– Этот участок стены, на котором я работала, простирается от Юлиня до Шемню. Первоначально его построили в эпоху династии Ся из утрамбованного песка и армированной тростником земли, снаружи обложив толстым слоем обожженного глиняного кирпича. Это место никогда не значилось в туристских буклетах. Куда ему тягаться со знаменитым «хребтом дракона» – каменным участком стены, который возвели в период правления династии Минь. Здешняя стена была незатейлива и предельно функциональна, тем более к тому времени, как мы начали реконструкцию, от нее почти ничего не осталось.

Сказались тысячи лет выветривания, дождей и опустынивания. Да и последствия «прогресса» человечества сыграли негативную роль. В течение столетий жители окрестных деревень растаскивали стену по кирпичикам для своих строительных нужд. Современное дорожное строительство тоже не способствовало сохранности стены – целые пролеты уничтожали только потому, что они мешали прокладке «жизненно важных» наземных путей. Ну а кризис, эпидемия и последующая гражданская война за какие-то несколько месяцев довершили то, что в мирное время не успели сделать природа и человек. В некоторых местах от стены остались только расползающиеся холмы из песчано-земляного заполнителя. А кое-где и того не было.

Я не знала о планах нового правительства восстановить Великую стену в целях национальной безопасности. И даже не поняла вначале, что местное строительство и есть часть этого плана. На это место я набрела ночью. Оно было освещено фонарями и фарами нескольких поломанных машин. К тому моменту я находилась в пути уже девять дней, испуганная и до крайности измотанная. Вначале я не сообразила, на что наткнулась, видела лишь, что копошащиеся впереди силуэты принадлежат людям. Не знаю, сколько времени я простояла в нерешительности, но в конце концов меня заметил кто-то из бригады рабочих. Он подбежал ко мне и принялся что-то оживленно тараторить. В те времена тут говорили на множестве самых разных языков – местных диалектов, которые звучали для меня как тарабарщина.

Я попыталась жестами объяснить рабочему, что не понимаю ни слова. Он начал злиться, показывать себе за спину, где было что-то вроде строительной площадки. Там ударными темпами возводили какое-то сооружение, которое тянулось вправо и влево и скрывалось во мраке. Я снова, как дура, начала мотать головой, указывать себе на уши и пожимать плечами. Тогда рабочий сердито вздохнул и протянул ко мне руку. В руке у него был кирпич. Я было решила, что он собирается огреть меня им, и стала пятиться назад. Но он просто всучил мне этот кирпич, махнул в сторону стройплощадки и ткнул в спину, чтобы я шла туда.

Не успела я подойти к ближайшему каменщику на расстояние вытянутой руки, как он тут же выхватил у меня кирпич. Мужчина был из Тайюаня, поэтому я его легко поняла. «Какого черта ты ждешь?! – зарычал он на меня. – Нам надо много! Давай! Шевелись!» Вот так я и пополнила ряды строителей новой Великой Китайской стены.

Лю указывает рукой на монолитную бетонную конструкцию.

– После той авральной стройки она выглядела иначе, чем теперь. Сейчас вы видите результат послевоенного обновления и укрепления, которое отвечает более поздним стандартам безопасности. Тогда мы о таких стройматериалах могли только мечтать, ведь большая часть жизненно важной инфраструктуры оказалась отрезанной на той, нехорошей, стороне стены.

– На юге?

– Да, на территории, где всегда жили лучше. На той стороне Китая, которую стена, все ее участки от эпохи Ся до Минь, собственно, и должна была защищать. Испокон веков стены проводили границу между обеспеченными и неимущими, между процветанием на юге и дикостью на севере. Даже в позднее время, в особенности в этой части страны, большая часть пахотных земель, фабрик, аэропортов, автомобильных и железных дорог – почти всего, что требовалось для выполнения грандиозного плана правительства, – располагалась в южных провинциях.

– Я слышал, какую-то часть промышленного оборудования во время эвакуации транспортировали на север.

– Только то, что можно было унести в руках, и то, что находилось в непосредственной близости от места стройки. Все, что было дальше, скажем, двадцати километров, а также в районах непосредственных боевых действий и в изолированных зонах в глубине зараженных территорий, так там и осталось.

