А я сам стою и не знаю, откуда это все взялось. Только утром ведь подметал!

Потом смотрю на Рустама и все понимаю. Это он! Он мне всегда завидовал, что бабушка меня хвалит, когда прилетает, за чистоту космодрома. И теперь накидал этот мусор, да еще сверху землей присыпал, чтобы до посадки незаметно было... Но как об этом сказать?.. А тут еще отец головой покачал:

— Эх, Сардор, Сардор...

Не выдержал я и убежал.

Надо было остаться. Но как остаться, если тебя перед всеми опозорили? Залез на старую урючину, которая около сухого арыка, здесь меня никто не найдет. А Байконур пусть Рустам подметает.

На урючине я сидел до вечера.

Я думал, меня будут искать, но меня не искали. Или искали, но не здесь, а, наверное, у Самыха-акя, я с его сыном дружу. Может, даже ходили к тете Вере, хотя у нее меня точно не было. Появляются первые звезды; жалею, что не догадался взять сюда лепешку. Хорошо смотреть на звезды, когда лепешка есть! Особенно посыпанная кунжутом; бабушка такие всегда с собой в космос берет. Без лепешки, конечно, тоже можно смотреть на звезды, но это уже не так интересно. Постоянно про глупости разные думаешь, про еду. Сейчас у нас, наверное, ужинать садятся, бабушка сладости из сумок достала. Кому, интересно, мои сладости отдадут? Рустаму, кому же еще! «Ку-ушай, Рустамчик!..»

Тяжело любоваться звездами, когда в глазах слезы. Вот если бы хоть лепешка была... Можно было бы всю ночь на урючине просидеть. Откусывать по кусочку, ждать, когда он размокнет во рту, станет мягким, немного сладким и немного соленым, и проглатывать. А зерна кунжута давить передними зубами, которые мне недавно зубной врач лечил, но я не плакал. И можно было бы разглядеть звезду, с которой родом моя бабушка, она мне ее пару раз показывала...

Да, вон с той звезды. Бабушка, правда, когда я говорю «звезда», хмурится. «Не звезда, Сардоржон, а планета. Как ваша Земля». Помолчит немного и сама себя поправляет: «Как наша Земля...»

Сама бабушка к нам очень давно попала. В одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом году, я дату запомнил. Тогда еще ни папы моего не было, ни дяди Хусана, зато был жив дедушка Сардор, портрет которого висит в гостиной, где сейчас, наверное, ужинают, шурпу наливают... А бабушка тогда еще была не бабушка, а просто обычная инопланетянка, и летала себе на тарелке. То туда полетит, то сюда. И, конечно, врезалась в метеорит. Ба-бах! Тарелка — пи-пи-пи! — на аварийном автопилоте, посылается запрос на всех галактических языках: «Разрешите посадку! Разрешите посадку!» Никакого ответа, пришлось садиться куда попало... Облака мелькают, удар, темнота.

Утром тарелку обнаружили в нашей махалле рядом с мусорной свалкой. Вначале думали, что это тоже мусор, просто необычной формы. До бабушкиного приземления землетрясение большое было. На свалку куски глины несли, арматуру, железо... Потом подошли, посмотрели: нет, на мусор не похоже, лампочки какие-то.

«Принципиально не мусор!» — сказала девушка, которая первая не побоялась подойти к тарелке. Это была будущая Шаходат-опа, а тогда просто Шаходат. «Шаходат-солдат», как ее называли за активность и бесстрашие.

«Что же делать?» — задумались соседи. Кто-то предложил позвонить в милицию. Кто-то — вырыть методом хошара яму и все к шайтану закопать. Кто-то предположил, что это новая бомба, сброшенная американцами... После этого народа вокруг тарелки, как рассказывают, почти не осталось. Даже Шаходат-опа немного отошла и стала смотреть куда-то в сторону.

«Товарищи!» Все, кто остался, обернулись. А это к тарелке подбежал дедушка Сардор, который тогда еще был не дедушка, а только окончил институт и отслужил в армии. «Товарищи! Братья! Земляне! Не бойтесь! Это же летающая тарелка. Это же наши братья по разуму! Братья по разуму!» И пытается открыть люк в тарелке, остальным пример показывает. Ну, братья так братья. Навалились все дружно, открыли тарелку, тут бабушку и увидели.

«Да... — сказала Шаходат-опа, которая больше всех помогала. — Получается — сестра по разуму...» Хотя многие с Шаходат-опа не согласились: откуда, говорят, ты решила, что это женщина? Одни лапки и присоски! «А вы на ресницы посмотрите!»

Конечно, бабушка в молодости тоже по-другому выглядела. Это когда она на Земле пожила, внешность у нее обычной стала. Только длинные хоботочки на голове остались, но бабушка их сзади в косички заплетает, так что совсем незаметно. А тогда... Лежит без сознания, и наши махаллинские не знают, что с ней делать. Повезли в больницу — ни одна больница инопланетянку, да еще без ташкентской прописки, не принимает. Пришлось обратно в махаллю, Сардор ее у себя на балхане поселил. Заходил вечером участковый, посмотрел, головой покачал. Через день кто-то из начальства на «Волге» приезжал, посмотрел, головой покачал. Город после землетрясения восстанавливать надо, людей селить, а тут тарелки, инопланетяне, мистика какая-то... Взяли со всех расписку, что никто ничего не видел, пожелали всем новых трудовых свершений, сели на «Волгу» и пр-р-р...

А Сардор все за бабушкой ухаживал. Поначалу не знал, ни чем кормить, ни какие таблетки давать. Экспериментировал. Хлеб даст, катык. Колбасы кусочек. И смотрит, какая реакция. Стал замечать, что больной лепешки наши нравятся, фрукты. Газеты ей вслух читал, Пушкина разного. Стала поправляться. На земном языке немного сама говорить. «Салом». «Рахмат». «Дурачок»... А один вечер спустился Сардор с балханы и говорит родителям: так и так, мы с Зулей решили пожениться законным браком. Пробабушке моей тут же «скорую» стали вызывать, а прадедушка... Про то, как прадедушка радостную новость воспринял, в семье обычно не вспоминают. Когда уже свадьба была, он задумчивый, в орденах, сидел; посмотрит на сына и головой качает: «Эх, Сардор, Сардор...»

— Сардор! Сардо-ор!

Я чуть с ветки не свалился.

Знаете, кто это внизу ходит? Рустам! Поужинал, все мои сласти съел и теперь пришел. Меня не видит, уже темно, и замаскировался я хорошо.

— Сардор, ты где? Сардор! Ответь, пожалуйста!

Я молчу. Показалось, что у него голос дрожит.

— Сардор, бабушке с сердцем плохо...

...Бабушка лежит на тахте. В гостиной пахнет лекарством, горит маленький свет; только дедушкин портрет на стене, как всегда, улыбается. Рядом с бабушкой сидит Шаходат-опа и заматывает тонометр.

— Говорю тебе, Зуля, сколько можно туда-сюда мотаться... Не девочка уже.

— Не девочка, — со слабой улыбкой соглашается бабушка.

— А, явился! — замечает меня Шаходат-опа. — Где был?

— Он на старой урючине сидел, — отвечает за меня Рустам.

Я смотрю на него с гневом. Если бы не бабушка...

— Бабушка, это я насыпал мусор на Байконур... — громко говорит Рустам и выходит из комнаты.

— Ну вот, — говорит Шаходат-опа, — теперь этот убежал. Говорю тебе принципиально: внуками займись, огородом...

— Бабушка, — не выдерживаю я. — А вы сладости привезли?