© Алексей Константинович Смирнов, 2014

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

– Это кто?

И она прикоснулась к холсту, заехав пальцем в усы, слипшиеся от темного масла. В тот же момент я привычно уверился, что все пойдет, как шло всегда. Любопытство сгубило многих, но только случай привел в их компанию кошку. Собственно говоря, я ни в чем и не сомневался, иные сценарии не предусматривались, однако всегда существует трещина, ведущая в пропасть, что между Почти и Абсолютной Уверенностью в Ближайших Событиях. Противоречие в определении, наплевать.

– Скажи-ка мне, золотце, всегда ли ты лапаешь полотна?

Она притворилась нашкодившей школьницей и спрятала руки за спину.

– Извини. Она дорогая?

Я вздохнул.

– На портрете – мой пра-пра-пращур, своего рода информационный прах, в равной мере оскверненный и облагороженный субъективизмом живописца. Париж, восемнадцатый век, барон де Бро. Он дорог мне как всякому, кто чтит свои корни. Тебя, надеюсь, интересует именно эта дороговизна? Не пошлое золото?

Заминка, дело ясное.

Уворачивается:

– А этот?

– Мальбородатый герцог? Он – представитель побочной ветви, которая лет сто, как ослепла.

– Поня-а-атно… Серийная дурочка, водянистые извилины, меленькие бороздки – паутинка фальшивого ума.

– Поднимемся выше. Мы проведем ночь в шестой башне.

Наглое, самодовольное «ОК». Как если бы из ночи в ночь ты, золотце, порхала по башням и погребам. Тебя заметил мой ситроен, зоркий на зеркальце заднего вида; ты чуть не обмочилась от неверия в удачу. Дождь пропитал твою условную ночнушку, украсил капельками кожицу лица, рук и ног, по сути – пленочку, которую и счистить-то жалко, можно лопать так, тем более мытую. Глупые глазки с потекшей тушью, ужасная улыбка, вписавшаяся в оконце машины с невозможной формулировкой: «возьму минет за полсотни бачков».

Жду новых вопросов. Извольте, вот первый:

– А сколько здесь башен?

– Семь, золотце. Ты можешь их осмотреть при условии, что не станешь заглядывать в седьмую.

Вот второй:

– А почему?

– Потому что я запрещаю тебе туда заходить.

Вопрос номер третий, глупейший и оттого очень частый:

– А что в ней?

Боже, прости меня – что за идиотка.

– Запрет означает тайну. Ты что, никогда не думаешь, прежде чем сказать слово?

Надулась, но возражать не собирается. С этим у них полный порядок, здесь им ума не занимать.

Что мне стоило вовсе не говорить о седьмой башне и оставить безмозглую бабочку в невинном неведении? Только чистота замысла, которая требует честного оглашения правил. Но последнее, к несчастью, завершается казнями, к одной из которых я только что приговорил свою гостью. С некоторых пор для меня это – механическая работа, отчасти докучливая. О, черт бы побрал их зуд. Но черт не заберет себе того, чем сам же и наградил, вдохнул в их несносное любопытное племя.

…Мы лежим, роняя пепел в белый мех шкуры, чей бывший владелец хранит в изумрудных глазах отчаянную злобу. Он греет кого-то, чего никак не думал делать, бродя среди милых льдов.

– Мы поженимся, если ты этого хочешь, – я оглаживаю шерсть и пальцами левой ноги щекочу безответное медвежье ухо.

Нимфа заходится в приступе кашля – поперхнувшись? Ну да, необычная история, согласен. Странный поворот. Заманчивый оборот. И подозрительный, но что ей до подозрений! Она видит во мне скучающего, богатого самодура, объевшегося сладким и заболевшего острым расстройством филантропительного тракта.

– А не пожалеешь? – она, как ей мнится, кокетливо и соблазнительно выгибает спину. Ее не смущает дикость предложения, она согласна.

– Отнюдь нет – напротив, я не могу дождаться утра, чтобы узаконить наш стремительный союз. С твоего позволения, я немного посплю, пусть время пронесется, и та-ра-ра… Помни о башне, любимая.

