Однажды вечером Тереза встретила в городе того красивого кудрявого молодого человека, с которым познакомилась на балу у Грайтлеров почти два года назад. Он назвал эту встречу знамением судьбы, и по слабоволию, которое не могла объяснить самой себе, она уже при следующей встрече была готова позволить ему все, что он захочет. Он был студентом права, веселым и наглым малым. Тереза сильно влюбилась в него и часто проводила с ним те дни, которые могла бы посвятить своему ребенку. Ей очень хотелось побольше рассказать ему о себе, но он, по всей видимости, не жаждал этого слушать, более того, когда она пыталась поговорить с ним серьезно, он сразу скучнел, и, боясь испортить ему настроение, она решила не приставать к нему со своими личными проблемами. В начале лета от него пришло веселое прощальное письмецо: она, мол, была ему великолепной любовницей и пусть сохранит о нем такую же приятную память, как он о ней. Тереза проплакала две ночи, потом поехала в Энцбах к сыну, которого не видела целый месяц, любила его сильнее, чем когда-либо раньше, и перед изображением Девы Марии на стволе клена поклялась никогда больше не обделять вниманием Франца; поскольку Агнессы не было дома, она наилучшим образом общалась со стариками и в тот же вечер в сносном настроении вернулась в Вену.

Тереза снова была в ладу с собой. В сущности, ей представлялось, что она как бы утолила мучительную жажду и теперь могла опять спокойно жить ради своего долга и профессиональных обязанностей. Однако когда она захотела вновь обрести влияние на маленького воспитанника, то вскоре убедилась, что его матушка смотрит на это косо и даже с недоверием. И однажды в самом деле дошло до того, что хозяйка, супруг которой успел за это время завязать интимные отношения с другой особой женского пола, упрекнула Терезу в том, что та старается отобрать у нее любовь ее собственного ребенка, и, когда эти треволнения начали принимать болезненные формы, Терезе больше ничего не оставалось, как уйти.

Она попала в спокойный, приятный дом, где надеялась остаться подольше: хозяин его, фабрикант, человек энергичный, судя по всему, любил свою работу. Супруга его была приветливая и веселая женщина, а наняли Терезу к двум девочкам, только-только начавшим превращаться в подростков, умным, хорошо воспитанным барышням, с которыми было легко управляться, причем обе отличались необычайной музыкальностью. Тереза уже привыкла быстро приспосабливаться к чужим порядкам, умела теперь соразмерять степень отчужденности и доверительности и приводить их в правильное соотношение, что и составляло в значительной степени суть ее профессии. Прежде всего она остерегалась прикипать душой к юным существам, воспитание которых возлагалось на нее, но в то же время не оставалась к ним равнодушной. Главным в этих отношениях было своего рода прохладное материнское чувство, которое она по своему желанию могла повышать или понижать на несколько градусов. Таким образом, она была в душе совершенно свободна, когда закрывала за собой дверь дома, и в то же время чувствовала себя дома, когда возвращалась. Мальчика своего она навещала регулярно, причем во время разлуки ее не мучила особая тоска по нему.

Однажды, в начале зимы, когда Тереза ехала в Энцбах, из-за тесноты в вагоне ей пришлось занять место в купе первого класса. Элегантный, уже переживший первую молодость мужчина — единственный, кроме нее, пассажир в этом купе — завязал с ней разговор. Он направлялся за границу, и, для того чтобы заехать ненадолго в некое поместье, куда можно было добраться только с одной маленькой промежуточной станции, он начал свое путешествие в обычном пассажирском поезде. У него была немного аффектированная манера говорить и при этом поглаживать указательным пальцем правой руки усики, подстриженные на английский манер. Тереза с готовностью примирилась с тем, что он принял ее за замужнюю женщину, и у него не было причин сомневаться в искренности ее слов — она, мол, едет в гости к своей приятельнице, супруге врача и матери четверых детей, которая круглый год живет в деревне. Когда она собралась выходить в Энцбахе, он выпросил у нее обещание увидеться с ним через две недели, после его возвращения из Мюнхена, и раскланялся, поцеловав ей руку.

