Жаль, не хватило духу досмотреть до конца – стараясь не хрустеть сучьями, Севка удалился в лесную чащу. А потом полночи не спал, вспоминая увиденное и размышляя: доложить обо всем Лорке? Или не стоит?

Он решил не рисковать, но сейчас вдруг подумал: если будет с Женькой вязаться, он ей все выложит. Еще и тете Свете расскажет, чтобы ей тоже было обидно до смерти, вот тогда-то Лорка пожалеет о своем выборе!

Но мысли о мести вскоре вытеснило смутное телесное желание. Севка даже рубашку специальную надел, навыпуск, чтобы не докапывались насчет заметного бугорка на месте ширинки. В их доме это вообще не обсуждалось. Наверное, родители тоже занимались этим (иначе откуда бы Севка взялся?), но как-то незаметно, втайне от него.

Он слонялся по квартире, не зная, чем себя занять. Протравленная печатная плата сиротливо лежала на столе без единой впаянной детали, а он маялся от тяжести в паху, что была готова выплеснуться неконтролируемым фонтаном. Когда забрел в кухню, стоявшая у плиты мать озабоченно взглянула на ходики:

– Полвосьмого, а его нет! Ему что, медом на этом заводе намазано?!

– У них конец месяца, – снисходительно пояснил Севка. – В это время всегда напряженка…

– А у тебя конец учебного года! Ты уроки сделал?

– Да сделал я все…

– Смотри мне!

Пользуясь отсутствием отца, Севка пробрался в мастерскую. Маятник по-прежнему ритмично ходил туда-сюда, доказывая, что небывалое бывает, только «перпетуум мобиле» почему-то мало волновал. А вот вздыбленная плоть – волновала. Севкой тоже завладела непонятная сила, как теми сумасшедшими в лесу, подталкивая воображение и заставляя представлять сладостные картины. По сути, она подчиняла, командовала Севкиным телом, отчего было неприятно и одновременно приятно…

Ночью он двигался по лесу с девчонкой, одетой в балетную пачку. Она была не похожа на Лорку, но Севка почему-то был убежден: это именно она. Он крепко держал Лорку за талию, пытаясь целовать на ходу, точнее, тычась губами в ее сомкнутые губы. А глаза шарили по сторонам, выискивали местечко, где можно заняться тем самым делом.

Найдя укромную ложбинку, Севка взялся стаскивать с подружки пачку – да не тут-то было! Дурацкая балетная одежда будто прилипла к телу, не оторвешь, а значит, и до заветного места не доберешься.

– Не спеши… – проговорила Лорка. – Там кто-то идет.

Севка вполуха прислушался.

– Брось! – отмахнулся он. – Лучше сними эту ерунду – сама!

– Нет, – покачала головой Лорка. – Сюда идет черный мухобой!

– Да перестань ты! – злился Севка, приплясывая в нетерпении. – Снимай сейчас же!

Лишь когда совсем близко раздался хруст, он обернулся. Среди деревьев виднелся черный силуэт того, кто пожирает пацанов и вряд ли побрезгует девчонкой. А тогда ноги в руки – и в глубь леса, подальше от этого урода, жаль, что Лорка (или кто-то похожий на нее) так медленно перебирает ногами. Давай быстрее, ты не на балете! Он тянул ее за руку, петлял между деревьями, чтобы вскоре оказаться на огромном летном поле.

– Убежали… – проговорил, отдышавшись.

Не сразу дошло, что на аэродроме укромного места не найдешь, так что его планы накрылись. А тут еще самолет в небо поднялся, и девчонка в пачке задрала голову:

– Я знаю, кто там летит!

– Кто же? – скривился Севка, заранее зная ответ.

– Женя! А вон бегут дикие собаки Динго!

Обернувшись, Севка заметил, как от самолетных ангаров отделилось несколько черных точек и, подпрыгивая, понеслось к ним. Не в силах терпеть, он изо всей силы прижался к Лорке (не похожей на Лорку) и вдруг почувствовал сладостное облегчение…

Лето вступило в свои права незаметно, по сути, границы между маем и июнем не было. Вот только школа не кончилась, потому что после седьмого класса полагалась практика, то есть еще десять дней ходи в те же классы и крась подоконники.

– Тебе, Мятлин, спортзал доверяю, – говорил одноногий трудовик, вручая ведро с краской и кисть. – Оправдаешь доверие?

– Доверие… – с тоской отзывался Женька. – Зал же большой очень!