Напрасные тревоги, она не забудет. Утром, не сомкнув за ночь глаз, ибо я напряженно вслушивался в шаги, которые приближались и удалялись по галерее, подходя к первой двери… полчаса, час на осмотр экспозиции… ко второй, к четвертой… Я встретил ее на пороге. Она как раз выходила из башни под номером семь.

– Ты ослушалась, – я взял ее за плечи.

– Прости, но мне не спалось… я заблудилась в твоем замке, здесь столько ходов…

Я развернул ее голову на двести семьдесят градусов. Моя несостоявшаяся невеста, пролившись вялой струйкой мочи, отдававшей ацетоном, упала к моим ногам. Я ощупал лицо: щетина, как всегда по свершении казни, кололась особенно остро.

Алчная тварь. Очередная претендентка на владение всем и вся, но где все, там и ничего.

…Я жгучий брюнет. После бритья мои щеки отливают синим. А борода отрастает с удвоенной скоростью после каждого деяния, доказывающего мою верность идеалу. Я думаю, что в ней знак из будущего, она прекрасна. Синий цвет – пустяки, сейчас по-всякому ходят и красятся, кто во что горазд. Это цвет удачи, на которую мне, впрочем, рассчитывать не приходится. Должны сложиться биллионы случайностей, чтобы явилась та, в ком воплощается моя мечта. И рано или поздно она родится, но я ее, конечно, не увижу. Задача моей жизни – подготовить здание, в двери которого она когда-нибудь войдет, как в свой дом, и стены которого сегодня ловят каждое невысказанное желание моей несуществующей любимой.

Я создал совершенный образ, не дожидаясь его земного воплощения. Отсутствие объекта еще не означает невозможность его прозреть. Но прежде я выстроил замок о семи башнях. Как и моя борода, строительство не собрало большого числа любопытствующих – да что там, их не было вовсе. В наши дни состоятельный человек не только может, но и должен позволить себе замок. Конечно, для грядущей богини я задумал нечто особенно грандиозное и выложил немалую сумму за одно только право возвести свое здание на живописной возвышенности, которая так удачно возвысилась сразу за городской чертой. Я знал, что рано или поздно меня вычислят и возьмут. Но, с другой стороны, еще По обратил внимание на то, что самое тайное это самое явное. Я искренне радуюсь цветным газетам, полным бреда, в которых фотографии разрубленных мною тел выносятся на первую страницу, а слабоумные предложения под общим заглавием «как нам всем миром поймать маньяка» вынуждают меня считать себя здоровейшим из людей.

Когда храм построили, окрестный люд немедленно прозвал его владельца «семибашенной гадюкой».

Я не замечал косых взглядов, потому что ни с кем не общался, да это было бы и трудно с моим-то седаном среди их пьяных тракторов и дачных шестерок-девяток – «69», так я величал завистливый сброд, платя презрением за презрение. Днем я запирался в башне, общаясь с любимой, которая для меня подобна премудрой Софии – тоже женщина, если разобраться. Голубка отвечала мне взглядом Джоконды и молча благословляла на умное деланье. Вечером, ближе к ночи, я отправлялся на какой-нибудь вокзал или к шлюхам, в центр, надеясь подобрать там хоть кого-то приличного внутренне. Позорная деятельность не всегда истребляет живую душу. Я, конечно, не рассчитывал найти земной аналог моей возлюбленной, но мне было нужно продолжить род и подыскать себе подходящую супругу. Мои маслянистые, копченые предки не фикция; потратившись на содействие архивных теней, я разузнал свои корни; я списался с антикварами едва ли не всего мира и выкупил родовые портреты, но все перечисленное не стоило продолжения. Смысл в другом. Я смертен, но мои далекие потомки дождутся счастливого мига ее рождения. Я опять же смертельно устал от нескончаемых поисков достойной партии, но испытания не выдерживает никто. Каждая спешит наложить на меня лапу, как давеча на портрет; каждая поражена прожорливым червем распоясавшегося бабства. Ходи, где хочешь, бери, что хочешь, но только не суйся в святая святых! У всех у них одна судьба, вот почему я не рискую подбирать себе жен из приличного круга – ведь дело скорее откроется. А этих не ищет никто.