Шагая по заснеженной дороге к хорошо знакомой усадьбе, Тереза почувствовала, что ее походка стала легче, чем обычно, и возросла уверенность в себе. Однако к своему ребенку она на этот раз испытала странное чувство отстраненности, и ее сильно раздражала речь Франца, в которой нельзя было не заметить если не ярко выраженной диалектной окраски, то все более несомненных крестьянских интонаций. Она раздумывала, не пора ли и не велит ли ей долг забрать мальчика отсюда и взять с собой в город. Но как это сделать? И пока Тереза пила кофе в душной комнате с низким потолком при свете керосиновой лампы, фрау Лейтнер рассказывала ей всякие новости, Агнесса в воскресном платье сидела с шитьем возле печки, а Франц тихонько читал по складам книжку с картинками, перед ее глазами все время стоял тот незнакомый господин из поезда — как он теперь один сидит в купе в своей элегантной шубе и желтых перчатках и мчится сквозь метель в далекие страны; она чуть-чуть казалась себе самой той замужней дамой, которую перед ним разыграла. А если бы он узнал, что она ехала в деревню отнюдь не к приятельнице, а к своему ребенку, к своему внебрачному ребенку, которого зачала от афериста по имени Казимир Тобиш? Тереза содрогнулась при этой мысли. Она подозвала к себе мальчика и стала его ласкать и целовать, точно хотела загладить какую-то вину перед ним.

Следующие четырнадцать дней тянулись с такой мучительной медлительностью, словно свидание с тем незнакомцем было целью ее жизни, и чем ближе становился этот день, тем больше она боялась, что он не выполнит уговор. Однако он явился. Даже поджидал на углу улицы. Облик его сегодня ее немного разочаровал. В купе она не заметила, что он пониже ее ростом и почти совершенно лыс. Но его манера произносить слова и в особенности звучание его голоса произвели на нее точно такое же впечатление, как тогда. Тереза сразу заявила, что у нее только полчаса времени, она приглашена на чашку чая, где встретится с мужем, чтобы потом пойти вместе в театр. Незнакомец не был напористым. Он не хотел также показаться назойливым, со всем согласился и счел более важным наверстать упущенное в прошлый раз и представиться:

— Министерский советник доктор Бинг. Я не прошу вас назвать свое имя, сударыня, — добавил он. — Как только вы убедитесь, что мне можно верить, тогда и назовете — или же не назовете. Как захотите.

Потом стал рассказывать о своей поездке. Она была отнюдь не развлекательная, а деловая — и в известной мере еще и политическая. Тем не менее в Берлине он несколько раз был в опере, что и здесь в принципе составляет для него единственное удовольствие. Сударыня, вероятно, тоже любит музыку?

— Да, немного, но у меня так мало возможностей посещать оперы и концерты.

— Само собой разумеется, — подхватил министерский советник, — обязанности хозяйки дома, семейные обязанности, могу себе представить.

Тереза покачала головой. У нее, мол, нет детей. Был один ребенок, но умер.

Она и сама не знала, зачем лжет, зачем скрывает, зачем грешит против правды. Министерский советник сожалел, что коснулся больного места. Его деликатность так ее тронула, как если бы она сказала ему правду. Дойдя до угла своей улицы, она попросила не провожать ее дальше. После того как он вежливо попрощался, она тут же пожалела о сказанном, потому что ей теперь не оставалось ничего другого, кроме как провести вечер дома — вечер, на который она уже отпросилась и пустоту которого, возникшую по ее же вине, она ощутила почти как настоящую муку.

При следующей встрече холодным зимним вечером министерский советник весьма почтительно пригласил ее к себе на чашку чая. Она жеманилась не дольше, чем требовало приличие, и, вероятно, не нужна была бы даже уютная квартира, слегка затененный свет и продуманное, со вкусом составленное меню ужина, чтобы привести это приключение к предвиденному ею и желанному завершению. И хотя он ни о чем не спрашивал и, казалось, верил всему, что она рассказывала, она уже в следующий раз, чтобы не оказаться в один прекрасный день разоблаченной во лжи, сочла правильным признаться ему в правде, хотя бы отчасти. Мол, она хотя и была замужем, но вот уже два года как разведена. Ее супруг покинул ее после смерти ребенка. И поскольку она не получает от него никакой финансовой помощи, несмотря на решение суда, то отважилась зарабатывать на жизнь в качестве воспитательницы. Министерский советник поцеловал ее руку и стал относиться к ней еще более почтительно, чем раньше.