— Желаю, чтоб у каждого ребёнка был такой папа, как ты!
Мы выпиваем втроём. Подбегают Света с Лёхой. Тянут нас за руки танцевать. Мы танцуем. Зовём Андрея. Андрей протрезвел, такой добрый неуклюжий толстячок. С намечающейся лысиной. Танцует, всем улыбается.
Мне звонит мать. Она по голосу чувствует, что я уже крепко выпил:
— Ну что, когда домой заедешь? — говорит она осуждающим строгим голосом, как во времена моей юности, когда я гулял на дискотеке и приходил домой в три утра в обрыганной майке и с перегаром.
— Хорошо, — отвечаю я. Это единственное слово, которое я могу произнести не запинаясь.
— Хорошо, — повторяю я, как много лет назад повторял, сидя за столиком где-нибудь в «Ноте». Где опасно, интересно, пьяно и накурено.
— Что хорошо? — строго спрашивает она. Ничего не изменилось. Наши отношения застыли на уровне восьмого класса. В классе восьмом мы последний раз и говорили нормально. Без осуждений. Без подозрений. Без придирок и ненависти.
— Буду, — говорю. Она что-то отвечает. Я плохо слышу. Музыка громко играет. Выхожу во внутренний дворик. Там темень, я спотыкаюсь о низкое железное ограждение возле детской карусели и падаю. Телефон вылетает. Я больно ударяюсь подбородком о землю. Где-то под каруселью светится дисплей телефона. Я шарю рукой в лежачем положении и нащупываю его. Подношу к уху.
— Алё… ты слышишь меня? — рассерженно спрашивает мать.
— Нет, ну что это такое, опять твои загулы начинаются, я же тебя давно ни о чём не просила. А тут раз попросила. Ты уже напился…
— Не напился, — говорю. Лежу на земле, смотрю на звёзды. Лёха выходит во дворик и зовёт меня. Я не откликаюсь. Он уходит.
— Отец уезжает, — мать говорит. — Сегодня ночью. Я хочу с ним на неделю поехать. Помочь. У тебя есть ключи от дома?
— Есть, — говорю. Ключи от отцовского дома я ношу на брелке вместе со всеми ключами — от квартиры, от гаража, от дачи.
— Значит, я тебя попрошу… — и обязательно ей нужно говорить это сухое слово «значит». Как же оно меня злит. — Попрошу наведываться к нам каждый день, и желательно сегодня у нас переночевать…
— Да, мама, — говорю я.
— Всё, только много не пей, бери такси… я тебе позвоню завтра утром, — безапелляционно, категорично. Металлический голос. Ничего живого. Кладёт трубку.
Я захожу внутрь — в углу, возле старых игровых автоматов, танцует Андрей. В руках у него бутылка с водкой. Он периодически отпивает из неё. Или делает вид, что отпивает. За столом сидят Света, Коля и Лёха.
— За Вадимом приехала жена, — говорит мне Коля и улыбается. Хлопает по плечу. — Давай выпьем, дружище…
Мы выпиваем. Краем глаза я замечаю, что Андрей вертит лук в руках.
Света подбегает к нему и забирает лук. Кладёт лук на стол и начинает танцевать.
Она дёргает меня за рука в:
— Пошли потанцуем, это медляк… ну пожалуйста.
Я беру её за руки и смотрю ей в глаза. Глаза — как два каштана в огне. Я сильно напился, но хочу напиться еще сильней.
Мы танцуем. Коля подаёт рюмку. Потом я погружаюсь лицом в её чёрные волосы и целую её. Сначала в шею, потом в щёку, потом в губы. Она не против. Прижимаю её к себе — чувствую её твёрдую грудь. Вокруг нас выплясывает и хлопает в ладоши Андрей.
— Хочешь пострелять из лука? — спрашивает она меня.
— Я не умею…
— Я тебя научу.
— А ты хорошо стреляешь? — спрашиваю её.
— Очень. Могу муху убить со ста метров.
— Робин Гуд?
— Робин Гуд приходил ко мне учиться…
Я подхожу к столу и беру помидор. Лёха и Андрей смеются. Они думают, я шучу. Иду в конец тира. Туда, где мишени. Становлюсь возле мишени. Ставлю на голову помидор.
— Давай! — кричу ей.
— Ты мне веришь? — спрашивает Света и вкладывает стрелу.
— Не надо, — говорит Коля.
— Ладно, всё… — говорит Лёха и встаёт из-за стола. Я вижу, как летит стрела. Как поезд, на котором я очень не хочу уезжать. Стрела летит очень долго. Я не зажмуриваю глаза. Успеваю рассмотреть испуганные лица Коли и Лёхи. Рассеянное лицо Андрея, который внезапно застыл. Перестал танцевать. Стрела врезается в мишень возле моего левого уха.
— Не шатайся, — говорит Света и заряжает вторую стрелу. Я поправляю помидор. Вторая стрела попадает в мишень чуть выше головы.
— Не трогай помидор, — говорит Света. — Так не честно.
Она улыбается. Заряжает третью стрелу и та уже мчит ко мне. Мякоть помидора стекает по моей голове на лицо.
Коля облегчённо выдыхает. Андрей подходит ко мне и внимательно рассматривает стрелы.