– Так и практика не завтра заканчивается. Иди, короче, работай. Только нормально – не так, как автомат делал…

Борис Сергеич намекал на Женькин «шедевр» – деревянный автомат Калашникова, который он делал вместе со всеми в первом полугодии. Худо-бедно ему удалось выстругать цевье, ствол и закругленный магазин; вот только соединяться вместе отдельные части отказывались. Точнее, соединялись, но целое напоминало скорее оружие для стрельбы из-за угла (ствол основательно уводило влево). Когда трудовик поднял Женькино изделие над головой, класс грохнул от хохота. Потом, говорили, испорченную заготовку отдали Рогову, тот в два счета довел автомат до ума, только от этого было не легче. Вот уж кто ухохотался, наверное; еще и Лорке потом наверняка рассказал, этого Севка не упустит…

Радовало одно: он работал в одиночку, значит, мог сколько угодно воображать и сочинять, разделывая недоброжелателей под орех. Трудовика он представил одноногим пиратом Джоном Сильвером, тому разве что попугая не хватало, только вместо слова «пиастры» он бы орал: «Работай! Работай!» Себя же он воображал Томом Сойером, хитроумным и находчивым, между прочим, сумевшим с легкостью увильнуть от обязанности красить забор. Вот если сейчас кто-то войдет в зал, он сделает так, что тот будет красить вместо него. Размазывая вонючую краску, Женька поглядывал на вход, но никто в дверях не показывался.

Оставив подоконник недокрашенным, он вышел в коридор, чтобы вскоре оказаться у двери, на которой висело мультяшное изображение зайца с волком и табличка: «Живой уголок». Из-под двери тянуло животным запахом, и Женька затормозил, размышляя: зайти? Или ну его? Среди четвероногих (а также летающих и плавающих) друзей проходила практику Лорка, но пахнет в этом уголке… «Ладно, перехожу Рубикон!» – подхлестнул он себя крылатыми словами.

Ни Лорки, ни еще кого-то за дверью не оказалось. Жевали клевер кролики, щелкали крючковатыми клювами клесты, а вот люди отсутствовали.

Лорка появилась внезапно, с прикрытой материей клеткой в руках:

– Привет. Тебя уже отпустили?

– Ушел на перерыв. А ты скоро заканчиваешь?

– Не скоро, – ответила озабоченно. – У нас хамелеон заболел.

– Хамелеон?!

Когда она сдернула материю, взгляду открылась травяная подстилка, на которой лежала странного вида серая ящерица. Она сохраняла неподвижность, огромные в сравнении с тщедушным тельцем глазницы были прикрыты, из-за чего складывалось ощущение, что рептилия приказала долго жить.

– Он живой вообще-то?

– Живой, но болеет. Я его на солнце сейчас греться носила: это же южная ящерица, ей тепло нужно…

Поставив клетку на подоконник, Лорка постучала по ней пальцем, но хамелеон не среагировал. А Женьке почему-то вспомнился рассказа Чехова. В принципе, можно было блеснуть – Лорка-то «Хамелеона» только в будущем году будет проходить, он же осваивал школьную программу с упреждением. Только форс был вроде не к месту, ее явно другое заботило…

– А чего он серый? – спросил Женька. – Хамелеон должен цвет менять.

– Это здоровый хамелеон цвет меняет. А больному не до того.

Эврика! Он расскажет о своей способности представлять разные цвета, когда видел буквы или цифры! Например, буква «Л» была желтой, а цифра «2» вызывала стойкую ассоциацию с лиловым цветом. Когда математичка или физик Гром влепляли Женьке двойку, перед глазами плыло лиловое марево, даже стены в классе обретали сиреневый оттенок. Если верить «БСЭ», такая способность именовалась «синестезия». И было очень жаль, что учителям она до лампочки, им главное – учеников мучить, уж это Женька знал, как никто…

– Надо же… – качнула головой Лорка. – А буква «Ж» какого цвета?

– «Ж» – зеленого. Точнее, темно-зеленого.

– А буква «С»?

– А-а… При чем тут «С»?

– Просто спросила.

– Нет, при чем тут «С»?! – загорячился он.

– При том. Хвастаться вы любите – что ты, что Сева… Он недавно про черного охранника со свалки рассказывал, ну, вроде тот мертвец, но все равно ловит ребят. Так вот Севка хвастал, что нисколько его не боится. А чего тут бояться? Это ведь выдумки, не может мертвый живых ловить. Живое – это живое, а мертвое – это мертвое. – Она взглянула на клетку с хамелеоном. – Гляди, глаз открыл! Видишь? Он еще поправится!