Семен покачал головой.

– Все как в том эмигрантском стишке. «Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин, вали друг друга!»

– А мы не боимся борьбы, – любитель трубок, шагнув вперед, взглянул собеседнику прямо в глаза. – И вам не стоит бояться. Пока мы фактически в подполье, работаем под кличками и встречаемся на конспиративных квартирах. Но это ненадолго. Наши догматики боятся цитировать Библию, а я люблю вспоминать древнюю мудрость. Псалом 44, не забыли? «Препояши меч твой…»

Поручик вскинул голову, вспоминая.

– «Препояши меч твой по бедре твоей, сильнее…»

– «…Красотою твоею и добротою твоею: и наляцы, и успевай, и царствуй истины ради».

4

Комбатр Полунин поморщился, словно хинина сжевал, покрутил окурок в руках, ловко забросил в урну.

– Есть попадание!.. У нас тоже не сахар, Ольга. Группу, как ты знаешь, производственной назвали, и стали кидать нам все, от чего наркоматы отказываются. Вот сейчас готовлю заключение по коксохимическому заводу в Харькове. Нужно его строить, не нужно? Это значит, чтобы потом на нас, на Технический сектор, всю ответственность взвалить. Лучше уж вечными двигателями заниматься, знакомить партийцев, так сказать, с аксиомами физики.

– Ага, – невпопад прохрипела Зотова, прикидывая, добросит ли окурок. Рассудила, что нет, не обучена артиллерийской премудрости.

– Я подсчитал, что сейчас через Техсектор пропускают чуть ли не треть документов, поступающих в Центральный Комитет. Если дальше так дело пойдет, то без нашей визы ни одной бумаге ходу не будет. Бюрократия в чистом виде!

Удар деревянного протеза об пол заменил отсутствующий восклицательный знак.

Работали порознь, а курили вместе, на одной лестничной площадке. В своем кабинете Александр Полунин, руководитель производственной группы Техсектора, дымить стеснялся. Ольге же и кабинета не досталось, всего лишь стол у окна в большой комнате. Не по чину, видать. Отписки по поводу очередной пролетарской Машины Времени – не коксохимический комбинат.

– Хоть бы одно интересное письмо было! – пожаловалась бывший замкомэск. – Два дня назад прислали проект снаряда на тележке, чтобы по полю бегал, так за бумажку эту чуть не подрались.

– На тележке?!

Рыжий комбатр расхохотался, вероятно, представив себе вышесказанное.

– На тележке, – безнадежным голосом подтвердила Зотова. – Из пушки вылетает, падает прямо на колесики и начинает за врагом гоняться. Ладно, пойду, мне в архив надо, буду историю РКП(б) изучать.

Полунин удивленно вскинул брови, но девушка лишь махнула рукой. Было бы о чем рассказывать!

* * *

Для плохого настроения имелся еще один повод. Выходя в коридор и закрывая дверь, она услыхала негромкое: «Убралась старуха!» Кто именно из юных комсомольцев наградил начальницу таким титулом, Ольга не разобрала, да и не особо пыталась. Значит, уже старуха. Двадцать три года… Сопливые юноши и столь же сопливые девицы свысока поглядывали на мрачную тетку в немодной темной юбке и перешитой блузке. Ремингтонистка Петрова, ныне пребывающая в группе самого товарища Москвина, куда как популярнее с ее контрабандной косметикой и камешками в золоте. А ведь на десять лет старше!

Архив был на первом этаже. Ольга спускалась медленно, словно и вправду волокла на плечах лишние полвека. Глядела под ноги и чуть было не столкнулась с кем-то высоким, быстрым шагом идущим навстречу.

– Извините!..

Одновременно вырвалось. Девушка подняла голову, узнала.

– Товарищ Куйбышев! Здравствуйте!..

– И вам добрый день, Ольга… – глава ЦКК – РКИ на миг задумался, – Вячеславовна. Не ошибся?

Девушка попыталась улыбнуться.

– Не ошиблись. Вы же всех по имени-отчеству помните, Валериан Владимирович!

– Помнить-то помню…

Темные глаза на лице-черепе смотрели внимательно, изучающее. На миг Ольге стало не по себе.

– Так… Товарищ Зотова, говорите быстро, кто вас обидел. Пленум собирать не буду, лично разберусь!