— Еще чуть-чуть… — задумчиво говорит он. — Еще чуть-чуть…
Мы едем в такси. Шумим. На переднем сиденье сидит Андрей. Проспект Победы. По встречной проносится пара машин. Сначала мы закидываем Лёху, потом Колю, потом Андрея и едем в родительский дом. Подъезжаем к подъезду. Возле подъезда стоит другое такси. Я вижу, как таксист открывает багажник, отец кладёт в багажник сумки.
— Остановитесь здесь, — говорю я таксисту.
— Ты — помидор, — говорит Света. — У тебя помидор на голове!
Мать садится на заднее сиденье. Отец — на переднее. Высокий, худой, старый, сосредоточенный. Целеустремлённый.
Он хлопает дверью.
Внезапно я выскакиваю из такси и машу им руками. Хочу попрощаться. Хочу обнять отца и мать. Попросить у них прощения за то, что мало разговариваю с ними, за то, что редко приезжаю к ним, за всё за всё… но такси поворачивает налево и скрывается в арке.
Мы поднимаемся по лестнице на третий этаж. Я достаю ключи. Открываю квартиру, и в ноздри впиваются старые знакомые домашние запахи. Перец, чабрец, стиральный порошок.
— Идём, — говорю, — я покажу тебе собаку.
— Она большая? — спрашивает Света.
— Нет, он еще совсем щенок.
Мы проходим коридор. Заходим в мою бывшую комнату. Сейчас это кабинет отца. Дверь на балкон открыта.
— Это твоя собака?
— Нет, моего отца…
— Она не кусается?
С балкона через комнату к нам бежит щенок. Он виляет хвостиком и прыгает передними лапами на Свету. Света гладит его по голове.
— Какой красавец! — говорит она.
— Джек.
Мы еще немного сидим на кухне. Разговариваем. Шёпотом. Я нашёл в холодильнике белое вино и разлил по стаканам.
Мы идём с ней в спальню. Раздеваемся. Я выключаю свет. Комнату подсвечивает холодный неон «24 часа» — магазина напротив.
Звонит отец:
— Совсем забыл тебе сказать, покорми Джека завтра утром, я отварил пупки. В холодильнике.
Не дождавшись ответа, он кладёт трубку. Я перезваниваю, чтоб сказать ему… в общем, сказать всё, что хотел. Но отец уже «вне зоны».
Наводнение
Когда мы переехали жить в девятиэтажку с дядяней, мне было целых десять лет. Дядяня снял нам комнату у хозяйки на девятом этаже под самой крышей и, оставляя меня дома, шатался в поисках работы по городу. Через два дня он устроился работать грузчиком на вино-коньячный завод, но я не сильно этому обрадовался. Так как знал, что дядяня снова запьёт. «Теперь он точно не сможет удержаться», — думал я. Зато дядяня был доволен. Рот до ушей растянул и ходил хвастался перед хозяйкой:
— Всего два дня в городе, а уже работу нашёл!
— Мдаа… — говорила хозяйка. — Двести рублей за неделю, и я буду менять вам постельное бельё каждый месяц!
— Хорошо-хорошо, — отвечал дядяня. — У меня у самого имеются некоторые сбережения, и думаю, что через месяц мы и вовсе сможем купить квартиру в вашем городе. Ваш город мне понравился!
А я вспоминал разные города, которые мы с ним объездили. И он везде говорил:
— Здесь мы определенно осядем!
— Какой красивый у вас район! — говорил он хозяйкам. А через месяц мы снова оказывались в вагоне поезда. А то хуже — тряслись в автобусе. А ещё хуже — шли по дороге и ловили попутки. Мы побывали во многих городах. Жили на Молдаванке в Одессе в одном еврейском дворике, и нам пришлось оттуда бежать, потому что дядяню приговорил один местный цыганский барон. Потом поехали в Запорожье и устроились там возле ЗТЗ, куда дядяня очень стремился попасть на работу, но его не взяли. Потом дядяня решил попытать счастья вместе с баптистами, но был изгнан за пьянство из секты. Мы жили во чреве ужасного промышленного чудовища — в Кривом Роге в старом городе, и после того как дядяне набили морду и ограбили ночью, мы сразу тронулись в Киев — Киев спал под снегом. Снег в том году не убирали на столичных улицах, и единственное, что я помню о Киеве, — подскальзывающиеся и падающие люди, которые вечно куда-то торопились и трусливо оглядывались по сторонам, кидая недоброжелательные взгляды. Лучше всего мы жили с дядяней в Кишинёве: потому что в этом городе дядяне наконец удалось «бросить бутылку» и найти хорошую работу. Он устроился работать таксистом. Ему выдали автомобиль и платили 3000 лей плюс то, что он там награчует по ночам. Мы жили припеваючи. Каждый день я ел конфеты, а по выходным ходил гулять с дядяней в центр на Площадь Национального Восстания. Там дядяня покупал мне книжки с картинками и холодный квас. Кишинёв — очень зелёный город, и неправду говорят, что Киев — самый зелёный город Европы. На некоторых центральных улицах в Кишинёве деревья больше зданий. И их кроны переплетаются в небе, создавая зелёный купол. Мы снимали две комнаты на Буйканах у хозяйки в частном доме. Через дорогу от нас находился Кулинарный техникум. И мы часто ходили с дядяней туда в столовую попробовать, что же там приготовили студенты.
