прежде всего во внешних делах. Хэгерти записал в своем дневнике: "Он был очень огорчен отсутствием достойных кандидатов от Демократической партии, особенно он указал на Стивенсона, Гар-римана и Кефаувера как на людей, не имеющих достаточной компетенции, чтобы занимать пост президента". К Гарриману, в то время губернатору Нью-Йорка, Эйзенхауэр относился как к "законченному простаку. Он — не что иное, как просто Трумэн с Парк-авеню"*18.
Во время своих разговоров с Хэгерти Эйзенхауэр выдвигал различные идеи. На одной из встреч присутствовал также Адамс. "Вы знаете, ребята, — сказал Эйзенхауэр, — Том Дьюи повзрослел за последние годы, он может стать неплохим кандидатом в президенты. Он, конечно, человек со способностями; если я сам не буду кандидатом, то у него, во всяком случае, такой же ход мыслей, как у меня''. От такого замечания Адамс и Хэгерти потеряли дар речи. На следующий день Эйзенхауэр снова упомянул в разговоре имя Дьюи. На сей раз Хэгерти отреагировал: если Эйзенхауэр второй раз попытается всунуть Дьюи в список кандидатов от Республиканской партии, то правое крыло восстанет и выдвинет кандидатуру Ноулэнда. "Я думаю, вы правы", — сказал с сожалением Эйзенхауэр и перестал думать о Дьюи*19.