Наиболее ценными ресурсами ближайших городов для нас были материалы, из которых сами эти города в свое время и строились: дерево, металл, строительные блоки, кирпичи. Многие кирпичи как раз те самые, которые крестьяне в свое время понатаскали из стены. Из этих материалов, вперемешку с теми, что можно было добыть тут же, на месте, сооружалось хаотичное нагромождение, которое не описать словами. В дело шло все, что попадалось под руку: деревья из лесов Великой зеленой стены[4], мебель, брошенные автомобили. Даже пустынный песок под ногами мы использовали для забутовки стены, смешивая его со щебнем. А еще мы его очищали и переплавляли в стеклянные кирпичи.

– Стеклянные кирпичи?

– Примерно вот такого размера.

Лю рисует в воздухе невидимый куб примерно двадцать сантиметров в длину, ширину и глубину.

– Эту идею подбросил нам один инженер из Шицзячжуаня. До войны он владел стекольной фабрикой и, когда узнал, что эта провинция богата преимущественно углем и песком, решил использовать и то и другое. Буквально в одночасье возникла целая индустрия по производству тысяч таких больших полупрозрачных блоков. Они достаточно тяжелые и прочные, чтобы выдерживать удары голых кулаков зомби. «Крепче плоти», как говорил инженер, правда, и острее, к сожалению, для нас; помощники стекольщиков иной раз забывали зашлифовать края кирпичей и грузили их на машины необработанными.

Лю выпускает эфес меча из руки и показывает ее мне. Пальцы скрючены, а прямо по центру ладони тянется глубокий белый шрам.

– Не догадалась чем-нибудь обмотать руки. Кирпич нанес порез до самой кости и повредил нервы. До сих пор не понимаю, как мне удалось избежать заражения и не умереть. Многим другим не повезло.

Жизнь была суровой, работать приходилось в бешеном темпе. Мы понимали, что с каждым днем полчища мертвяков с юга становятся все ближе и любая малейшая задержка может поставить крест на всех наших усилиях. Мы спали, если это вообще можно было назвать сном, прямо на рабочих местах. Ели на рабочих местах. И даже мочились и гадили на рабочих местах. Уборкой нечистот занимались дети – мы их называли «парашниками». Они обходили нас с ведрами и ждали, пока мы справим нужду, либо убирали ранее наложенные кучи. Мы пахали как проклятые и жили так же. Ночами я до сих пор вижу тысячи лиц людей, с которыми работала бок о бок, но так и не познакомилась. Времени на разговоры не было. Общались в основном жестами и междометиями. Во сне я все время пытаюсь найти время, чтобы поговорить с работающими рядом, узнать их имена, прошлое. Говорят, что сны бывают только черно-белыми. Может, это и правда. Может, только проснувшись, я вспоминаю сон в красках – светлую челку девушки, чьи волосы некогда были выкрашены в зеленый, или запачканный розовый женский халат, наброшенный на плечи тщедушного старика в обтрепанной шелковой пижаме. Я вижу их лица каждую ночь, и все это лица умерших.

Очень много людей погибло. Бывало, присядет кто-нибудь на минутку, чтобы хоть немного перевести дух, и уже не встанет. Для таких случаев у нас были своего рода санитары, по сути – носильщики. Фактически они не могли оказать человеку никакой помощи, кроме как доставить того в медпункт. Чаще всего больной умирал по пути. Каждый божий день я несу в своем сердце их боль и чувство стыда за себя.

– Стыда?

– Невыносимо видеть, как они оседают или валятся прямо у твоих ног, а ты не можешь оторваться от работы, чтобы хотя бы посочувствовать, сказать что-нибудь в утешение или помочь удобнее устроиться до прибытия медиков. Единственное, что им было нужно в такой момент, – это вода, но вода требовалась всем нам. В этой части провинции вода была на вес золота, при этом большая ее часть уходила на приготовление строительного раствора. Нам выдавали меньше полчашки в сутки. Свою порцию я хранила в пластиковой бутылке от газировки, которую держала на шее. Нам строго-настрого запретили делиться водой с больными и ранеными. Мы были обязаны поддерживать себя в работоспособном состоянии. В этом есть логика, но видеть скрюченное тело умирающего, лежащего прямо посреди рабочих инструментов и булыжников, знать, что больше всего на свете ему нужен лишь маленький глоток воды…