Литмир - Электронная Библиотека

Одно из первых партийных поручений Якова было связано со специализацией его отца – доставать поддельные штампы и печати для документов всякого рода нелегалам, скрывающимся от полиции, беглым ссыльным. К этому времени относится и примирение Мовши Израилевича с сыном. Чего ж не примириться, если сын «гешефт» в дом несет? Новгородцева и сестра Якова Сарра вспоминали и о том, что нелегалы иногда по несколько дней укрывались на чердаке Свердловых. И о «тайном ходе» – войдя в половину дома Мовши Израилевича, можно было в уборной вынуть доску в стене и пролезть в квартиру и мастерскую соседа-ювелира. Таким способом отрывались от слежки. Зашел в дом с одной стороны, а вышел с противоположной, через другую дверь.

Ясное дело, без ведома соседа (тем более ювелира!) подобный ход существовать не мог. Да и чердак был общим. Какие-то звуки должны были доноситься. Неужто ювелир не поинтересовался бы, кто там прячется? Не послал бы работников проверить? Откуда я и делаю вывод – в доме гравера и ювелира подобное было в порядке вещей. И они издавна были связаны с преступной средой. Так какая разница – уголовным или политическим нелегалам помогать? Плати денежку, и получай документы, укрывайся, прячься.

Но окончательного восстановления семейных связей между отцом и сыном Свердловыми так и не произошло. В доме уже хозяйничала вторая жена. И Яков остался для отца чужим, отрезанным ломтем. Выбрал такую долю – вот и живи. Позже, когда он пойдет по тюрьмам и ссылкам, Мовша Израилевич ни разу не придет к нему на свидание, не пришлет ни единой передачи. Между ними не будет написано ни одного письма, ни одной записочки. Восстановятся отношения лишь через полтора десятилетия, когда Яков Михайлович взлетит в самые верхи советского государства. Видать, тогда уже признать «блудного сына» станет не стыдно. И для семейных дел полезно.

Яков по-прежнему жил где-то на стороне. Однако с ночлежками расстался. Ютился теперь по углам в частных домах. Теперь ему товарищи по партии помогали пристроить его у себя или знакомых. Очень скоро состоялось и его первое знакомство с полицией. Власти выслали из Нижнего Максима Горького, и его проводы послужили поводом для несанкционированного сборища либеральной и социалистической оппозиции в защиту «свободы слова». Перекрыли движение, устроили митинг. Активистов переписали и задержали, в том числе Свердлова. Правда, тут же и выпустили через два дня. Слишком уж незначительной величиной он был. Да и дело пустяковое.

В следующий раз было серьезнее. 1 мая 1902 года в Сормово начались крупные волнения на судостроительном заводе, вылившиеся в беспорядки и демонстрации. Для разгона и успокоения властям пришлось использовать не только полицию, но и войска. Гимназическая молодежь в этих событиях не участвовала, но позавидовала «настоящей» революционности и решила не оставаться в стороне. Вечером 5 мая в центре города небольшая кучка юношей и девиц под руководством Лубоцкого попыталась тоже устроить демонстрацию, подняла красный флаг. Прибыли наряды полиции, юных смутьянов сразу же окружили и нейтрализовали. Но при задержании они разбуянились. Брыкались, отказываясь садиться в подводы, предназначенные для арестованных. Распоясавшийся Лубоцкий набросился с кулаками на пристава, нанеся ему побои. Хулиганил и еще один пацан, Моисеев. В участок зашагали под конвоем пешком, распевая песни и силясь превратить в демонстрацию свое шествие.

По большому счету это, конечно, было несерьезно. И Горький из Арзамаса писал видному социал-демократу Пятницкому (Иосифу Гаршису): «В Нижнем ужасные творятся вещи! Страшные дела! Пойманы и посажены в тюрьму отвратительные преступники, политические агитаторы, рррреволюционеры, числом двое, сыновья гравера Свердлова – наконец-то! Теперь – порядок восторжествует и – Россия спасена!.. Преступники изловлены во время демонстрации, на улице… Старшему из них уже 15 лет, а младшему 13. Третий брат их – 6 годов – еще в тюрьму не посажен. Четвертый сейчас сидит у меня и хохочет, нераскаянная душа! Этот самый старый – 18 лет».