Огромная ладонь как будто случайно сжалась в кулак. Бывшему замкомэску представилось, как всесильный глава Центральной Контрольной вламывается в комнату группы и начинает гонять из угла в угол перепуганных до посинения комсомольцев. Будет им «старуха»!

– Спасибо на добром слове, – девушка вновь усмехнулась, на этот раз вполне искренно. – Вы мне с другим помогите. У нас считается, что партия в 1898-м образовалась, после Первого съезда, на самом деле еще позже, только в 1903-м…

Зотова даже не заметила, как лапища Валериана Васильевича, ненавязчиво ухватив ее под локоть, повлекла обратно на второй этаж.

– …А человек в письме пишет, что состоит в партии с 1893-го. Как это может быть?

Очнулась она уже в приемной председателя ЦК – РКИ. Куйбышев, махнув рукой вскочившему секретарю, рывком отворил дверь кабинета:

– Кондуктор сказал: заходим. Так с какого года, говорите? Очень интересно!..

* * *

– Самозванцев сейчас множество, – Валериан Владимирович жадно отхлебнул только что принесенный секретарем чай. – Особенно в провинции, там каждый второй начальник год-другой партстажа себе накидывает. Читал я анкеты: «В партии состою с 1916 года». А в какой – не указано. То ли в нашей, то ли меньшевистской, то ли вообще в Союзе Михаила Архангела…

Зотова взяла в руки тяжелый металлический подстаканник, отпила глоток.

– Не с мятой, конечно, – подмигнул Куйбышев. – По данным партийной разведки, вы у себя другой чай не пьете.

Ольга пожала плечами:

– Это раньше было, сейчас в моей группе даже чай не заваришь. Так что там с годом?

– Есть такая категория: старые большевики. А есть вообще допотопные – те, что работали в социал-демократических кружках еще до Первого съезда. Сейчас их по пальцам перечислить можно, каждый на виду. Вот они указывают в анкете год начала своей революционной деятельности, как первый год партийного стажа. Вождь в анкете пишет: «1893 (до партии)». А вашего как фамилия?

Зотова замялась. Не то чтобы бумага была такая секретная, но человек писал в ЦК, надеясь на помощь, а не на огласку. Валериан Владимирович усмехнулся костистым лицом и внезапно поднял вверх сложенные вместе указательный и средний пальцы:

– Страшная клятва Омского кадетского корпуса. За нарушение – вечный позор с исключением из текста «Звериады». Секрет, секрет, секрет!

Ольга не поняла, но прониклась.

– Летешинский…

Куйбышев взглянул недоуменно.

– Пантелеймон Николаевич Летешинский? Интересные дела! Старейший член партии пишет в ЦК, а его письмо отправляют в группу вечных двигателей. Это что же происходит-то? Ладно, раз пообещал, буду молчать, но с условием, что вы, Ольга Вячеславовна, сами разберетесь и мне потом доложите. Согласны?

Девушка кивнула. Председатель ЦК – РКИ, подойдя к высокому книжному шкафу, скользнул длинным худым пальцем по одной из полок.

– Вот. Прочитаете и вернете.

На стол легла тоненькая брошюрка. Синие буквы, неровно раскиданные по желтоватой скверной бумаге, гласили: «Летешинский Пантелеймон Николаевич. К 50-летию со дня рождения и 25-летитю пребывания в РКП(б)».

– Только будьте осторожны. Говорят… – Куйбышев замялся, дернул яркими губами. – В общем, у него не все в порядке с рассудком. Медицинского заключения не видел, но… Имейте в виду.

«Псих, значит?» – чуть было не переспросила Зотова, но вовремя прикусила язык. Настроение, и без того скверное, испортилось окончательно.

* * *

– Что же ты, Леонид Семенович, такой деревянненький? – Мурка подошла совсем близко, дохнула жарко. – Редко с тобой видимся, товарищ Москвин, а как встретимся, только лясы точим. Ты ничего не говори, моргни только. У меня кровь горячая, не рыбья…

Леонид моргать не стал, поглядел со значением.

– А у меня батя столяром был. Ты, гражданка Климова, уговор не забывай. Ляжешь Муркой – Машкой встанешь. С шалавами дел не имею.