— А Гена у тебя по сценарию был предусмотрен, да? Он тоже кого-то

изображает?

— Послушай, Лепс… Мне вообще-то достаточно лет, чтобы…

— Ага, достаточно. Вот и потянуло на молодняк.

— А вот хамить не нужно.

— А кто тебе сказал, что…

— Не нужно, говорю, хамить. Это мое личное дело, с кем я и вообще. Тоже мог бы себе найти здесь, пожалуйста. Я бы никакой ревности тебе не устраивала.

— А у меня с этим вообще никогда проблем не было.

— Вот и рада за тебя. Что так смотришь?

— Но амеба же! Просто амеба.

— Насчет второй части спорить не буду.

— Какой второй части? А… Хм. Ну если у тебя такие скромные запросы. Ну,

о-о-чень скромные.

— Ой, а ты откуда знаешь, какие у меня?

— Да видел.

— Что-что?

— Проехали.

— Нет уж, скажи. И что ж такое ты видел?

— Проехали, говорю.

— Нет уж, раз начал…

— Проехали, следующая станция «Новые Жопки».

— Что — ты — видел?

— Отпусти… На озере… В бинокль. Как вы в лодке. Довольно примитивно.

Мне становится смешно.

Сразу представила. Мы с Генкой. И этот придурок недоделанный с биноклем.

— Что смеешься?

— Да так…

Сажусь на траву. Порыв ветра.

Садится рядом, прижимается. Господи, как похож все-таки.

Кладу голову ему на плечо.

Небо вспыхивает.

— Бежим! — вскакиваю, хватаю его за руку. — Сейчас ливанет! Тикаем… Ленька!

Удар грома.

— Солнце!

Группка в спортивных костюмах послушно поднимает руки.

— Воздух!

Все машут руками.

Солнца нет. И воздух сырой, бр-р.

— Космическая энергия! Приди к нам, космическая энергия!

— Иду, иду… Иду, мам.

Отхожу от окна.

— Давай, — мама возится с дорожной сумкой, — помоги мне с молнией.

До двенадцати ноль-ноль надо освободить номер.

На завтрак сырники со сметаной.

Котлеты с гречкой. Котлеты не надо. «На дорогу надо поесть», — мама подвигает мне тарелку.

Мама с папой пошли в номер, а мы с Леником искали на прощание белок. Спустились к озеру.

— Нынче ветрено, и волны с перехлестом… — читает Леник. — Скоро — осень, все изменится в округе.

Да, скоро все изменится.

Очень скоро. Вернемся, надо будет срочно на узи. Хотя и так ясно. Картина Репина «Не ждали». Она же — «Приплыли». Почиститься, разгрести дела в офисе, поговорить с Казимировым. И ждать суда.

— Пойду в номер. — Леник зевает. — Родителям помочь надо.

На горизонте появляется Гена. Понятно. Встреча боевых друзей на Эльбе.

Леник засовывает ладони в карманы треников и гордо удаляется.

— Привет! — Генка хватает меня за руку, мнет ладонь. — Что это он убежал?

— Не знаю. Тебе, наверное, обрадовался.

— Странный он, этот, твой. Ребята говорили, я еще тебе хотел сказать, ходит, что-то следит. За нами, за тобой. Наши хотели с ним поговорить, нет, чисто поговорить, я сказал, что не надо, это ее брат. Он тебе брат ведь?

— А что?

— Не похожи.

— У нас отцы разные.

И матери, мой милый. Но тебе это знать не обязательно.

Вспоминаю, как бежали вчера с Леником под ливнем. Вымокли как собаки. Вернулись, а горячую воду отключили, душа нет. Грелись феном.

— Сегодня уезжаете?

Киваю.

— Лена…

— Что?

На озере волны. Кусты облепихи, катамаран на цепи качается.

«Чем там кончилось, Лень? Ну, скажи, чем?»

Льет дождь. Лежим. Ленька рядом, с мокрой головой. Мама с папой в фойе, там телевизор, взрослые.

«Ленечка, ну что там было? Ты всегда расскажешь до интересного, и бросаешь!»

«Потому что ты дурацкие вопросы задаешь».

«Какие я дурацкие вопросы?»

«На балконе».

На балконе мы были недолго. Леник сказал, что должен постоять под дождем. Я попросилась с ним. Было темно, мокро и щекотно, дождь был теплым. Что я его спросила? Ничего не спросила. Один вопрос задала, и все. Специально выдумывает, чтобы не рассказывать.

«Лень, ну что там эта вампира сделала?»

«Ничего».

«Совсем? Она больше не выходила из двери? Так и сидела до пенсии, да?»

Леник хмыкает, но молчит.

«А я знаю, — подвигаясь к нему, — она исправилась. Исправилась?»

«Вампиры не могут исправиться», — говорит Леник, берет мою руку и притягивает к своей голове. «Потрогай, мокрая еще?»

«Мокрая. А почему не могут исправиться? Они что… Они как фашисты, да?»

«Они хуже!» — Леник вытирает голову. «Фашисты никогда не бывают бессмертными. Вообще! Сбросить на них бомбу, и все. И танками, и пулеметами их: та-та-та! Ложись!»

Хватает подушку, швыряет в меня.

Ах, так! Ну, держись…

«Чур, я за красных!» — бросаю подушку обратно.

«Вы — за красных обезьян! А мы за красных офицеров! Ба-бах!»

«Ай, отпусти! Ну больно!»

«А ты… не щекотайся! Глупая красная обезьяна… ты… нарушаешь правила!»

Мы барахтаемся на ковре.

Лицо Леника становится серьезным.

Поднимается, садится на кровать:

«Ладно… Ложись и слушай, только молча… Вампира, она тогда…»