Отсюда, кстати, видно, что «самый старый», Зиновий, все еще относился к братьям с симпатией. Следовательно, версия о предательстве Якова лишена оснований. Но в своем письме Горький трижды ошибся. Демонстрация была не 6, а 5 мая. Якову было не 15, а почти 17 лет, его младшему брату Беньямину, задержанному вместе с ним, не 13, а 15. А насчет «спасения России» можно лишь добавить – ну-ну… Стоило бы писателю вспомнить об этих своих словах. Попозже, в годы гражданской войны, когда писал «Несвоевременные мысли»…

Но и тогда, в 1902 году, провокация вполне достигла своей цели. Какой подарок для «прогрессивной общественности» и зарубежной антироссийской пропаганды – детей сажают! Детишки, впрочем, тоже своего добились. Их «приравняли» к участникам сормовского выступления. Руководителей судили вместе. Шестеро активистов рабочей стачки во главе с Заломовым, как и двое юных хулиганов, Лубоцкий и Моисеев, были приговорены к ссылке. Свердлов при задержании вел себя гораздо умнее товарища, поэтому его дело даже и до суда не дошло. Подержали две недели под следствием и выпустили за несовершеннолетием и отсутствием состава преступления.

Что ж, для него майские события 1902 года тоже не прошли бесследно. Его «заметили» в революционных кругах. Он «сидел» – и стал уже «бывалым». А поскольку Лубоцкий поехал в ссылку в Енисейскую губернию, руководителем молодежной группы нижегородской социал-демократии становится Свердлов. О, в роли лидера он проявил себя блестяще. Не так, как Лубоцкий, собиравший всех кого можно, устраивавший чаепития на квартирах или пикники на природе с пустой говорильней.

Свердлов из аморфной тусовки всяческих сочувствующих и интересующихся создает организацию. Начинает ее структурирование. Выделяет «свои» кадры – подручных. Это в основном девушки, Вера Савина, Маша Щепетильникова, Катя Сотникова. И ему, видать, нравится роль руководителя. Нравится, что эти русские девицы, старше его, заглядываются на него, молоденького и невзрачного еврейского паренька, ловят каждое его слово как мудрость высшей инстанции, безоговорочно выполняют его команды. Ему нравится быть распорядителем их судеб. Чувствовать, что они зависят от тебя. Если ему понадобится, они должны не спать ночей, терпеть лишения, пострадать в тюрьме. Вероятно, тут примешивались и сексуальные связи. Но сведения в данном плане недостаточно достоверны, и приводить их не буду.

Со своей группой, которую он превратил в «боевую», Яков выделяется и во всей городской социал-демократической организации. Которая, как и все тогдашние революционные круги, отнюдь не отличалась дееспособностью. Больше теоретизировала и рассуждала о необходимости переходить к практическим делам, не зная толком, как к ним подступиться, да и не имея особого желания. А тут – вон какой молодец объявился! Вот и поручить ему эти самые практические дела! Пусть выполняет, «оправдывает доверие» старших товарищей.

Он и выполняет. Четко и быстро осуществляет то, о чем старшие товарищи только воздух мололи. Налаживает перевозку и распространение нелегальной литературы. Создает в Нижнем первый социал-демократический пункт печатания прокламаций – на гектографе. А потом и первую подпольную типографию в Сормово. Умело использует для этого старые знакомства – все, что может пригодиться. Желатин для гектографа достает через выгнавшего его аптекаря. Шрифт для типографии закупает через отца. Бумагу и краску для типографии, скорее всего, поставляют ему бывшие соседи по ночлежкам, канавинская и самокатская шпана – ворованное дешевле, и никто не спросит, для чего нужно.

При столь активной деятельности он уже попал на заметку полиции. Ведь уже дважды засветился в задержаниях. И к тому же полиция и жандармерия традиционно имела информаторов в среде революционеров. Но Свердлову до поры до времени удавалось выходить сухим из воды. Жизнь «на дне» научила его распознавать и замечать «шпиков». А от слежки он избавлялся без труда. Либо используя «тайный ход» в доме отца, либо уходя в районы трущоб и притонов, куда представители правоохранительных органов предпочитали не соваться. Яков же оставался там «своим», чувствовал себя, как рыба в воде.

6
{"b":"240591","o":1}